Но надо идти, и мы идём. Я иду вторым. От всех этих разговоров пылает лицо, нервы напряжены. Поворот, поворот, здоровенная яма — «Колизей»,— объявляет Егоров. Дальше большой длинный зал. Прохожу до конца зала. Налево шкурник, за ним — грот. Суюсь туда, пытаюсь лезть и вдруг... Сашкин голос над ухом: «Вот он». Разворачиваюсь на 90о и вижу в полуметре от себя страшную картину...
[ ... ]
... Потом стресс прошёл, захожу за спины ребят, разглядываю. Человек, словно кристалликами инея, покрытый плесенью, сидел как в кресле, в нишеподобной щели. Во всей его позе чувствовался умиротворяющий покой. Одна рука лежала на животе, вторая была подложена под голову. Лишь кое-где куски одежды проступали из-под плесени. Лицо словно облеплено ватой, только прядь волос выдавала в нём человека. Козлик громко и грязно выругался — должно быть, от страха.
Чувствовался разящий тошнотворный запах разложения. Фонаря и других предметов освещения рядом не было...
[ ... ]
... Он сильно исхудал. Казалось, штормовка висит на скелете. Руку можно было обхватить двумя пальцами. Видневшаяся кожа была неестественно красного цвета с сине-чёрными пятнами. Мне стало плохо, я пошёл назад. Закурил. У покойника остались только Егоров и Марченко. Ю.Д.А. с Козликом тоже сочли нужным смыться.
Следуя совету Сэма, Егоров решил воспользоваться в качестве освещения сигнальной свечой. Вспыхнул яркий свет, пелена густого чёрного дыма поползла по потолку в моём направлении. Через две минуты съёмка была окончена и мы двинулись на выход. Но за это время дыму накопилось столько, что увидеть что-либо на расстоянии более метра стало невозможно. Начали тыркаться во все щели — ничего знакомого! Раза четыре возвращались к Чёрной Пирамидке...
Казалось, какая-то сила не даёт нам оторваться от покойника. Я подумал, что нам нужно было поставить ему Свечу— как мы ставим Её погибшему в этих каменоломнях в 1976 году Виктору Шагалу — но обычной свечи мы взять с собой не догадались. [ ... ]”
* * *
— Всё было хорошо. И держалась она неплохо. По крайней мере, Сашке со Сталкером так вначале показалось. Он только не решался спросить: эти седые пряди, они были раньше — или..? А потом она увидела, куда он смотрит, коснулась рукой, глянула — вначале мимоходом, вскользь,— и вдруг вскрикнула и в глазах её застыл страх.
: Они стояли с Лёшкой в Нью-Сьянах и Сталкер с Питом повели её туда, а Сашка помчался за трансом через вскрывшуюся сбойку обратно — в аптечке у него был элеутерококк; потом с трансом назад, в Нью-Сьяны; потом он разжёг примус и поставил чай — Сталкер с Питом побежали по Системе искать Лёшу, а она долго рассказывала Саше про их поход, про “Оксиген” и “Эквинокс” под землёй,– как это было здорово: камень вокруг, и сверху и снизу,— и такая музыка,— ‘Ж-М-Ж’ Сашка и сам любил, они с Леной часто слушали его под землёй — в Ильях, когда ещё были Ильи,— его, Шульца и Кримсона,— а ещё Вангелиса и Олдфилда; ТАКАЯ МУЗЫКА снимает любую хворь — и Сашка решил включить магнитофон — но батарейки сели, и тут вернулись Сталкер с Питом: принесли разбитый фонарь, Люба узнала лёшкин “ленинград” и залилась слезами. Сашка сказал, что это ещё ничего не значит и они со Сталкером побежали к выходу, увидели там следы, ведущие наружу, и спички — одну, другую... Но нужно было ещё убедиться, что Лёшка точно наверху; может, он уже в их лагере у Лены, а может, где ещё,—
: они собрали вещи Любы и Лёши, нельзя же было оставлять её одну здесь,— и с вещами вылезли на поверхность.
Дождь кончился; темнело. Они поднялись в лагерь.
— Ленка в тёплой палатке мучила гитару; ей сунули Любу. Лёши, конечно, в их лагере и не было – Сталкер побежал в деревню, а Сашка с Питом вновь спустились под землю: теперь нужно было убедиться, что в Дохлой его точно нет,— они ведь не прошли до конца тот штрек, да и Дохлая была довольно большой Системой — хотя, конечно, и не такой сложной и протяжённой, как Ильи,—
* * *
— Из дневниковых записей Завхоза/Пифа:
“Мы не боялись заблудиться. Максимум через пять часов на поверхности бы разобрались, за нами бы пришли,— но перспектива оставаться в этом диком смоге с трупом наедине была неприятна и, более того, страшна. Наконец счастливая случайность помогла мне вспомнить место, где я поскользнулся по дороге туда и сильно ушиб колено. Отсюда Егоров дорогу знал.
[ ... ]
Вновь на поверхности. Часть ребят в лагере спит, остальные на станции. Пошли умыться к роднику. Там в знак памяти о пережитых под землёй минутах сложили вместе руки. Есть не хотелось, у меня была лёгкая тошнота. Поставили чай. Инстинктивно, чтобы снять напряжение, устроили дикую ругань. На всю округу стоял самый изощрённый мат, нас абсолютно не волновали уши тех, кто находился в палатках. Всё это было следствием того, что мы пережили в пещере, и я оправдываю себя и ребят. Потом Егоров с Марченко снова ушли под землю — расчищать шкурники на пути к выходу, чтобы можно было пронести тело. Кажется, я заснул на часок. Просыпаюсь... У костра шумят ГРТН-ы: делят снарягу, собираются помогать Егорову и Марченко рубить шкурники. У меня сил спускаться вниз больше нет.
[ ... ]
Немного погодя приехали База и Ро с двумя размалёванными девицами. Без комбезов и еды. Чуть позже приезжают мои школьники из ГШ[12] — я их сразу отправил обратно. В Москве, говорят, большой шум, куча народу собирается приехать ещё. Да только теперь — на фиг?.. Кажется, теперь приехать — лишь бы не опоздать к выносу — МОДА. Противно.
[ ... ]
Cэм ходит как-то боком, приглядываюсь — спиной ко входу в пещеру, всё время, как ни отвлекай разговором. Ему ведь приснилось, что он головой своей прямо на него натыкается — так и случилось на самом деле. С точностью до движения. И теперь он не может к нему подойти, не может даже глянуть в сторону, где это случилось.
Ю.Д.А. осторожно предупреждает всех: держитесь к тем, кто приехал, спинами. Мол, фотографируют. И точно — ходят какие-то дяди, почти не прячась, и снимают всех. ГБ?.. Похоже.
Внизу у входа в пещеру три милицейские машины, машина скорой помощи ( ?! ), две чёрные волги[13] и куча властей. Трещит генератор — Егорова пытаются заставить протянуть под землю свет, но провода хватает только до Кафе. Это свет нам был нужен три ночи в лагере, и аккумуляторы шахтёрские заряжать — где они были раньше?..
... Милиция лезть под землю — осматривать тело — отказалась, хотя им предлагали свет, комбезы, проводников... Отказались они и помочь транспортировать тело. Эти сволочи возложили всё на нас, на тех, многим из которых не было и 18 лет. Кант с Белкиным снова полезли фотографировать, народ стал готовиться к предстоящей транспортировке. Кто-то пошёл под землю — помогать расширять шкурники; кто-то побежал в село за досками и брезентом.[14]
К этому времени случайно подоспели ребята из бывшей компании В. Шагала. Они приехали восстанавливать памятник Виктору, разрушенный какими-то подонками. Приехал сбежавший из больницы Пищер.
Первая группа, возглавляемая Егоровым и Пищером, уходит под землю. Вторая должна сменить их через час, затем через час им на смену выходит третья, потом четвёртая...
[ ... ]
После проверки узлов, которые стягивали тело, четверо добровольцев взялись за верёвки и медленно, осторожно ступая, шаг за шагом двинулись к выходу. Процессию сопровождали пять осветителей и те, кто нёс доски и верёвки, необходимые для транспортировки тела в шкурниках. Всё движение — ползком или на четвереньках...
[ ... ]
Трудно представить себе это чувство, когда держишь в ладонях завёрнутый в брезент труп и ощущаешь мёртвую тяжесть некогда живых тканей, не успевших ещё разложиться настолько, чтоб потерять свою первоначальную форму. Особенно трудно было протягивать тело в шкурниках, где с трудом может проползти один человек, а труп постоянно цепляется за острые камни, и кажется — не брезент трещит, кожа... [ ... ]”.
* * *
— Этот Брагин, из бывшей группы Шагала, всё лез в начальники. «Пустите меня, я вам покажу, как тело в брезент по всем правилам заворачивать...» — Сашка сплюнул.
— Огонь перескакивал с ветки на ветку; Сталкер сидел, вытянув ноги к костру, оперев пятки о полено почти у самого пламени, и щурился от дыма.
— Андрей — я имею в виду Пищера — пропустил его к трупу; Брагин только глянул на него — и назад. «Ой, ребята, я сейчас...» Отбежал в соседний грот. Козлик потом его спиртом отпаивал — а то б до выхода два тела нести пришлось.
— Просто пикули несвежие попались,— заметил Сталкер.
— Чего? — Сашка оторопело посмотрел на Сталкера.
— Пикули. Читайте Джерома — желательно в подлиннике, да! — там на все случаи жизни цитат хватит... Но ты вещай, не отвлекайся,— Сталкер с видимым удовольствием пошевелил голыми пальцами ног в блаженном костровом тепле.
Сашка вздохнул — но рассказ шёл, теперь он и сам не мог остановиться,— словно плотина лет прорвалась в нём и требовала, требовала: выслушайте меня, всё это очень важно, потому что терпеть больше нельзя, и если сейчас не рассказать —— то когда и где? И — кому?..
— В общем,— продолжил он,— никто, кроме нас с Андреем не решался вытаскивать тело из щели. Все отошли подальше, замерли — будто нет никого. Тишина стояла такая, что слышно было, как капли за поворотом с плиты капают. И Брагин в соседнем гроте блюёт.
Мы с Андреем попробовали протащить у него верёвку под мышками; пришлось поднять ему правую руку — иначе верёвка не шла. Потом потянули верёвку. И вдруг у него из горла: «кх-ш-ш...» Будто дышит. Потом я понял, что это верёвка грудную клетку сжала. А тогда от неожиданности отпустил свой конец — и он будто вдыхает: «ах-х...»
... В общем, после этого тех, кто тело тащить набился, по гротам собирать пришлось. Хорошо ещё, что никто не заблудился — со страху. “Спис-сатели...”
— Сашка сплюнул.
— А ещё, когда тело из щели поднимать начали, я нагнулся ниже, чтоб поправить его, если зацепится; наклонился к самой голове, Пищер потянул за верёвку — и вдруг рука у трупа поднимается, и меня по щеке: шлёп! Это её верёвка повела. Я опешил, дёрнулся назад —— потом понял, что это смешно, бред — а ведь чуть было не вообразил, что это он не хочет, чтоб мы его трогали: уж больно он там удобно сидел,— и на всех тех меня такая злость-обида взяла...
— Завернули тело в брезент, стянули репом как колбасу вяжут или радиожгуты, потому что это самая надёжная вязка — и понесли. Из двух групп — нашей и второй подошедшей — как раз несколько человек набралось, кто мог его нести. Я, Пищер, конечно; Витя Марченко — и ещё, кажется, Завхоз. Он к тому времени вполне оклемался, он вообще держался молодцом — если не считать хамства с выпивкой в пятницу...
— У Автомата, там, где эта система соединяется с Главной, нас сменили. Меня погнали наверх – отсыпаться; собственно, основное было сделано, можно было и отключиться, но как это объяснить — я же словно заведённый был, и какой сон! — отец Шкварина наверху у входа, и как я ему в глаза посмотрю — мы ведь труп его сына несём,— я в пятницу и в субботу с ним уже наобщался — выше крыши...
Ползу вперёд, думаю: может, к месту гибели Виктора Шагала слазить, пока его не вытащат,— переждать всё, перетерпеть... А навстречу — двое в одинаковых ‘комбезах-с-чужого-плеча’, будто только что из магазина, затем ещё трое таких же,— каски и фонарики у всех одинаковые... А руки голые, без перчаток. Гер-рои. В касках — и без перчаток!..
— В Ильях — в касках?! — Сталкер и Пит разом захохотали.