Джим с завистью вздохнул:
- Что значит человек Востока! А я вот не догадался. Зато я другое сделал. Во-первых, послал гонца в деревеньку к местным. Мол, идет начальство - встречайте, готовьте подарки. Горло там промочить, а полковнику чтобы непременно была клизма. И знаете что - не в пример дело лучше пошло. Липтон уж не знал, как меня благодарить. Раньше он раз пять, а то и все десять к полковнику в кусты бегал, а теперь сбегает разок-другой, ведерко воды принесет - и порядок. Мы как-то переходили бурную горную реку, а клизма-то возьми да вывались из мешка. Так Липтон с себя всю поклажу сбросил - и в реку. И спас ведь клизму. Я спросил его потом - может, думаю, это он для виду, может, просто искупаться захотел. Нет, говорит, как подумал, что по-старому будет - так одна мысль: или клизму выловлю, или утоплюсь. Я смотрю - а парень-то герой! Пошел к полковнику - так и так, сержант жизнью рисковал ради вас, надо его наградить. А сволочь майорская только пялится исподлобья и молчит. Ладно, утром я говорю Ходлу - майора больше не корми, провинился. - Как так? Солдат буду кормить, а его нет? - А так, скажи ему, что ему офицерский паек идет и что он его весь приел, а за счет солдат ты, мол, не намерен его питать. Ну и - подействовало! На второй же день Томсон написал представление, - поди, Липтон уж с орденом ходит. А насчет подслушиваний ночных - так-таки ничего не мог я поделать. Если не прямо за стенкой, так все равно где-нибудь по кустам шарахается. И такое, меня, мужики зло взяло: как же так, думаю, вот такой придурок - и собирается стать генерал-губернатором, половиной Азии заправлять - где же тут логика? А с другой-то стороны - император некитайский - тоже додик. Меня так и озарило: э, думаю, так вот и надо, чтобы два засранца - нет, я не в счет, я это о майоре и императоре - чтобы два, значит, каннибала пожрали один другого! А за что же вся-то экспедиция должна гробиться, солдатики, девчонки? И стал я убеждать майора, что его личная задача, как командира, его, так сказать, миссия главного белого человека - это укусить некитайского императора.
- Как укусить?!.
- А что - до смерти загрызать, что ли? Укусить! Я вам не британский колонизатор.
- И что же полковник?
- Струсил, конечно. Я ему говорю: вы понимаете, что имеете дело с азиатским чудовищем в лице Некитая? - Да, понимаю. - А вы понимаете, что Запад обязан показать ему свои клыки? - Согласен. - Так кому же, как не вам, главе экспедиции, это выполнить! - Нет, боится, на солдат стал перекладывать. Я же говорю - такой трусливый майор. Ходл ему снова порцию урезал - нет, не помогает. До того перепугался, что онанировать перестал вокруг нашей палатки. И ещё знаете что? - нипочем не угадаете - писаться ночью начал, - от страха, конечно. Я ему тогда и сказал: хрен, мол, с тобой, читай "Гамлета", майор, я это дело на себя возьму. Ну и вот, добрались, значит, до столицы. А дальше, мужики, чудеса начались. Кажется, я в Некитае всего уж насмотрелся - а вот никак не ждал от майора. На приеме-то во дворце кинулся он все-таки на императора, поборол свою трусость! Насилу удержали, говорят, а то ходить бы богдыхану без ягодицы. Ну, а дальше что - выслали, конечно, всю экспедицию из страны, а консулу ноту. Дескать, английские офицеры могли бы выбрать более удачный способ показать свой прикус.
А меня, ребята, совесть замучала. Думаю, - ладно, полковник, ему так и надо, а миссия-то белого человека, а ребята-то - простые английские парни Ходл, Липтон, - таких мучений натерпелись, столько миль отшагали - и что же, все впустую? Нет, думаю, - доведу их дело до конца. Ну, прошел как-то во дворец - я-то без подозрений, притаился за портьерой, гляжу - кто-то из спальни императрицы выходит, подскочил да как вцеплюсь ему в ляжку! Вот тебе, азиатское чудовище! И, конечно, деру, пока не поймали. Только, мужики, не на того я напал. Оказалось, это какой-то французский граф был. Такая вот досадная ошибка. Но все равно - на всякий случай я спрятался получше. Пошел в бродячий цирк, в номер к факиру. Он меня собакой заколдовал. Гвоздь программы был! Он мне: Жомка, сколько будет два плюс три? Я: гав-гав-гав-гав-гав! Он: Жомка, кто из зрителей взял монету? Я лапой показываю - вон тот лысый придурок! Так и путешествовал с цирком, пока из Некитая не выбрались. А потом факир меня обратно расколдовал, да, видно, жалко ему было - видите, хвост остался.
- Так ты отрежь!
- А зачем? Мне так самому больше нравится. Да и дамам как-то пикантно кажется. Да! Забыл. Я ведь потом навестил майора - надо, думаю, выразить ему свое восхищение его храбрым поступком. Да только опередил его - Мэри-то дома, а полковник только по горам ещё полз. Ну, натурально, остался у ней всякому понятно, мой долг - жену друга утешить. Конечно, расписал ей муженька в лучшем виде, какой он удалец. Такой он, говорю, смелый, такой смелый - с голыми зубами на императора кинулся! - Как кинулся? - А так чтобы клыки Запада показать! А какой верный муж! Сколько его солдаты звали на ночную молитву с монашками, а он - ни в какую! Задрочусь, говорит, а не изменю! Мэри только ахала, какой у неё полковник герой. И что вы думаете оценил майор мою поддержку? Как бы не так! Я месяц его жену отхаживал, а он меня в Лондон не захотел с собой взять. Вот какова благодарность английских майоров! А мне-то ещё солдаты говорили, что вроде как в конце концов нашли они с командиром общий язык. Да видно, горбатого могила исправит - пока была нужда, поближе к солдатам жался, а как чуть полегче стало - и дружба врозь. Ну и - пустился я обратно в Некитай.
- Обратно в Некитай, - как эхо повторил граф Артуа - и вдруг закрыл глаза, встал и, как лунатик, не открывая глаз, прошел обратно в пещеру, а там повалился на свою подстилку и захрапел.
* * *
- Н-да, - произнес граф, завершив чтение. - Н-да. Теперь все понятно план Тапкина по захвату Некитая провалился, и он, этот прожженый интриган стремится... уморить нас с аббатом лягушачьей икрой! - выпалил Артуа неожиданно для себя.
- Да, да! - горячо поддержал де Перастини. - Я уже говорил вам - вы не налегайте так на это средство. Сначала, так утверждают, потенция повыша...
- Моя потенция в этом не нуждается, - холодно отрезал граф. - Я уже говорил вам. Я вообще собираюсь немедленно ехать к императору и просить об изменении нашего стола. Наше национальное блюдо - жареная курица в майонезе и бургонское.
- О! - вскричал де Перастини, облизываясь. - О! Жареная курица!..
- Конечно, против нас с аббатом англо-прусский альянс, - рассуждал граф вслух, расхаживая по комнате. - Теперь мне ясно, что кража наших вещей на дороге - это часть их дьявольского плана... Но нам есть что противопоставить этому... Некоторые лица при дворе, я полагаю, обладают достаточным весом, чтобы замолвить за нас словечко.
- Вы про императрицу? - откровенно спросил де Перастини. - Имейте в виду - у неё Ахмед.
- У неё - _Я_ и Ахмед, - парировал Артуа. - Так, теперь надо подкрепиться... Де Перастини, вы не угостите меня спагетти с сыром? Ну, а потом и во дворец! Немедля.
- Вы обещали меня свести с аббатом, - плотоядно ухмыльнувшись, напомнил итальянец.
- Да, да, я не забыл! Идемте, - граф вышел в коридор и постучал в двери напротив.
- Тебе какого хрена надо? - раздался грубый мужской голос - тот самый, что отвечал графу вчера из этой же комнаты.
Но теперь граф был настроен решительно. Он сказал де Перастини:
- Послушайте, де Перастини! Дело серьезно - в комнате аббата посторонний, и это уже не первый раз. Вы не могли бы толкнуться как следует в эту дверь - вы как будто достаточно тяжелы?
- Вы думаете, аббата там... ? - обеспокоенно спросил де Перастини.
- Очень может быть, - кивнул граф.
Де Перастини сделал пару шагов и сильно ударил в двери всей тушей. Дверь открылась легко - однако до того, как это случилось, обоим послышалось, будто кто-то вскочил с кровати, пробежал по комнате, стукнуло окно, - и вот, взорам двоих друзей предстала пустая комната с неприбраной постелью, в которой, однако, уже никого не было. Зато на подоконнике раскрытого окна сидел, обернувшись к Артуа и де Перастини, мальчик лет десяти и показывал им язык.
- А, мальчик! - сладко произнес де Перастини, и глаза его замаслились. - Здравствуй, мальчик! Тебя как зовут?
Не отвечая, мальчишка вынул из-за пазухи рогатку и выстрелил де Перастини в глаз грецким орехом. Раненный итальянец взвыл, а озорник спрыгнул с окна вниз на землю и был таков.
- Посмотрите, что у меня с глазом? - стонал де Перастини. - Я ничего не вижу, я окривел!..
- Еще немного, - определил граф, - и вы бы и впрямь окривели. Легко отделались - глаз просто заплыл.
- Да? Вы утешили меня, - отвечал де Перастини. - Ах, какой негодный мальчик... плохой мальчик...
- Пойдемте к А Синю, - повел его граф, - я думаю, не мешает наложить повязку, а то будет неприличный синяк.
- Ну, а куда же девался аббат? - спросил меж тем де Перастини.
- Аббат ушел рано-рано, - отвечал ему А Синь. - Он сказал, что ему надо читать проповедь.
- Проповедь? - переспросил Артуа - и вдруг словно молния сверкнула у него в голове: вчерашняя частная аудиенция у императора и адрес - дом Гу Жуя, постучать четыре раза. - Знаю я, какая проповедь!
Он выбежал на улицу, намереваясь отыскать аббата по злосчастному адресу и задать ему хорошую взбучку. Но каково же было изумление графа, когда, выскочив на улицу, он в двух шагах от крыльца увидел аббата! Тот был запряжен в шарабан, как и вчера, но на сей раз не привязан и без кляпа во рту. Крюшон нервно расхаживал взад-вперед, высоко вскидывая ноги, будто разминаясь. Увидев графа, аббат закинул голову назад и радостно заржал - в точности как лошадь. У графа Артуа челюсть так и отвисла: что это с аббатом? У него появилась догадка: наверное, пришло в голову Артуа, Крюшон хочет так отомстить за вчерашнюю поездку графа на нем и нарочно снова стал рикшей, чтобы быть графу живым упреком! Граф подошел к аббату и сказал:
- Аббат, я прошу вас - выслушайте меня. Вчера я не узнал вас - было темно, а мне и в голову не приходило, что с вами могут сотворить такую гадкую проделку. Клянусь Богом, я ни за что не сел бы в коляску, если бы знал, что рикша - это вы.
Крюшон по-лошадиному замотал головой и тихо заржал.
- Послушайте, почему вы не хотите поверить мне? - продолжал граф. Давайте же вести себя как разумные люди. Аббат - ещё раз: я приношу вам свои извинения. Клянусь честью - больше никогда и ни при каких обстоятельствах не повторится ничего подобного.
Крюшон нервно забил копытом - то есть башмаком - о мостовую, а граф продолжал:
- Вот слово потомственного дворянина и гасконского графа - я больше никогда и ни за что не буду использовать вас в качестве рикши, хоть бы рухнуло небо или мне предложили корону Испании - ну, довольно вам этого?
Крюшон яростно забил ногами и заржал, и даже прогнулся и подпрыгнул, что изображало, очевидно, подъем на дыбы.
- Ну же, граф, - раздался голос де Перастини, - зачем вы так горячите рикшу! Имейте в виду - эти некитайцы чрезвычайно злопамятны. Он может вывалить вас в канаву где-нибудь по дороге.
- Де Перастини, вы ничего не поняли, - отвечал граф. - Это аббат Крюшон, а я битых полчаса уговариваю его не дуться на меня и перестать изображать из себя лошадь.
- А, так это ваш партнер аббат Крюшон! - осклабился итальянец. Он приблизился к аббату и, сняв свой цилиндр, поклонился: - Разрешите представиться - Винсент де Перастини, итальянский посланник. Ваш партнер обещал свести нас с вами покороче.
Аббат искоса посмотрел на де Перастини и несколько раз по-лошадиному мотнул головой. Де Перастини, казалось, понял его жесты. Он полез в карман и достал кусок сахару:
- Ну, ну, хорошая лошадка, на, бери, - он с ладони скормил весь сахар аббату, а тот слопал как ни в чем не бывало и довольно заржал, и благодарно укусил рукав сюртука де Перастини, а потом вновь забил копытами о мостовую.
- По-моему, он хочет показать, что готов к путешествию, - видите, сила в нем так и играет, - обратился итальянец к Артуа. - Какая красивая лошадка!
Граф не находил слов - и этот туда же!