Вот как происходит его встреча с Чичиковым в трактире на столбовой дороге:
- Ба, ба, ба! - вскричал он [Ноздрев] вдруг, расставив обе руки при виде Чичикова.- Какими судьбами?
Чичиков узнал Ноздрева, того самого, с которым он вместе обедал у прокурора и который с ним в несколько минут сошелся на такую короткую ногу, что начал уже говорить "ты", хотя, впрочем, он со своей стороны не подал к тому никакого повода.
- Куда ездил? - говорил Ноздрев и, не дождавшись ответа, продолжал: - А я, брат, с ярмарки.
Поздравь: продулся в пух! Веришь ли, что никогда в жизни так не продувался. Ведь я на обывательских приехал! Вот посмотри нарочно в окно! - Здесь он нагнул сам голову Чичикова, так что тот чуть не ударился ею об рамку.- Видишь, какая дрянь! Насилу дотащили, проклятые...
Общение на "ты", выбор приветствия, какое употребляют давние знакомые ("Какими судьбами?"), руки, расставленные как бы для объятий, фамильярные "Ба, ба, ба!" и обращение "брат", невнимание к партнеру (задаст вопросы и не ждет ответа, говорит прежде всего о себе), разговорные и просторечные слова, касание ("нагнул сам голову Чичикова") - все это указывает на отношения вполне своих. Между тем Чичиков, как мы знаем, "не подал к тому никакого повода".
Как точно заметил Гоголь, ноздревы проявляют себя рано:
"Они называются разбитными малыми, слывут еще в детстве и в школе за хороших товарищей и при всем том бывают весьма больно поколачиваемы. В их лицах всегда видно что-то открытое, прямое, удалое. Они скоро знакомятся, и не успеешь оглянуться, как уже говорят тебе "ты". Дружбу заведут, кажется, навек: но всегда почти так случается, что подружившийся подеретс с ними того же вечера..." "Ноздрев долго еще не выведется из мира",предупреждал писатель, и он, кажется, прав. Стоит подумать, нет ли и в нас чего-то от Ноздрева, различаем ли мы человеческие дистанции, научились ли понимать, какие отношени наиболее удобны для тех, с кем мы имеем дело.
Естественно, что отношения "своих" чаще встречаются среди равных. Большие различия в возрасте, общественном положении и иное неравенство обычно ведут к отношениям более отчужденным, однако полного соответствия между измерениями "равный - выше - ниже" и "свой - чужой", конечно, нет. Это легко заметить, обратив внимание на этикет обращения детей к родителям. Вообще к людям старшего поколения, например к чужим мужчинам и женщинам возраста наших родителей, мы обычно обращаемся на "вы", но с родителями чаще всего бываем на "ты". Это можно объяснить только тем, что признаку близости в данном случае придается большее значение, чем разнице в возрасте и положении. Вместе с тем эта разница все-таки существует, поэтому в некоторых семьях (в основном на юго-западе нашей страны) дети обращаются к родителям на "вы", то есть при выборе этикетного знака близость рассматривается как менее важное условие з сравнении с возрастными и другими различиями. Из этого, конечно, не следует вывод о том, что в семьях, где дети говорят родителям "вы", между поколениями складываются менее близкие отношения. Вовсе нет! Разница заключается не в самих отношениях, а в том, на какую из нескольких сторон этих отношений ("выше - ниже - равный" или "свой - чужой") опирается выбор этикетного знака. Существенна, конечно, и традиция, привычка к принятому типу обращения.
Одна из героинь повести А. Алексина "Раздел имущества" рассуждает так:
В любимых мною романах прошлого века матерей часто называли на "вы": "Вы, маменька..." В этом не было ничего противоестественного: у каждого времени своя мода на платья, прически и манеры общения.
В деревнях, я знала, матерей называют так и поныне:
там трудней расстаются с обычаями. Но в городе это "вы" всегда казалось мне несовместимостью с веком, отчужденностью, выдававшей себя за почтительность и деликатность.
Непривычное девочке "вы" в обращении к матери она наделяет особым смыслом. Нельзя, однако, забывать, что одно и то же содержание может передаваться по-разному, так как знакам присуща условность. Этому их свойству мы посвящаем следующую главу.
СОБЛЮДАЕМ УСЛОВИЯ
Никакое явление не может обозначать само себя. Дорога, по которой мы идем, не обозначает дорогу. Это дорога, и все. Но давайте нанесем ее на карту. Использованный нами знак похож на дорогу лишь тем, что повторяет ее направление, изгибы и пропорции. Все остальное в нем - толщина и окраска линии, ее характер (одинарная, двойная, непрерывная, пунктирная и т. п.) все это, конечно, условно. Для дорог местного значения и союзного, дорог со специальным покрытием и грунтовых, для дорог с автобусным движением и без него обычно выбираются разные обозначения. И то, что они выбираются, то есть вообще-то могли бы быть и иными, подчеркивает их условность.
Но важно понимать, что условность обозначений ни в коем случае не означает их произвольности. Это ярко проявляетс уже в примере с условными обозначениями дорог: ведь мы используем не любые, а только такие знаки, которые в своей совокупности действительно способны передавать разнообразие типов дорог и их направление. Значит, нас удовлетворит не люба форма знака. Кроме того, существует традиция картографических приемов, которую мы не станем нарушать. Обычно каждый из нас в отдельности не решает и не может решать, каким средством должно передаваться то или иное содержание. Чтобы понимать друг друга, мы стараемся "соблюдать условие": пользуемся такими знаками и так, как это принято, как исторически сложилось в нашем обществе.
Например, числа мы обозначаем либо арабскими цифрами (0, 1, 2, 3, 4, 5...), либо римскими (I, II, III, IV, V...), хотя истории известны и многие другие цифровые знаки. Долгое время у славян, в том числе и на Руси, употреблялись буквенные обозначения чисел: "A"-один, "в" - два, "г" - три, .д. - четыре, ? - пять, ? - шесть и т. д. Они были столь же условными (но не произвольными), как и принятые сейчас арабские и римские, поэтому их и можно было заменить другими.
Чтобы выразить согласие, русские делают движение головой сверху вниз, болгары же - из стороны в сторону, то есть используют тот жест, которым мы привыкли выражать отрицание. В сильном недоумении мы обычно разводим руки, а египтяне в этом случае ударяют ладонью о ладонь. Указывая на что-либо рукой, мы держим ее ладонью вниз, японцы же - ладонью вверх, что очень похоже на наш жест просьбы. Условность знаков и делает возможными все эти различия. Чтобы правильно понимать и использовать знаки, нужно знать "условие", то есть принятую в данном коллективе условную связь знака и его содержания. Без этого определить содержание знака по одной лишь его внешней форме (и наоборот), конечно, нельзя. О произвольности речи и вовсе не приходится говорить: звучание и состав каждого слова определяются связью с другими единицами того же языка, в них отражаются свойства обозначаемых явлений, они передаются каждому новому поколению как обязательное условие единства с другими членами общества. Кроме того, внешний облик слова и содержание слова связаны в нашем сознании так тесно, что эта связь представляется совершенно естественной.
Ну, кажется, как еще можно называть воду, если не водой; разве для глаз и рта, для сказки и песни, для неба и земли могут быть более естественные названия, чем глаза, рот, сказка, песня, земля, небо? Разве такие слова, как подснежник и одуванчик, белок и желток, низина, вершина и подобные самим своим составом и связью с родственными словами не указывают совершенно определенно на то, ч го они обозначают?
Проиггольности пет, но элемент условности есть и здесь.
Это сразу делается заметным, как только человек узнает, помимо родного языка, какой-нибудь другой или когда он знакомится с историей языка, на котором говорит. Достаточно взглянуть хот бы на приведенные ниже названия рта и глаза в некоторых из распространенных языков, чтобы убедиться в условности этих названий.
Рус. Франц. Англ. Нем. Тат. Фин.
рот bouche mouth Mund авыз suu
глаз ceil eye Auge куз silma
Только кажется, что у таких "прозрачных" названий, как дневник или подснежник, и не может быть иных значений, кроме нам известных. Представим себе человека, который изучает русский язык. Допустим, что он уже неплохо владеет русской речью, но с некоторыми словами еще не встречался. Сумеет ли он самостоятельно понять значение слова дневник, если слышит это слово впервые, хотя и знает, что такое день и дневной, ночь, ночной и ночник, полдень и полдник, утро, утренний и утренник, месяц, месячный и месячник и т. д.? Едва ли.
Конечно, он может предположить, что дневник - это предмет, как-то связанный с днем. Но какой предмет? Утренник - утренний мороз. Значит, дневник - мороз дневной? Но утренникэто еще и спектакль или детский праздник, устраиваемые днем.
Когда же проходят спектакли-"дневники"? Быть может, дневник - это еда днем, как полдник"? Не лампа ли это, которую зажигают днем? Ведь ночник светильник для слабого ночного освещения! А может быть, так называют дорогу, по которой ездят только днем, как только зимой пользуются зимником? Или это работа в течение дня (сравните значения слов субботник, воскресник, месячник)?
Но почему мы думаем только о неживых предметах? Вечерник - это учащийся вечерней школы или вечернего отделения техникума, вуза. Тогда дневник тот, кто учится днем, и все первоклассники - тоже дневники?
Поляк, изучающий русский язык, мог бы догадаться, что дневник - это тетрадь, журнал для подневных записей, потому что такое значение имеет польское dziennik (dzien - "день", dzienny - "дневной"). Но в польском dziennik означает еще и классный журнал, и газету (поэтому польское dziennikarz - "журналист", a dziennikarka - "журналистка"). Можно ли поручиться, что то же значит и русское дневник? Пожалуй, нельзя.
Известно ведь, что польское ukrop называет не огородное растение, а кипяток, слово nagfy не имеет того отрицательного смысла, какой мы находим у родственного ему совре?ленного русского слова наглый, и по-польски это "срочный", "неожиданный, внезапный", urok - не школьный урок, а "обаяние, очарование". Да и мы с вами без посторонней помощи едва ли определим, что значит, например, польское trawnik, хотя сразу сообразим, что оно родственно русским словам трава, травник и называет какой-то предмет. Но какой?
Может быть, легче решить, что значит kolec или zujka (произносятся колец, жуйш)? Не торопитесь, подумайте.
Решение готово? Ну что ж, ответ приведен в рамке на с. 24.
Проверили? Не правда ли, до чего просто и естественно названы эти предметы! И вместе с тем названы, конечно, условно.
Поэтому не огорчайтесь, если не справились с заданием. Догадаться можно было только случайно. Нетрудно сказать, почему газон назван "травником", а жвачка - "жуйкой"; понятно, отчего колючка - "колец". Однако даже то, что "жуйку" жуют, "колец"
колет и что "травник" действительно связан с травой, мы узнаем лишь по условию, овладев словом как целым.
В основу названия обычно кладется один из признаков того явления, которое выделяют словом ("то, что жуют", "то, что колет" и т. п.). Но созданное слово употребляют для обозначения явления в целом, со многими другими его свойствами, и признак, использованный при образовании названия, со временем часто затемняется, становится неважным, ведь до конца значение слова он все равно не определяет. Так, говорящие по-русски сегодня уже не замечают, что слово плюшка связано с плющить, рубль с рубить, смелый со сметь, мышца с мышь. Поэтому и слово со звуковым обликом дневник могло бы обозначать и что-то не обязательно "дневное".
Маленькая школьница, вернувшись после занятий домой, с гордостью сообщила: "А у нас в школе ввели полное самоуправство!" Ее ошибка легко объяснима: значения частей, из которых состоят слова самоуправство и самоуправление, одинаковы, а точная связь звучания и значения, как мы знаем, имеет элемент условности. Не овладев еще в полной мере условными значениями этих слов, школьница понимала их на основе сходства с известными ей словами сам, управлять, управление и потому не чувствовала разницы между ними. Вот она и употребила одно вместо другого. Знаки этикета также не произвольны (их нельз менять по своему желанию, они подчинены традиции, имеют свою историю, связаны с другими этикетными знаками, отражают специфику общества, использующего эти знаки), но и они обладают условностью.
trawnik - газон
kolec - колючка
zujka - жвачка
Условность этикетных знаков объясняет возможность различных способов передачи одного содержания.
Ученые накопили множество наблюдений над тем, как своеобразно выражаются одни и те же этикетные значения у разных народов и в разные исторические периоды жизни одного народа. Устанавливая отношения с новым коллективом, человек обменивается с его членами одним из самых главных этикетных знаков - знаком приветствия. И если формы приветствия не совпадают, это замечается сразу. Так, выдающийся русский ученый и путешественник Н. Н. Миклухо-Маклай (1846-1888) писал о приветствиях у папуасов Новой Гвинеи: "Папуасы подают друг другу руку, касаются руки другого, но не жмут ее... При моем посещении деревни Богати меня ожидала большая толпа папуасов, которые, как только моя шлюпка подошла к берегу, все почти сели и не встали до тех пор, пока я не выскочил из лодки и не обратился к одному старому знакомому с просьбой помочь мне привязать ее. Этот обычай приседать на корточки перед почетным гостем в знак приветствия я встретил также на островах архипелага Довольных людей".
Мы привыкли к тому, что при встрече почетных гостей встают, а протянутые руки пожимают, однако эти способы приветстви имеют столь же условный характер, как и у тех народов, которые обходятся без рукопожатий, и, с точки зрения людей других типов культуры, принятые у нас знаки приветствия могут представляться странными и неестественными. "Почему европейцев,- рассуждал известный советский писатель Илья Эренбург,изумляют нравы Азии? Европейцы, здороваясь, протягивают руку, и китаец, японец или индиец вынуждены пожать конечность чужого человека. Если бы приезжий совал парижанам или москвичам босую ногу, вряд ли это вызвало бы восторг".
Убедиться в различиях приветствий, принятых разными коллективами, можно и не покидая своей страны, не обращаясь к другим временам и культурам: пионерский салют не спутаешь с тем, как отдают честь военные; семиклассник, встретивший на улице приятеля, здоровается с ним, не обнажая головы, тогда как взрослые мужчины нередко приподнимают шляпу: женское приветствие вообще не включает в себя действий с головным убором, а если девушки, встретившись, начнут дружески похлопывать одна другую по спине, мы увидим в этом нечто им не свойственное, мужеподобное.
Итак, мы знаем, что знаки этикета условны. Но не следует относиться к ним из-за этого пренебрежительно: что, мол, в них за смысл, если все это одни условности! Напротив, знакомство с условностью знаков помогает сосредоточить внимание не на внешних их особенностях, какими бы занятными они нам ни казались, а на том совершенно необходимом для общающихся содержании, которое эти знаки несут. Помня об условности знаков этикета, в том числе и тех, которыми мы постоянно пользуемс сами, мы с уважением будем относиться к принятым в других коллективах формам вежливости, даже если оги сильно отличаются от привычных нам. Без умения понимать и уважать чужие обычаи невозможно жить в современном мире, в котором общение людей всех стран и континентов делается все более тесным и активным.
Наконец, условность этикетных знаков означает, что язык этикета, как и всякий другой, требует специального изучения.
С. В. Михалков пишет: "Вежливость имеет свои законы, которые нужно знать, а не открывать всякий раз заново. Каждое поколение не изобретает заново алфавит, цифры, не открывает вновь законы естественных наук. Точно так же, нам думается, не лишним будет обучать несложной, но каждому нужной науке повседневных человеческих отношений". Плохо зная особенности этикета, принятого коллективом, в котором нам приходится действовать, пы постоянно будем ставить себя и других в трудное положение, вызывать конфликты даже при самом добром отношении к людям.
У слов невежа и невежда первоначально было одно значение: