Вместе с ним вернулись боль, знание, кто я, усталость, знание, где я, а потом неожиданным ударом кнута по яйцам пришло понимание, что я чуть не увяз в компьютере корабля.
– Еби Хаос Творца Суть! – взревел я, выбрасываемый из кресла судорогой мышц.
– Че? – ошарашено переспросил Каршо, на которого я упал. – Хотя, я тебя понял, мистер.
– Меня зовут Харш, я на космическом корабле, и меня только что чуть не съела матрица! – представился я, безуспешно пытаясь унять неритмичные содрогания своих ног.
За спиной Каршо кто-то тихонько всхлипнул. Я заглянул через плече Каршо и увидел Джейн. Джейн, тихо рыдая, сползла на пол по стене и взглядом заплаканных глаз пыталась передать мне вселенских размеров облегчение с примесями остатков горя. Маленькая, измочаленная паникой, очень несчастная Джейн.
Я смог выдержать взгляд глаз, наполненных прекрасной болью, всего две секунды. А потом накопившееся – паника, чернота, ярость чуть не съеденного, дрожь тела провралась неистовой жалостью.
Я рухнул на холодный жесткий пластик, вдавил глаза в предплечье, чтобы никто не смог их открыть, и зарыдал. Я рыдал от жалости к себе, навечно привязанному к креслу виртуалки, обрюзгшему, заслюнявленному и зассаному. Я рыдал от жалости к родственниками, сбившимся с ног в поисках меня. Я рыдал от жалости к Джейн, связавшейся с таким мерзким невыносимым подонком, как я. Я рыдал от стыда и от предчувствия, что скоро меня совсем, окончательно отделят от нормальных людей. Я рыдал от ощущения своей недоделанности, недовоспитанности, недочеловечности. Я рыдал, чувствуя себя диким зверем, которого терпели, потому что он был забавен, а теперь он надоел и его решили убрать, но еще не придумали, как. Я рыдал от паники, чувствуя себя канарейкой в аквариуме, оленем на верхушке дерева, котенком, привязанным за хвост к машине, выкинутой из лаборатории за ненадобностью крысой-альбиносом, дельфином, брошенным в аквариум с пираньями, заготовленным для охоты волком с выбитыми зубами и порезанными лапами, ужом, привязанным к ветке на корм птицам.
Я рыдал от понимания. Полного и ясного понимания, что меня приготовили умереть и единственное, что я еще могу сделать – успеть перерезать себе вены в теплой ванне, пока до меня не добралась какая-нибудь более болезненная смерть.
Я рыдал от предвкушения любимой работы и любящей жены, двух дочек и сына, дорогой машины, своего ноут-бука и коллекции марочных коньяков, которых у меня никогда не будет, потому что я умру. Я рыдал, чувствуя себя собакой, которая не удержалась и укусила дразнившего ее мальчишку, и которая за это должна быть застрелена.
Я рыдал, и розово-зеленый страх выплескивался из меня толчками, как кровь из перерезанной артерии.
Потом страх вытек, и осталась неуютненькая апатия, нарушаемая воспоминаниями о разных людях, говорящих мне, что так нельзя и что я должен быть мужчиной. Мужчиной, то есть существом, которому нельзя врать, плакать, когда порют, капризничать, не ложиться спать вовремя, и много чего другого, быть не хотелось, и это нежелание мешало отдаться апатии целиком и безраздельно.
Я горько вздохнул.
Охолодив кожу спины, шелестнул ответный вздох, а потом Джейн тихонько прошептала:
– Ну за что ты меня?
Краешком внимания отметив, что она не сообщила именно чего я ее, я привычно выкинул вопрос из сферы внимания, как всегда ожидая, что затылочная сущность ответит что-нибудь типа «Было бы за что – давно схватил бы и трахнул».
Потом я понял, что сущности за затылком нет.
Потом я понял, что теперь она – кусок меня, которым я могу управлять, и за все хамство которого бить будут меня. До смерти.
Ощущение, что меня заставили управлять чем-то, чем я управлять не в состоянии, и процесс уже идет, стало последней порцией эмоций, недополученной мною с момента пробуждения.
Я внезапно потерял способность пытать себя эмоциями, этой вонью руин семейных отношений и надежд на собственный брак, и на меня снизошел непередаваемый кайф ощущений, испытываемых кирпичом в полете с двадцатиэтажки.
Тело, повинуясь легким, как перышко, желаниям, перетекло в стоячее положение. Я посмотрел на Джейн, приютившую свою тяжелую депрессию и себя в угол комнаты и, вспомнив ее вопрос, направил ее легкое дуновение извинения:
– Структор, сэр, прошу меня простить. Я – зеркало, что отражает все, что не может принять. Не просто отражает, я воспринимает, ощущает, чувствует в соответствии с уже пережитым, и затем направляет вовне все, что, по его мнению, направили в него.
И сейчас я, может быть, получил шанс, который бывает один на миллион, но я чувствую, что меня вырвали из всего привычного и засунули куда-то, где все непонятно и неизвестно. Я чувствую хаос. И хаос хлещет из меня, обрушиваясь на окружающих. И вам, структор, сэр, тяжелей всех, потому что вы для меня сейчас – самый близкий человек. Держитесь, сэр. Я думаю, что вы тоже надеетесь, что я смогу стать кем-то если не уникальным, то хотя бы просто полезным.
Джейн промолчала. Ее теплый восхищенный взгляд был лучшим ответом, чем слова. Дав мне драгоценные пятнадцать секунд такого взгляда, она опустила глаза и поднимаясь, тихо из-за восхищенной ошарашенности прошептала:
– Ты хоть знаешь, что ты сделал? Харш, засранец, ты случайно взялся управлять виртуальным модулятором. Только этого корабля, но теперь тебя нельзя учить на процессорах класса один и ниже. Только на специализированных высших. Что мне теперь с тобой делать?
Она подошла, и ее печальные глаза обвиняюще заглянули в мои.
– Структор, сэр, а тренироваться в управляемой модуляции?
– Точнее, в неуправляемой. И все равно, психотренинг – никакой. Как ты научишься драться, если будешь бессмертный? Или наоборот, сразу умирающий? Управлению модуляторами учатся в них же. Месяцами.
Я воспринял информацию и отложил поиски решения, поскольку не чувствовал ни злобы, ни страха, ни азарта, которые могли бы заставить меня сунуть голову в пасть неизвестности, притаившейся в шлеме.
– Понял вас, структор, сэр. Ничего, что-нибудь придумаем. Разрешите сопроводить вас в питейную?
Джейн, кивнув, поплелась к восстановленной двери. Я зачем-то задумчиво посмотрел на шлем и поплелся следом.
– Это кто? – обернулась Джейн – Писал? – уточнила она, посмотрев на мой неприсутствующее лицо.
– Я – прошуршал я, ощущая первые признаки того, что вновь открываются кровоточащие шрамы, оставленные острыми клинками любви окружающих на моем толстом ленивом пузе.
– Лихо. – буркнула Джейн, входя в комнату, уже заполненную одиннадцатью моими товарищами, поимевшими несчастье вляпаться.
– What’s you are talking about? Speak understand way, please [45]. – отреагировал с дальнего угла стола чуть пухлый голубоглазый парнишка.
– Еще один… – буркнула Джейн себе под нос и добавила: – I’ve say to recruit Harsh what he skilled in poetry. [46]
Ревниво-подозрительные взгляды, которыми сверлили меня одиннадцать пар глаз, усилились до еле терпимого. На пару секунд мне стало неуютно, а потом, разозлившись, я шагнул к мужской скамейке, рыком «Make room!» потеснил всех пятерых и, присев на краешек скамейки, занял позицию «вполоборота к любимому лектору со стаканом яблочного сока в руке».
Оглядев нас, Джейн стукнула кулаком по стене, поймала выпавшую из разверзшейся щели табуретку и неуловимо быстрым движением оказалась сидящей за столом со стаканом и кувшином апельсинового сока в руках.
– Итак, рекруты! – бодро начала она по-английски, наливая сок. Даже излишне бодро. Сообразив, что это, во многом, моя заслуга, я повернулся за стол и принялся разглядывать шестерых спортсменок напротив. – Думаю, что вы немного познакомились, но на всякий случай давайте познакомимся еще. Слева от меня…
– Нат. – кокетливо улыбнулась в противоположный угол стола кареглазая сухощавая девочка, руки которой, несмотря на все ее старания не шевелиться, играли мышцами.
– … Россия, Нижний Новгород, IQ – 132, французское фехтование, химик. Далее…
– Мара. – преданно прогудела Джейн пухленькая сибирского вида зеленоглазка, безуспешно пытавшаяся спрятать свой пятый размер согнутостью спины. Я удержался от сообщения ей, что бронелифчик достаточно неэротичен и не стоит портить прекрасную осанку.
– … Россия, Нижний Новгород, IQ – 136, французское и украинское фехтование, химик. Далее…
– Тесси. – насмешливо бросила мне в глаза небольшая потрясающе скроенная зеленоглазая азиатка.
– Япония, Осака, IQ – 130, 3-ий дан [47] каратэ, 1-ый дан японское фехтование.
Пока говорун с другого конца стола выяснял у Джейн, что такое дан, я скорчил Тэсс восхищенно-почтительную физиономию и махнул бокалом. Она показала глазами на Джейн и с улыбкой отсалютовала обратно.
– Тэсс, Харш, я вам, если хотите, организую кумите [48]. Далее…
– Дарк… – смуглая худенькая индианка шутливо раскланялась на три стороны.
– Франция, Марсель, IQ – 147, матер плавания, системное программирование. Далее.
– Лайт… – плохо скрыв усталость под безразличием, вздохнула полноватая «девушка американской мечты»
– Франция, Марсель, IQ – 133, мастер стрельбы, подрывник. Далее…
– Блейд. – чуть угрожающе протянула змеиной красоты девочка с растатуированными рунами руками.
– Норвегия, Тронхейм, IQ – 135, мастер ножа, 46 ликвидированных.
Я тщательно всмотрелся в неторопливо переливающиеся в щелях век землистые глаза. Настороженные и холодные.