И папа задумался. Тогда я ещё не знала, о чем они договорились с Сэмом, и потому не поняла его слов. Но позже об этом узнала не только я, но весь город. Оказывается, мистер Моррисон предложил папе баснословно доходное предприятие: показать на пари в окно здания городского суда свой обнаженный зад! Мистер Моррисон брал на себя разыскать таких, которые готовы побиться об заклад, что папа этого не сделает. Ну, а папе оставалось лишь сделать это. И папа сделал.
Утром, ещё не началось заседание, он кряхтя влез на подоконник, повернулся спиной к улице и скинул с себя штаны вместе с исподним. Потом он быстро надел их и также кряхтя слез с подоконника. А мистер Моррисон на улице собрал выигрыш, причем миллионер Кримси прибавил ещё пятьсот долларов со словами:
- Вы изрядный прохвост, Сэм, и конечно, подстроили все заранее. Но знаете - мне не жалко за такой... э... портрет. Теперь маразматика Батлера вздуют, а я готов за это ещё приплатить!
Бедный Кримси! Он считал, что это из-за папы я не приняла его предложение.
Вечером мистер Моррисон и папа разделили выигрыш и слегка отметили почин. Я уже знала, чем они занялись, потому что подружки оборвали мой телефон, пересказывая пикантные подробности. Конечно, я даже не пыталась как-то вмешаться: во-первых, с папой все равно невозможно было спорить, а вовторых... почему бы и нет? Само собой, что папу пытались выпереть из суда, да только папа сорок лет отдал ниве правосудия - куда с ним было тягаться местным крючкотворам! И ничего у них не вышло. К тому же, надо сказать, не все в городе поверили скандальной истории. Одни что-то намекали на какое-то пари, другие толковали про соскочившие подтяжки, третьи вообще считали все дело идиотской выдумкой Кримси. Не верить, однако, им оставалось недолго. Следующую акцию папа и мистер Моррисон наметили на время открытого собрания по поводу пятидесятилетия деятельности общества защиты животных. Папа должен был в числе почетных гостей произнести приветственную речь. Весь город так или иначе что-то обо всем знал, и само собой, что зал городского театра был набит битком. Я не знаю, каковы были ставки, но Сэм сказал, что они очень высоки. Но и папа, надо признать, очень нервничал и то и дело что-то цитировал по латыни про Рубикон и жребий.
- Вот, Лиззи, - сказал он перед уходом, - сегодня, возможно, наиболее ответственное выступление в жизни старого судьи. Пожелай мне удачи, о моя распутная дочь!
- Ни пуха, ни пера, папа!
- К черту.
И он пошел на собрание. Немного позже и я заняла свое место в зале. Все шло как положено: выступление мэра, потом - миссис Марлоу, бессменного президента общества в течение тридцати четырех лет, - и наконец, очередь дошла до папы. Папа поднялся на трибуну, приветствовал собравшихся, и произнес одну из самых своих вдохновенных речей - разумеется, в весьма благородном тоне. Несколько раз за время своего выступления он покидал трибуну и прохаживался взад-вперед по сцене. В эти моменты зал напряженно замирал - мистер Моррисон сказал, что прямо по ходу папиной речи ставки тотализатора рванулись вверх, как какой-нибудь "Шаттл". С одной стороны, папа прямо-таки олицетворял респектабельность и традиции, - и видя и слыша его, просто невозможно было поверить в известный слух. А с другой стороны, на общественных мероприятиях все всегда втайне ждут скандала, - да и ставки были немалые. Так что, когда папа, закончив речь, занес ногу над ступенькой, чтобы сойти со сцены, по залу прокатился гул разочарования. Общая мысль, очевидно, была такой: "И как это мы могли поверить этому идиоту Кримси! Сочинить такую глупость про нашего судью! Ну, пьет старик, но не до того же, чтоб..." Я была в зале и видела бледное лицо мистера Моррисона - он, должно быть, тоже подумал, что папа не решился. И в этот момент папа вдруг повернул обратно, вышел на середину сцены и сказал:
- Извините, леди и джентльмены, я кое-что забыл. Разрешите мне пару слов не по теме нашего собрания. До меня тут доходили какие-то возмутительные слухи. Будто бы я делаю, с вашего позволения, так...
И папа с нашего позволения показал - как. И показав, сказал:
- Надеюсь, теперь я внес окончательную ясность в данный вопрос.
И он сошел со сцены. Зал... Но это не описать: рев, свист, смех, аплодисменты одновременно пятиста, а может, и тысячи человек! Папа сам потом вздыхал:
- Да, такого триумфа, как на празднике защиты животных, у меня уже не будет!
Одним словом, долгожданный скандал произошел, и папина репутация претерпела, как он сам назвал, публичную дефлорацию. Город от нас отвернулся, что нам было безразлично, а папа и мистер Моррисон загребли кучу денег, что нам было очень кстати. Мы заплатили почти все долги и сильно поправили наши дела. Папа купил мне жакетку, а мистер Моррисон серьги. Они вошли во вкус нового промысла, но увы - триумф в городском театре был прощальным. Папе ещё пару раз удалось проделать свой фокус, один раз на заседании городской комиссии по строительству, другой раз где-то на банкете - и все. Больше пари заключать было не с кем: ответ на вопрос "сделает или не сделает" - стал очевидным. К тому же, папе пришлось-таки подвергнуться судебному разбирательству. И хотя папа не очень его опасался, их деятельность, как выразился мистер Моррисон, оказалась чрезвычайно затруднена. Папа и мистер Моррисон погрустнели и начали спорить друг с другом, а наши расходы меж тем держали свой прежний темп. Тут мистеру Моррисону пришла в голову спасительная идея: расширить рынок их с папой бизнеса.
- Судья, а вам не приходило в голову, что мы искусственно сузили рамки нашей деятельности? Я имею в виду, не пора ли нам решительно отбросить расовые и сословные предрассудки?
- Что! - вскричал папа. - Чтобы я, правнук плантатора, стал показывать свою жопу неграм!..
- А что же тут зазорного? - возразил мистер Моррисон. - Я бы понял ваше негодование, если бы негры показали вам. Но наоборот - что же тут обидного для вас?
Папа хмыкнул, подумал - и согласился. Я так обрадовалась за компаньонов, что обещала Сэму добавить к четвергу - а это был его день ещё и субботу в качестве приза: само собой, у меня давно уже появились новые поклонники, но я дала слово, что потесню их, если новое направление у папы и Сэокажется успешным. И мистер Моррисон с удвоенным усердием взялся за дело.
- Трудность в том, - заявил он, - что негры не являются состоятельным слоем населения.
- К чему вы клоните, Сэм? - спросил папа.
- Невысокую цену на билеты - иначе они станут недоступны - нам придется возмещать массовостью зрелища, - объяснил мистер Моррисон.
Его метод состоял в том, чтобы организовать все под видом публичных лекций. Они имели быть под самыми разыми, благопристойными названиями, как-то "Ранний период творчества Гогена" или "История платонической традиции в эпоху Ренессанса", - ну, а привлекательность этих лекций, конечно, была в личности лектора, а вернее даже не в личности, а в её, как это называл мистер Моррисон, номере. Самое поразительное, что этот бизнес у мистера Моррисона и папы пошел, - а то есть, на зрелище пошли негры. Да ещё как - валом. Папа и мистер Моррисон кое-что имели на билетах, но главным, конечно, был тотализатор. Покажет папа или не покажет - об этом уже никто не спорил. Спорили на другое - на какой минуте и сколько раз за вечер. Однако папа уверял Сэма, что негров привлекает не это, а его талант артиста. Мне, впрочем, кажется, что папин успех у черных был и для папы необъяснимой неожиданностью, потому что как-то раз я застала его перед несколькими зеркалами. Папа поставил их так, чтобы видеть себя со спины, и поворачиваясь взад-вперед, разговаривал сам с собой:
- Ну что, что они находят в этих склеротических прожилках, красной сеткой накинутых на шафранную кожу? Чем их так чаруют две мои бородавки на левой ягодице? Какие странные! И что особенного в этих, уже поседевших, волосах, тонким слоем опушающих...
- Папа, ты совсем как молоденькая кокетка перед выходом в свет, заметила я.
- Ах, Лиззи, что ты знаешь о ранимой душе артиста! Не мешай мне - у меня сегодня концерт.
Тут он заметил выглядывающего у меня из-за спины Бена Хартли и вопросил:
- Что здесь делает этот субъект в столь интимную минуту?
- Да я так - посмотреть, - смутился Бен.
- За "посмотреть" я, молодой человек, беру пятьдесят долларов.
- Почему пятьдесят? - возмутился Бен. - Я слышал, черные двадцатку платят.
- А вы что же, юноша, - равняте себя с неграми?
- Вот именно - я демократ!
- Ну что ж, давайте двадцать, - отвечал папа.
В общем, негры шли толпами, и папа с мистером Моррисоном принялись за выездные выступления, а Сэм даже поговаривал о турне. Но тут на папу ополчился ку-клукс-клан. Сначала шли звонки и письма с угрозами, а потом папу похитили и привезли с завязанными глазами на заседании ложи. Но папа не растерялся и произнес блистательную речь.
- Выслушайте меня, джентльмены, - попросил папа. Здесь кое-кто высказался в том смысле, что я, дескать, изменил идеалам белой расы. Чушь! Это я-то - потомок плантатора! Вы просто не понимаете сути дела, а я вам его объясню. Как, по-вашему, чего бы это черномазые вздумали ходить на мои лекции? Вы думаете, их интересует творчество Гогена? Или, вы думаете, может быть, что все они из черных стали голубыми? Или, по-вашему, им больше негде увидеть голый зад? Кто говорит так, тот ничего не понимает в психологии негра. А я - я, правнук белого плантатора, - я эту психологию понимаю.
Вы, небось, думаете: негры - это исчадия ада, у них на уме одно - как бы ограбить белого мужчину да трахнуть его бабу. Ерунда это! - вот мое слово. Негры по своей природе хотят только одного - служить белому человеку и почитать его. А откуда же тогда, спросите вы, эти их бунты да вранье, да эта лень несусветная? Разве этого нет? Есть, джентльмены, да только при чем тут негры? Это же все прямая вина провокаторов-янки, которые свое демократической болтовней и разложили простодушных смирных людей. Представьте-ка себя на их месте: Бог и природа им говорят одно - служи и покорствуй белому человеку, - и они всей душой рады это делать. А со всех телевизоров им внушают другое: нет, не слушай своей природы, ты во всем равен белому, будь, как он, - воруй, дерись, напивайся! И ведь кто говорит - да сам же белый человек! Да после этого не то что в чужую квартиру - в кратер вулкана полезешь! Удивительно, как они совсем не свихнулись, бедняги. Сироты - одно слово, сами себя потеряли. И вот тут, наконец, появляюсь я. И поворачиваю к ним свой зад. А негры-то и сбегаются толпой! Потому что инстинсктивно чувствуют, чего им не хватает: наконец-то белый человек занял по отношению к ним позицию, подобающую белому человеку. Вы бы посмотрели на моих черномазых, когда они с сеанса-то идут - да они после своих песнопений в церкви так не сияют. Потому что вспомнили, наконец, свое предназначение - вот почему. А с чьей помощью? Кто, я вас спрашиваю, взялся нести среди них знамя белого человека? Да кто же, как не старый судья Батлер! И вы меня же обвиняете в измене белой расе!..
Короче, папа уболтал их до того, что они ему тут же на заседании устроили овацию да ещё и руку жали все по очереди. После этого пару месяцев папа и мистер Моррисон мотались по поездкам, но и эта их жила стала помаленьку иссякать. Как-то вдруг пропал у негров интерес к знамени белого человека. Сэм сказал, что нужна консультация маркетолога, а папа сказал, что надо сходить к неграм и послушать их разговоры. Мистер Моррисон намазал руки и лицо черной краской и попробовал сходить на разведку, но безуспешно - негры его как-то сразу вычисляли. Тогда папа и Сэм пригласили на совет одного знакомого негра, чтобы выяснить у него, чем объясняется прежний ажиотаж и куда он девался. Уилли - а так звали негра - и растолковал:
- Сначала мы не верили слухам, потому и шли. Любопытно же - старый судья, внук плантатора, - и надо же, зад нам за деньги показывает. Потом, значит, кто-то свистанул, будто у вас, масса Батлер, веснушки на заднице это... динозавра изображают - ну, силуэт его то есть. Интересно же динозавр на жопе! Мы и ходили. А потом разглядели, что вранье, у вас и веснушек-то нет, только две бородавки - так чего в них особенного, правда ведь? Так что, масса Батлер, мы, - я имею в виду - цветные, крепко вас уважаем, вы - плантатор, судья, все такое, а только зад ваш нам уже неинтересно смотреть. Новизна-то пропала! Хоть бы какая там картинка была, а так...
- Слушай-ка, Уилл, хочешь к нам маркетологом? - неожиданно предложил мистер Моррисон.
- Маркетологом?
- Ну, будешь среди черных разные там слухи пускать, про картинки на заднице, например, а нам будешь подсказывать, что да как.
- А чего же, сэр, если десяток-другой зеленых будете подкидывать, то можно и посоветовать чего.
И с наводки Уилла приглашенный за шестьдесят долларов художник, мой приятель Бен Хартли, нарисовал водостойкой краской картину. Она изображала на левой ягодице гордого американского орла, который вставлял кое-чего глупому русскому медведю (на правой ягодице). Чтоб все было понятно, красавец орел был так и подписан - США, а свирепый медведь - Москва. Причем, когда папа прохаживался, то кое-чего у орла ритмично вставлялось в разинутю медвежью пасть, и медведь только жмурился. Бен сам остался доволен:
- Эх, судья, даже как-то жалко, что такой шедевр не сохранится для потомства! Знаете что - давайте я вам татуировку сделаю.
- Нет, нет, мистер Хартли, - отказался мистер Моррисон,татуировка нам не подходит: мы будем обновлять нашу тематику!
И вот папа принялся выступать с обновленной программой. Возобновился прежний ажиотаж, но и гадкий ку-клукс-клан тоже поднял голову. Папе снова пришлось давать объяснения. Они ему доказывали, что если просто зад - это правильно, это знамя белого человека, а если с картинкой - то это уже порнография. Но папа опять отболтался, объясняя, что никакой порнографии нет, а есть патриотическая пропаганда. Негры, мол, тоже граждане Америки и должны чувствовать свою сопричастность её величию. А чувство это просто так не возникнет, в отличие от расового инстинкта, - его надо воспитывать. И снова мой старый умный папа сорвал овацию. Он сказал мне потом:
- Знаешь, Лиззи, я раньше баб считал дурами, - твою мамашу, например, или тебя. А теперь и не знаю, кто дурней - эти черные или эти олухи в ку-клукс-клане. Одни моей заднице алодируют, другие - этим неграм за их аплодисменты. Так поглядеть - я, пожалуй, из всех-то самый нормальный!
Меж тем дела наши все шли в гору. Папа даже стал меньше пить, а я купила себе манто из ондатры и "Мерседес". Но тут папа и мистер Моррисон решили обновить картинку, и Бен нарисовал архангела Гавриила, а в партнеры ему придал черта на четвереньках, повернутого к нему задом. Негры-то были в восторге, но теперь уже на дыбы встал клан. Папа отбыл на переговоры для, как он выразился, согласования воспитательной тематики, - и не вернулся. У меня сожгли машину. Мистер Моррисон тоже куда-то исчез, и Бен, и все остальные мои дружки тоже боялись заглянуть ко мне. Мне стало одиноко и страшно, я поехала в аэропорт и улетела в Лос-Анджелес, а там села на пароход, который шел в Иокогаму, и оказалась на Востоке...