- Ну мам, - ответил он снисходительно, что-то там пережевывая и прихлебывая обжигающий крепкий чай. - Ну ты, как маленькая! Ну с какой стати я буду завязываться с сарацинами. Что я, чокнутый, что ли? У меня совсем другие проблемы, - и добавил, потянув на себя кусок хлеба, намазанный маслом. - Сарацинов вообще скоро всех перебьют. Не волнуйся. Уже недолго осталось...
Ивонна вздрогнула.
- Откуда ты знаешь?
- Ну мам, - объяснил Клаус еще снисходительнее. - Сама подумай. Были уроды - их перебило "народное ополчение". Так? Июльская катавасия? Только Покровитель остался... "Ополченцев" потом перебили гвардейцы вместе с солдатами. И месяц назад - Покровителя. Тоже неплохо... А теперь сарацины вырезали почти всех гвардейцев. Ну, может, не всех, а тех, которые оказывали сопротивление... Что тут особенно думать? Ясно, что и сарацины недолго продержатся.
- Ну ты - политик...
- А как же!
- Только никому не говори об этом, - предупредила Ивонна.
- Конечно, мама, я понимаю... - и он быстренько запихал в себя последний кусочек хлеба. - Все! До свидания! Я - помчался!..
После чего хлопнула дверь, и в квартире наступила звенящая невыносимая тишина.
Ивонна вздохнула.
Она почему-то вспомнила, как полгода назад, когда выхлестнулось на улицы "Движение за новый порядок" и когда гвардейцы, вышедшие из казарм, наводили его, опустошая, казалось, целые городские кварталы, Клаус вдруг в самый разгар событий исчез из дома, и она почти четыре часа металась по страшным, замусоренным, безлюдным улицам, где раскатывалась стрельба и валялись раздетые окровавленные "ополченцы", чуть с ума не сошла, а когда обнаружила его в каком-то дворе невредимого, с диким восторгом взирающего на чье-то неподвижное тело - то, не разбираясь, не слушая никаких объяснений, отлупила его тут же, на месте - так, что стали высовываться из окон встревоженные обыватели.
Жуткую она тогда ему устроила трепку - визгливую, истерическую.
И между прочим, он же потом ее успокаивал, потому что Ивонна неожиданно разрыдалась.
Разрыдалась, и никак не могла взять себя в руки.
Теперь, разумеется, такую трепку ему на задашь.
Было уже - начало одиннадцатого.
Ивонна неторопливо прибиралась в квартире и, пока прибиралась, размышляла о том, что, наверное, сарацины и в самом деле не продержатся долго. Клаус здесь при всех его крайностях, наверное, прав. Нынешняя ситуация в городе должна измениться. Ведь менялась же она до сих пор. А поскольку изменится ситуация, то и заявление ее, может быть, не понадобится, - потому что при катаклизмах происходят обычно перестановки во всех Департаментах: кто-то уходит на повышение, а кто-то вообще исчезает бесследно, так уже несколько раз на ее памяти было, - может быть, тогда и Дирдеп растворится, как дурное воспоминание, - что бы ему, например, не пойти на повышение в мэрию, или что бы, например, не откатиться в ряды обслуживающего персонала.
Вот было бы здорово: Дирдеп - вахтером, а она по-прежнему - советник второго класса.
Вот бы она ему показала!
Ивонна даже зажмурилась, представив себе, как она пересекает огромный, в мозаичных панно вестибюль Департамента, как она приближается к закутку, в котором пребывает вахтер, а Дирдеп, что и требуется от вахтера, подскакивает за своим барьерчиком и почтительно сдергивает с головы фуражку с желтым околышем.
Черта с два она обратила бы на него внимание!
Однако, все это были, конечно, несбыточные мечты. Этого никогда не случится, нечего и надеяться. И поэтому она всетаки, завершив уборку в квартире, чуть подкрасившись и облачившись в строгое платье, без раздумий положила в сумочку листок заявления и, пройдя два квартала, нагретые солнечными лучами, с вдруг заколотившимся сердцем толкнула тяжелую дверь, справа от которой блестела табличка: "Районное отделение".
Настроение у нее по-прежнему было отличное, и она неожиданно подмигнула пузатому сарацину, несшему охрану при входе (правда, вспомнив опять, что сарацины кого-то вчера зарубили; однако - мельком), а когда, наверное предупрежденный звонком, появился из кабинете довольно-таки невзрачный мужчина в темно-сером полувоенном костюме, заправленном в сапоги, то Ивонна, открыто и прямо глядя в его блеклые, как бы истершиеся глаза, энергично произнесла - вероятно, несколько громче, чем требовалось:
- У меня - заявление!..
Мужчина даже попятился.
Во всяком случае, в заспанном казенном лице его что-то дрогнуло, но он тут же, по-видимому, овладел собой и с формальным радушием указал на открытый проем кабинета:
- Прошу вас!..
А затем усадив ее в кожаное потертое кресло, где Ивонна вдруг отчего-то почувствовала себя, как на витрине, опустился в такое же кресло с другой стороны стола и, по-прежнему сохраняя, наверное, долгой практикой вырабатываемое радушие, но одновременно и с ощутимым чиновничьим безразличием неторопливо заметил:
- Я вас слушаю...
Заявление он читал, наверное, минут пятнадцать. Или, может быть, меньше, но Ивонне этот промежуток времени показался необычайно долгим, а прочтя, вовсе не принялся ее о чем-то расспрашивать, как она первоначально предполагала, но напротив вдруг замолчал и, зажав обе руки коленями, начал быстро-быстро раскачиваться на краешке кресла, - бледный лоб у него при этом сильно наморщился, а глаза как будто повернулись зрачками внутрь организма.
И еще он тихо, но ощутимо поцокивал языком.
И кривился щекой - словно у него побаливали верхние зубы.
Впечатление было, во всяком случае, очень похожее.
Ивонна просто - ждала.
Продолжалось это опять же, наверное, минут пятнадцать. А затем мужчина прекратил раскачиваться так же внезапно, как начал, и вдруг с острым, необычайным вниманием посмотрев на нее, энергично, как будто очнувшись от дремы, поинтересовался:
- Значит, он упоминал при вас Мышиного короля?.. Любопытно... А вы в этом абсолютно уверены?
- Абсолютно, - твердо сказала Ивонна.
- И... упоминание... свидетельствовало о его... положительном отношении?
Ивонна кивнула.
- Значит, вы полагаете, что это - не случайная оговорка?
- Да, полагаю...
Тогда мужчина ногтем, как-то очень небрежно подтолкнул к ней листочек со строчками заявления и совсем другим тоном - официальным, сухим - предложил, словно чувствуя, что от этого будут одни неприятности:
- Подпишите, пожалуйста. И - разборчиво. Без подписи не принимаем...
Настроение у Ивонны вдруг резко упало.
- А я слышала, что можно подавать анонимные заявления. Главное, чтобы - лично...
Мужчина кивнул.
- Да, конечно, но в некоторых случаях требуется представленность заявителя. Чтобы избежать, так сказать, необоснованных обвинений... Подпишите... Конфиденциальность мы, разумеется, гарантируем.
И зрачки его буквально вонзились в Ивонну.
Выхода не было.