Комната засмеялась и загудела, а я выдал смеющиеся глаза Тэсс:
– Тэсс, спешу положить к твои ногам руку, сердце, мозги… ну и прочее, пока ты не произвела эту нехитрую операцию самостоятельно посредством банального тоби уро маваши гери дзедан [51].
Тэсс, сгибаясь в хохоте, ответила:
– Да нет, простого тски гедан [52] думаю, хватит…
– А можно не ругаться? – прорычал Гриф
– Киро-сан, объясни! – весело прокричал я, звонко стукая себя по бронетрусам.
Тэсс хмыкнула и медленно перелилась в камаэ [53]. Вернув хмык, я встал в хачидзе-дачи. [54]
Шмяк!
Профессиональный тски [55] впечатался в успевшие натянуться мышцы, заботливо прикрывшие солнечное сплетение.
Отскочив, она спрятала лицо, кроме округлившихся глаз, в ладони, и виновато прошептала:
– Ой, я думала, будет укэ [56].
– А я думаю, мастер, вы просто нарываетесь на хорошую драку. Но у вас ничего не выйдет – у меня на прекрасных девушек, рожденных там, где красота Всходящего Солнца встретила звездную свободу заката, рука не поднимается…
– Вы драться будете или стихи читать? – буркнула Лайт, появляясь на пороге в сопровождении Киро.
– Лучше пусть стихи. – пошептала Тэсс. – Не знаю, как он дерется, а стихи читает замечательно.
– Вот и я так тоже думаю. – сообщила Джейн, выходя из темноты коридора. – И раз уж всем не сидится, прошу по комнатам воткнуть трубку из пола, прозрачную и полую, в клапан на бедре, и надвинуть на голову шлем.
Выслушав нестройный гул недовольных голосов, она захлопала в ладоши и тоном преуспевающего торговца душами крикнула:
– Давайте-давайте, мальчики и девочки, вас ждет нечто очень интересное!
– Да-да! – присоединился я к ней. – Вам понравиться больше, чем секс, наркотики и убийство, вместе взятые!
– А сам то ты чего не спешишь? – холодно спросила Тэсс, глядя в удаляющиеся спины.
– А он уже прошел вводное занятие и сейчас пойдет на курс коррекции. – быстро проговорила Джейн. Тон ее голоса мне не понравился. Тэсс ее голос не понравился тоже. Изучив меня долгим серьезным взглядом, Тесс обречено прошептала:
– Да? Ну тогда…
Развернувшись, она поплелась в свою камеру.
Подождав, пока за ней захлопнется дверь, Джейн повернулась ко мне и бросила:
– Пошли!
– Куда?
– Рекрут, у вас серьезные проблемы, и настоящий момент для их решения требуются радикальные меры, требующие от вас беспрекословного повиновения. За мной марш!
Джейн повернулась и помаршировала по коридору.
– Да уж даже Тэсс заметила, что радикальные! – буркнул я с левой ноги пристраиваясь в ногу.
– Тэсс, рекрут Харш, обычная японская сирота возрастом 17 лет, которую никто ни разу не целовал.
– Матерь… Да уж, рыбак рыбака видит издалека!
Я успел затормозить и не врезался в Джейн, нарисовавшуюся в шаге передо мной.
– Что? – подозрительно спокойным голосом спросила она. Спокойствие было настолько ледяным, что я испугался, как пойманный в холодильник мыш.
– Что «что»? – пролепетал я, отступая на шаг.
– Что значит «рыбак рыбака…»? – угрожающе процедила она, наступая.
– Ну… это… пословица.
– Я знаю! – рявкнула она. Я отпрыгнул в камаэ. Она, еле видимо в сумерках коридора, взъерошила волосы. Потом тоном уставшего вести допрос следователя спросила:
– Ты – девственник?
– Да. – выдавил я как мог спокойнее. – А что?
– Ох! Ненормальный! – по-бабьи всплеснула она руками. – Нет, ты точно девственник?!
– Ну если это так важно. – можешь исправить это прямо сейчас. Тогда будешь знать наверняка, что нет. – буркнул я, начиная нервничать. Где-то в глубине души я всегда знал, что какое-то значение ЭТО имеет. И предвкушение того, что сейчас я узнаю, какое, заставило ноги трястись и подкашиваться.
– За мной, бегом марш! – рявкнула Джейн, срываясь в легкую рысь в противоположную сторону.
Я рванул за ней, но догнал только в камере, где впервые проснулся. Не спев углубиться в воспоминания, я обнаружил, что Джейн уронила меня в какое-то кресло и что-то высматривает на мониторе припаянного к креслу компьютера
– Структор, сэр. – осторожно спросил я, ощущая, как что-то нежно трогает мой головной мозг. Кроме Джейн, отвлечься от массажа мозга было не на что – вся остальная комната было затемнена.
– Да. – сказала она сама себе и сдернув с трусиков маленькую коробочку, взволнованно в нее затараторила. Из рации хлынул, заткнув ее, густой спокойный бас. Выслушав его, она медленно вернула коробочку на пояс и посмотрела на меня, как стая волков на последнего кролика на планете.
– Что… такое? – нервно прохрипел я, еле удерживая желудок, нацелившийся выпрыгнуть и убежать куда-нибудь в более безопасное место, например, в кастрюлю.
– Ничего. Просто ты должен был умереть два раза – при телепортации, при неправильной конфигурации собирающих сознание модулей и от входа в виртуалку от передоза… Ладно, пошли… Но Творец тебя невзлюби! Как можно прожить треть жизни и остаться девственником?
– Наверно, предчувствовал, что это не треть, а всего десятая! – буркнул я.
Джейн наградила меня испуганным взглядом и разблокировала тяжелую дверь. Заведя меня в темноту за дверью, она уронила: «подожди здесь», и закрыла дверь, оставив меня нос к носу с моей ненаглядной темнотой, скрашиваемой лишь переливами разноцветных искр, мелькавших у меня перед глазами каждый раз, когда я закрывал глаза или смотрел в темноту.
Пяток секунд ничего не происходило, а потом дальняя стенка исчезла, на мгновение открыв моим глазам картинку звездного неба. Мощный рывок вылетающего в вакуум воздуха дернул меня – тело, мысль «решили, что спокойней будет убить», предсмертный ужас и вопль «бля!». Вакуум вырвал воздух из моих легких, отобрав крик. Потом он отобрал тепло мгновенным ударом боли вышвырнувшим меня из куска льда, которым стало мое тело.
Мы плыли в вакууме – мое тело и я, висящий в паре метров от него. Внимание, зафиксированное на диске с открытой дыркой, там и оставалось. Мне было все равно. Ничего не было. Мне было чуть грустно, но плакать мне все равно было уже нечем, и мне было все равно.
Диск постепенно удалялся, но мне было все равно. Он отдалился, став маленьким и неинтересным, но мне было все равно. Меня не было, а было опять только место, которое смотрит. Но теперь оно не могло ничего. Совсем ничего. Даже умереть. Даже напугаться. И тем более отомстить.
Хлынул гнев. Гнев, спокойный, расчетливый, садистский, вырос, захлестнул меня и я стал гневом, желающим только одного – вернуться на корабль и отомстить.
Я ненавидел этот сверкающий корабль. Я ненавидел маленькое пятнышко, отделившееся от него и полетевшее к моему телу, удалившемуся от меня, зависшему на месте, как только я почувствовал гнев. Потом я понял, что это летят меня спасать и гнев ударил, ослепив и уткнув в давящую слепящую белизну.
Белизна давила, давила, зажимая со всех сторон, размазывая меня, вдавливаясь в меня. А потом она исчезла, сменившись на что-то серое с тремя пятнами. И на боль. Боль, сжигавшую каждую клеточку тела.