- Следующий раз щеки подкрашу.
- Борода у меня густая - самортизирует.
По-прежнему не отрываясь от пикетажки, что-то вычерчивая или подсчитывая, Пичугина проговорила ровно, будто нехотя:
- Еще хамнешь - выгоню.
- Я и сам уйду.
- Что ты меня дразнишь! - вдруг взорвалась Лариса и вскочила. - Что мучаешь? Убирайся! Мотай, пока не поздно. Своих успеешь догнать. - Она наступала на Женьку, вымещая на нем всю скопившуюся в сердце злость, на себя, неудачницу; на охотников-сезонников, понимая тем не менее в душе, что правы они, негоже им из-за ее дела свой сезон терять; на Женьку-бабника, который, как поговаривали в поселке, положил на нее свой глаз; на прятавшуюся от нее руду; на догадки-подсказки своих друзей; на погоду; на сломавшийся карандаш; на то, что она осталась без завтрака; на всю свою жизнь, глупую, пустую, никчемную.
А Женька со ржаньем покатился от нее в сторону. Лариса готова была с кулаками броситься за ним вдогонку, да остановил ее оказавшийся на пути дед Антип:
- Ну полно, полно… Садись лучше перекуси… Что с ним, с кобелем, сделаешь? И то - ломается, поди, человек. Да и холодно, накинь-ка ватник-то. Ты, Лариса Анатольевна, тех, кто вот так ржет да лезет, не бойся. Это совестливые мужики. Вроде бабы-балаболки. Один руками, другая языком…
- Что мне его совесть? - нагибаясь за ватником, фыркнула Лариса. - Ни рук, ни языка ему распускать нечего.
- Будет тебе куролесить, Жень, - подался к парню Антип. - Чего ты на себя напраслину напустил?
- Не баба она, что ли? - поднявшись, сказал Женька, не сводя глаз с Ларисы и не разгадав ее поведения. Слыхивал он и не такие отповеди, да на поверку выходило иначе.
- Умотался человек, а тебя на баловство… - заметил старик.
- Да чего я? И пошутить нельзя? - совсем негромко бормотнул парень. Последние слова Антипа вразумили его, и Женька не мог не согласиться со стариком. Одно дело - он кайлил полтора месяца, другое - эта девчонка-тростинка; ее не то что подмять, прижать как следует и то боязно. - Ладно. Чего там… Ты, атаманша, не сердись.
Снова склоняясь над пикетажкой, Лариса ответила:
Не до тебя мне… - Не взорвись она минуту назад, возможно, и злоба её не прошла бы. А теперь стало чуть совестно за свою слабость. Ведь держалась и сдерживалась же она эти последние чертовы полтора месяца, хоть спуску себе в работе не давала и своим упрямым упорством подавала пример даже бывалым мужикам-таежникам, людям, злым на дело. Поешь… - позвал Антип.
- Потом… ужо… - кивнула Лариса.
- Чифирку, может?… - предложил Женька.
- Давай попробуем. Только ты, Жень, лучше отоспись сегодня. Сегодня мне подумать надо. Кайлить не станем… - И уж совсем для себя Лариса добавила: - Есть тут мыслишка одна…
Мыслишка пришла к ней не сию минуту и не в этот день, только вот поверить в нее до конца было боязно. Казалось, не удайся она - всему делу каюк, а кто ж легко расстается с надеждой, да еще последней. Не всяк способен решиться сразу поставить все на карту. Для Ларисы же, с одной стороны, ничего другого не оставалось, но с другой, пока она не приняла твердого решения, пока не вскрыла шурфом самое что ни на есть последнее перспективное место на разработанном плане, пусть эфемерно, пусть в мечтах, однако оставался еще намек на удачу. Характер у нее был таков, что собиралась она, словно поднималась на высоченную гору, ну а катилась с нее без тормозов.
Антип сам вызвался приготовить для Ларисы чай. Женька не спорил, отправился в палатку, забрался в спальный мешок и, пошевелившись раза два, чтоб улечься поудобнее, заснул, сладко присвистывая носом.
Когда вскипел чай, геолог подсела к костру, молча приняла из рук Антипа эмалированную кружку и стала прихлебывать из нее громко и со вкусом.
Переваливая через оснеженный бугор сопки, ветер, подобный ленивому, но плотному от полноводья потоку, стекал в широкую долину, звенел сосульками на рыжих, еще не осыпавшихся лиственницах. Их жидкие ветки печально провисли. Несколько темных елок на самом дне долины совсем заледенели. Они таились в глубокой тени и выглядели издали недвижными, хотя порывы там были особенно сильны.
Чтоб не мешать Ларисе разговорами, Антип старательно разглядывал окружающее и старался приметить в нем хоть намеки на скорую перемену погоды. Но чистое небо, спокойное солнце, ясное, без ореола, не предвещало близкую непогодь, которая могла принести тепло в облаках.
- Прихватит землю, - вполголоса, будто про себя, вздохнул старик. - Неглубоко, но прихватит.
- Может, оно и лучше… Грязюка в шурф не потечет. А то не поймешь, то ли воду лопатой, что решетом, черпаешь, то ли грунт выкидываешь. Это хорошо, влаги поменьше будет.
- Оно и вправду так, - согласился Антип, обрадованный ответом геолога. Очень не любил старик, когда люди вот так наглухо замыкались в себе, даже ненадолго. Антип переставал чувствовать и понимать их. А это всегда его раздражало, настораживало, он слишком привык к тому, что люди, среди которых он жил свою долгую-долгую жизнь, не таились и не прятались в молчании - надобности не чувствовали, а желания их были так просты и естественны, что не представляли ни для кого секрета. Тайны же были у каждого охотника, корневщика - искателя женьшеня, а в старину старателя. Только в них не лезли, если и не уважали, так боялись: платить-то приходилось жизнью.
Вдруг Лариса спросила:
- Не уйдет он?
- Женька-то? - кивнул Антип в сторону палатки, из-за брезента которой слышался ровный присвист. - Ты ему не как баба нравишься. Этого добра у него теперь и в поселке и в райцентре девать некуда. Морды царапают из-за него бабы друг другу. Не знает парень, куда прибиться. Случилось у него в жизни что-то. Что - не говорит. А мается. Он мне говорил: «Найдет атаманша - ты, значит, - руду, при деле останусь».
- А чего ж это теперь? - полюбопытствовала геолог.
- Чего?
- Ну… морды друг другу…
- Так с той поры, как экспедиция в поселке обосновалась, много вашего брата понаехало. Конторские, столовские… А мужики народ все больше одинокий да пришлый. Тебе он поверил.
- С чего бы?,
- Так ведь и я тоже поверил. С упрямства твоего, видать. Вон в прошлом годе вдвоем с Садовской колупались. И так ведь в этом годе одна решилась бы пойти. Неспроста. Силу за собой чуешь…
- Силу? - удивилась Пичугина. - Какая ж сила?
- В дело свое веришь, как в утреннее солнышко. А людей таких ой мало. Ты не красней. Я к слову сказал.
- Я не смущаюсь, дед Антип. Просто вы многого в нашей работе не понимаете, - ополоснув кружку из ведерка, Лариса повернулась спиной к костру и еще часа четыре проколдовала над пикетажкой. Потом ушла на сопочный склон, к шурфам, и пробыла там долго, до темноты.
- Вот теперь я похлебала бы чего-нибудь, - сказала она, усаживаясь у негасимого костра. - А Женька все спит?
- Раза два перевернулся, - ответил старик. - Раз так со вздохом.
- Со вздохом… - хрипло, со сна пробасил Женька из-за брезента. - Ужин-то есть?
А как же, а как же… Что от обеда осталось, то и доедим,
- Чего ж это? - заинтересованно пошевелился Женька.
- Да вот, - продолжал Антип, - ты спал, а мы не ели.
- А-а-а… Иду, - хохотнул Женька. - Иду!
Вечером Лариса была весела вроде, но рассеянна, задумывалась вдруг. Перед тем как забраться в свой спальный мешок, сказала:
- С зарей поднимемся, Жень.
- Решилась? - прищурившись, оборотился к геологу Женька.
- На что? - искренне удивилась Пичугина.