— Так, значит, наш отец не умер? — воскликнул Филипп.
— Нет.
— И не похоронил себя?
— Можно я закончить рассказ? После того как отец прожил с племенем тара год, моя мать родить меня. Но он все время говорить о Белом городе и пропадать там по несколько дней. Вождь запрещал, но он не слушал. Искал и копал золото. Потом нашел место, где есть гробницы, открыл могилу древнего правителя тара и ограбил ее. Ему помогли плохие люди из нашего племени. Он бежал по реке с сокровищем и скрылся.
— Оставив твою мать с носом и с ребенком, — хмыкнул Филипп. — Точно так он поступил с другими своими женами.
Бораби резко обернулся:
— Я рассказывать историю. А ты закрой свою молотилку.
Том испытал потрясение дежа-вю. «Закрой свою молотилку» было чистейшим максвеллизмом. Любимое выражение отца — и вдруг он слышит его из уст полуголого диковинного человека с раскрашенным лицом и оттянутыми до плеч мочками ушей. Мысли пошли кругом. Он забрался на край земли и что же здесь обнаружил? Брата!
— Больше я отца не видеть, до самого теперь. Мать умереть два года назад. И вдруг он пришел. Я рад его видеть. Он сказал, что умирает. Раскаялся. И привез обратно сокровища, которые украл у нашего народа. А взамен попросил похоронить себя в гробнице тара со всеми своими богатствами. Он говорить с вождем тара, и Ках ответил: «Да. Ты вернулся с сокровищами, и мы похороним тебя, как древнего правителя». Отец уехал и вскоре возвратился со множеством ящиков. Вождь посылал людей на побережье, чтобы помочь ему привезти богатства.
— Отец тебя вспомнил? — спросил Том.
— О да. Он очень счастлив. Мы ходить на рыбалку.
— Неужели? — раздраженно передразнил индейца Филипп. — Так-таки на рыбалку? И кто поймал самую большую рыбу?
— Я! — гордо ответил Бораби. — Убил копьем.
— Поздравляю!
— Филипп… — пробормотал Том.
— Если Бораби провел с ним хоть сколько-то времени, отец его возненавидел, как всех нас, — перебил его брат.
— Филипп, ты прекрасно понимаешь: отец не испытывает к нам ненависти, — возразил Том.
— Я чуть не отдал концы. Меня пытали. Ты хоть представляешь, какие чувства испытывает человек, который понимает, что умирает? Вот оно, отцовское наследство! А теперь к нам является размалеванный индеец, утверждает, что он наш старший брат и ходил с отцом на рыбалку, пока мы подыхали в чаще.
— Ты кончишь сердиться, брат? — спросил Бораби.
— Никогда.
— Отец тоже сердитый человек.
— Это ты мне говоришь?
— Ты сын очень похож, как твой отец. — Филипп закатил глаза:
— Вот это что-то новенькое: индейский психоаналитик из джунглей.
— Потому что ты похож, как твой отец, ты его любишь больше других. И больше других обижаешься. А теперь обижен, потому что обнаружил, что, оказывается, старший брат не ты. Старший брат я.
Последовала короткая пауза, а затем Филипп разразился грубоватым смехом:
— Ну ты и загнул! Разве я могу идти в сравнение с неграмотным, татуированным индейцем с подпиленными зубами?
Бораби помолчал.
— Так я продолжу? — наконец проговорил он.
— Сделай одолжение.
— Ках устроил все, что нужно для смерти и похорон отца. Когда день настал, был большой праздник. Очень, очень большой. Пришли все тара. И отец тоже. Он очень радовался своим похоронам. Каждый получил подарки: кастрюли, сковородки и ножи.
Том и Сэлли переглянулись.
— Это в его духе, — усмехнулся Филипп. — Я так и вижу, как старый сукин сын выставлялся на собственных похоронах.
— Ты прав, Филипп. Отец радовался. Он много ел, пил, смеялся и пел. Открывал ящики и показывал священные сокровища белых людей. Всем понравилась Мать Мария с младенцем Иисусом на руках. У белых людей красивые боги.
— Липпи! — закричал Филипп. — Картина в хорошем состоянии? Как она перенесла дорогу?
— Самая прекрасная вещь, которую я когда-либо видел. Когда я смотрю на нее, то вижу нечто такое, чего раньше не замечал в белом человеке.
— Да-да, одна из лучших работ Липпи. Страшно представить, что ее засунули в сырую гробницу.
— Но Ках обмануть отца. Он обещал в конце праздника дать ему яд, чтобы тот безболезненно умереть. Но вместо этого дал другой, от которого отец заснуть. Кроме Каха, об этом никто не знает.
— Совсем как у Шекспира, — заметил Филипп.
— Спящего отца перенесли в гробницу с сокровищами. Завалили вход и замуровали в могиле. Мы все думали, что он мертв. Один Ках знал, что он не мертв, а только спит. И потом проснется в темной гробнице.
— Подождите, — вступил в разговор Вернон, — я что-то ничего не понимаю.
— А что тут понимать? — повернулся к нему Филипп. — Они похоронили отца заживо.
Все замолчали.
— Не они, — возразил Бораби. — Обмануть Ках. Племя тара ничего не знать.
— Без еды, без воды… — пробормотал Филипп. — Господи, это ужасно…
— Братья, — перебил его индеец, — наш обычай ставить в могилу много еды и много воды, чтобы есть и пить на том свете.
Том почувствовал, как у него по спине поползли мурашки.
— Ты утверждаешь, что отец жив и замурован в гробнице? — Да.
Никто не проронил ни слова. В темноте траурно заухала сова.
— Его давно похоронили?
— Тридцать два дня назад. — Тому сделалось дурно.
— Ужасная вещь, братья, — проговорил Бораби.
— Какого черта Ках это сделал? — спросил Вернон.
— Ках злится, что отец давным-давно ограбить могилу. Ках был тогда мальчиком, сыном вождя. Ограбив могилу, он оскорбил его отца. Это месть Каха.
— А ты не мог помешать?
— Я только потом узнал. Пытался спасти отца. Но вход закрыт огромным камнем. Я не суметь отодвинуть. Ках очень злиться, хотел меня убить. Сказал: я грязный человек — наполовину тара, наполовину белый. Но тут пришел сумасшедший гринго и взял Каха в плен. А я убежал. Я слышал, как гринго говорил о вас, и пошел искать.
— Как ты догадался, что мы тут?
— Слышал разговоры солдат.
Ночь сгустилась вокруг пятерых онемевших людей, только мерцало пламя костра. Слова Бораби будто повисли в воздухе и еще долго витали в темноте после того, как слетели с языка. Индеец окинул взглядом сидевших у огня.
— Братья, так умирать — страшно. Это смерть крысы, а не человека. Он — наш отец.
— Что мы можем предпринять? — спросил Филипп.
— Мы должны его спасти, — ответил Бораби, и его голос гулко отозвался в ночи.