- Товарищ генерал, он шутит, - заступился за меня товарищ Зимовец. Пристально посмотрел мне прямо в глаза, чуть щурясь, и небрежно проронил: "Как насчет того, чтобы Нью-Йорк бомбануть?"
- То есть как бомбануть? - опешил я. Слово "бомбануть" из уст товарища Зимовца сорвалось столь неожиданно, что я даже не понял его смысла.
- Нанести массированный бомбовый удар с воздуха по крупнейшему центру американского империализма городу Нью-Йорку, - успокоившись, охотно пояснил генерал Щекин. - Зажрались, сволочи, думают, что нет на них никакой управы, раз мы им холодную войну сдали.
- Вы что, рехнулись?! - изумился я еще больше. - Американцы свиньи, конечно, я их сам недолюбливаю, сидят там за океаном и командуют всем миром, всюду суют свой нахальный нос, лезут со своей массовой культурой, но чтоб всех так, без разбора... Если удар ядерный, то я категорически против!
- Да что мы, звери? - обиделся генерал Щекин. - В Нью-Йорк тоже хорошие люди есть, это они только так могут. Бомбы обычные, пятисоткилограммовые, тротиловые, как говорится, на кого бог пошлет.
- Нью-Йорк красивый город, жалко как-то, - засомневался я.
- А нам думаешь не жалко? - вздохнул генерал Щекин. - Но так надо. Ты пойми, чудак-человек, их просто необходимо поставить на место, показать, что есть еще сила, способная их сокрушить. Ты вот побомбишь их Нью-Йорк, они может и одумаются.
- Ох, боюсь, товарищ генерал, война начнется. Мы их, они нас - так все войны и начинаются, - попытался я в последний раз отстоять Нью-Йорк.
- Не бойся, сынок, большой войны не будет, - заверил меня генерал Щекин, - откуда им знать, что это мы? Может, это китайцы, а может, еще кто, поди докажи, не пойман - не вор. За секретность я головой ручаюсь.
- Что за мягкотелость? - вступил в разговор товарищ Зимовец. - Где ваша гражданская позиция? Чувство долга? Патриотизм? Ответственность за судьбу Родины? Обыкновенная жажда справедливости, наконец? Как вам не стыдно, товарищ, низкопоклонством перед враждебной буржуазной державой заниматься, откуда только у вас такая ограниченность, убогость мысли? Шире надо смотреть на вещи! По вашему получается им все можно - бомби сколько хочешь, а их, значит, нельзя? А почему нельзя, почему? Кто они такие, что их нельзя? А может, можно? Да не то что можно, а даже нужно! Кому они что хорошего сделали? Демагогию развели, только на словах добрые, а на деле первые воры и хапуги, всех под себя подмяли, житья от них никакого не стало! Все от них страдают, вот вы, например - хороший писатель, честно, хороший, я, когда почту вашу просматривал, рукописи читал, здорово написано! Но разве опубликовали вас? Нет, а все почему? Русский вы, потому и нет, печатают одних только низкопробных американских авторов. И так во всем, неужели не понятно - Родина в опасности! - сказал, как отчеканил.
- Я сам об этом тоже думал много, обидно мне, конечно, что дешевку всякую американскую печатают, а меня нет, - слова товарища Зимовца задели за живое.
- Да ты на технику глянь, сынок, посмотри какой аппарат замечательный тебя дожидается, зверь-машина! - почти нежно проворковал генерал Щекин. Крюков, посвети!
Черная генеральская "Волга" развернулась на девяносто градусов, осветив фарами вдали что-то большое и темное, как та пасмурная ночь.
- Подойдем ближе, - скомандовал генерал Щекин, - отсюда всего не увидишь.
Подошли ближе. Машина и впрямь оказалась удивительной! Огромная, пузатая, короткокрылая - она чем-то напоминала выпрыгивающего из воды кашалота. В ней не было того ненужного изящества, которое так присуще моделям западных конструкторов, только мощь и сила. И как грандиозно, по-боевому сурово и мужественно смотрится! Молодцы наши авиастроители, какую чудо-машину построили! И это в то время, когда кругом развал, смута, предательство, казнокрадство! Не все, значит, еще проиграно, раз в стране такая боевая техника создается!
- А вражеские ракеты ее не собьют? - после некоторой паузы, когда волна восхищения спала, осторожно поинтересовался я. - Очень уж здоровая.
- Да ты что! - обиделся генерал Щекин. - Тут все предусмотрено, я же сказал: зверь-машина! Абсолютная антирадарная защита, гравитационный отклонитель, броня в полметра толщиной! А технические характеристики таковы: скорость - до двух тысяч километров в час, предел высоты, трудно даже поверить - пятьдесят верст! Так еще и под водой может, как подводная лодка! Ты вот что, сынок, не рискуй очень, если уж прижмут сильно, под воду уходи. Лучше пережди.
- Машина замечательная, товарищ генерал, да вот только справлюсь ли я с управлением?
- А все предельно просто, машина очень легка в управлении, приспособлена под "Запорожец", как у тебя, заверил меня генерал Щекин. - Даже легче: никакого сцепления и переключения скоростей, всего две педали, как в трамвае - тормоз и газ. Руль только чуть посложнее, но это очень легко запомнить: на себя - вверх, от себя - вниз. До Нью-Йорка путь не близкий, вникнешь, ты же автомобиль водишь. Кстати, где твои водительские права, ну-ка покажи мне их, да и все остальные документы тоже.
Просматривая права, генерал Щекин недовольно крякнул:
- Эх, нам бы профессионала! Категория "В", да еще и любитель...
- Хороший он водитель, товарищ генерал, - снова заступился за меня товарищ Зимовец.
- Может, и хороший, черт его знает! - чертыхнулся в сердцах генерал Щекин. - Выбирать не приходится. - И ко мне сурово: "Солдат, ты готов?"
- Готов, товарищ генерал, - отрапортовал я.
- Ну тогда пять минут на оправку и в путь, - распорядился генерал Щекин.
- Что-то как-то не хочется, - застеснялся я. - Документы можно?
- Отставить! - гаркнул генерал Щекин. - В армии нет такого слова как не хочется. Вот вам бумажка, исполняйте приказ! - генерал Щекин вытащил из планшета кипу бумаг, полистал их и самую ненужную сунул мне в руку. - А документы на боевое задание не берутся, я их оставлю у себя. Мало ли что, мне же потом рапорт составлять придется. Бестолковые вы - гражданские.
Под бдительным надзором двух старших лейтенантов пришлось отойти в сторону и выдавить из себя немного.
- Что-то быстро очень, - остался недоволен генерал Щекин. - Да, чуть не забыл, вот еще что: зенитная установка слева, бомбомет справа, инструкции к ним, карта Нью-Йорка и сухпаек в бардачке. А теперь давай прощаться, солдат, связи у нас с тобой не будет, оно хреново, конечно, без связи, но иначе могут засечь. Давай обнимемся, что ли... - генерал Щекин сгреб меня в охапку и троекратно, как-то по-брежневски, слюняво расцеловал. - Не подкачай, сынок, отомсти им за нас, - голос генерала Щекина дрогнул, глаза увлажнились, по щекам потекли слезы, а может, это были просто капли дождя, не знаю. - А теперь иди и смотри мне, если что - головой ответишь, генерал Щекин резко отстранился от меня. - Хотя нет, постой солдат. Пиво хочешь? Крюков, принеси три банки! Да не стесняйся, бери, в дороге попьешь, а банки пустые через бомбомет сбрось в НьюЙорке, пусть они подавятся своим пивом! Да, и если приспичит, тоже можешь туда.
Крюков - рыжеватый шустрый сержантик, прибежал быстро, держа в руках банки с нарисованным на них Ленином в кепке.
Рассовав в карманы пиво, стараясь вышагивать как можно четче, я направился к машине.
- Взлетать будешь - руль на себя резче, а газ до упора жми! Лети как можно выше, там безопасней, и на запад курс держи, строго на запад по компасу, автопилот есть, но не верю я что-то в эти автопилоты... - неслись мне вслед, заглушаемые ветром, напутственные слова генерала Щекина. Теперь я был уже точно уверен - не дождь это, рыдал генерал Щекин, заливался горючими слезами...
Вскарабкавшись по веревочной лестнице в кабину, я, согнувшись, встал у двери, помахал генералу Щекину рукой. Генерал Щекин махнул мне в ответ. Я медлил, мне не давал покоя один вопрос.
- Товарищ генерал, разрешите обратиться к товарищу Зимовцу, - наконец, собравшись с духом, сверху прокричал я.
- Разрешаю, - сказал генерал, смахивая резким движением руки нахлынувшие слезы.
- Почему я? - глаза глядели в глаза.
- А кто на тебя подумает? - ответил вопросом на вопрос товарищ Зимовец и впервые улыбнулся. Но не зло, добро, по-человечески улыбнулся...
- Черт ты, - пробурчал я себе под нос и захлопнул дверь.
Кабинка, несмотря на внушительные габариты чудо-машины, оказалась тесноватой, видно для бомб пространство сэкономили, пожалуй что, даже в моем "Запорожце" попросторней было. А в остальном действительно почти все как там, даже радиоприемник и часы точно такие же. Часы показывали шестнадцать сорок девять - время нью-йоркское - догадался я. Что мне не понравилось, так это кресло, обычное автомобильное, а как же тогда катапультироваться, если что?! "Наверное, не предусмотрена в этой модели катапульта, вон и крыша глухая, - с некоторым разочарованием подумал я. Тогда почему обычный парашют не выдали? А может здесь где?" Посмотрел вокруг, пошарил за бомбометом - нет нигде парашюта. Черти что! Забыли, что ли, про парашют? Хотел доложить о такой вопиющей халатности со стороны технического персонала генералу Щекину - дверь не открывается! Захлопнул я ее, а ручка только снаружи, внутри нет никакой ручки, тоже что ли вмонтировать забыли? Тогда как выпрыгивать?! Можно было, конечно, по этому поводу устроить скандал, но я не стал, решил, что только время зря потеряю, у генерала Щекина на все найдутся всякие доводы. Скажет, что я не военный, а в гражданской авиации летчикам парашюты не полагаются - и спорь с ним после этого! Да пропади он пропадом, только настроение перед вылетом портить, техника вон какая надежная, броня полметра, глядишь, парашют совсем и не понадобится... "И почему я всегда все вижу в черном свете?! подумалось с горечью. - Ведь и правда, на пассажирских авиалайнерах летчикам парашюты не выдают, и ничего - летают как миленькие. Прав был бы генерал Щекин на все сто!"
Двигатель завелся с пол-оборота, заработав сразу так гулко и ритмично, что его даже и прогревать не потребовалось. Закрепившись ремнями, я со всей силы надавил на газ, мотор взревел еще пуще прежнего, резко дернувшись с места, чудо-машина заглохла... Что такое?! Вот черт, с ручного тормоза забыл снять - на моем-то "жопере" он отродясь не работал, вот я про него и забыл.
"А каково теперь генералу Щекину? - с тревогой подумалось. - Он и так из-за меня был в расстройстве, а теперь, после такого конфуза совсем, наверное, духом падет!"
Во второй раз все получилось как нельзя лучше: чудо-машина так резко сорвалась с места, что меня вдавило в спинку кресла, инстинктивно я вцепился руками в руль и увлек его на себя, что и требовалось - не прошло и десяти секунд, как я уже взмыл в воздух. Ай, да техника! Ну просто волшебство, напрасно переживал генерал Щекин, что я не справлюсь. Справлюсь, да еще как! Восторгу не было предела. "По-еееее-хали!" погагарински задорно прокричал я. Думаю, я имел на это полное право. Как знать, был бы Гагарин жив, неизвестно еще, кто из нас двоих полетел бы на это задание...
Летательный аппарат быстро набирал высоту. Помня наказ генерала Щекина, я вырулил по компасу на запад. Но не строго, как по старой фронтовой привычке кричал он, а чуть южнее. Автопилот подтвердил правильность такого решения; четко работал автопилот, зря сомневался в нем генерал Щекин. На высоте пять тысяч метров я стал замерзать, а на высоте семь тысяч метров задыхаться. "Неужели не предусмотрели?! - подумал с ужасом. Но все оказалось предусмотрено! Печка, вентиляция - надо было только включить. Правда в кабине стало здорово попахивать горючим, но зато тепло и задышалось легко и свободно. Прошел звуковой барьер. То ли генерал Щекин несколько преувеличил, то ли машина оказалась слишком уж перегружена, но больше тысячи шестисот тридцати километров в час я из нее выжать не смог, да и выше тридцати пяти тысяч метров она так и не поднялась. На высоте чудо-технику опробовал как следует - довольно маневренна и почти не заносит на виражах, да и крена совсем не дает, тормоза тоже в норме, разве что слишком жестковатые. Из фигур высшего пилотажа долго мне не давалась "мертвая петля", а вот в "штопор" вошел великолепно, причем с первого раза. Через полтора часа после старта я уже вполне прилично освоил все тонкости пилотирования, к этому времени зона облачности осталась позади, и я изменил высоту - спустился пониже поглазеть на Европу.
Европа вся блистала огнями, жаль что была ночь и кроме огней редко что удавалось рассмотреть. В девятнадцать ноль семь по нью-йоркскому времени глазам моим открылось чудное зрелище: прямо подо мной словно бушевал пожар из фейерверков разноцветных светящихся точек, больших и малых, они двигались и мигали, мерцали, чуть затухая, тухли вовсе, но тут же повсюду загорались новые, с лихвой компенсируя предыдущую утрату. "Что за город такой большой и прекрасный?! - разобрало меня любопытство. И я решил на свой страх и риск спуститься еще ниже, узнать что за город, а заодно и проверить себя в бреющем полете. Может, генерал Щекин этого и не одобрил бы, но очень уж мне захотелось, а то получается вроде как и был в Европе, а ничего не увидел, некультурно это. Спустился, да так низко, что чуть верхушку какой-то мачты не сшиб, еле успел в сторону свернуть, хорошо еще, что тормоза не подкачали. Развернуло меня, и глазам своим не поверил, ну очень уж очертания у мачты, которую я чуть не сшиб, показались знакомыми. Точно! Не мачта это, а Эйфелева башня, вся так огнями и блещет! Мама моя родная - Париж! Париж, он самый, вон Сена змеится, а там Булонский лес темнеет. Лувр, "Гранд опера", Собор Парижской Богоматери, Елисейские поля сколько здесь всего! Это, оказывается, над Парижем чуть не пролетел! Никогда бы себе в жизни такого не простил! Никогда! В Париже я долго не задержался, покружил немного над городом и улетел, унося за собой свою грусть. Не хотел улетать, но улетел. Зачем людей напрасно тревожить, а то еще подумают что-нибудь плохое... Пусть беспечные парижане веселятся спокойно, а меня долг зовет, вот уже и Атлантический океан скоро, а я еще бомбомет не освоил.
Набрав предельную высоту и сверив автопилот по компасу, собрался изучать бомбомет. В бардачке, кроме инструкции и карты Нью-Йорка, я нашел еще сухпаек, вернее то, что от него осталось - одни галеты; тушенка, шоколад, сгущенка - расхищены. "Плохи наши дела, - с болью в сердце подумалось, коль даже сюда ворье руку запустило". Неприятный осадок в душе оставил у меня этот эпизод, даже воевать как-то сразу расхотелось. Стараясь отогнать горькие мысли, я углубился в чтение инструкции. Бомбомет представлял из себя перевернутую сквозную воронку с подведенной сбоку под острым углом трубой - бомбоспускателем. Сверху, чтобы в режиме обычного полета не было излишнего сквозняка, бомбомет прикрывался крышкой, а во время бомбардировки крышка откидывалась. Подача бомб в бомбомет осуществлялась с помощью регулирующего затвора. Управлять этим затвором можно было посредством веревки с чугунным набалдашником на конце. Если грубо, то вся система представляла из себя как бы перевернутый кверху ногами унитаз со смывным бочком. Набалдашник, подвешенный на веревке, дергается вниз и удерживается сколько того требуется; подобно воде из смывного бочка бомбы через спускатель устремляются вниз, но только не в унитаз, а в бомбомет, который направляет их в цель. Казалось бы, довольно все примитивно, но как показала дальнейшая практика, очень надежно и, главное, очень удобно. Умницы разработчики, очень оригинальная и замечательная конструкция, как говорится, и дешево, и сердито! В отличие от бомбомета, зенитная установка ничего принципиально нового из себя не представляла - обычная, прицелился и жми на гашетку, пока снаряды не кончатся, что еще может быть проще? Я даже инструкцию к ней изучать не стал, а вот карту Нью-Йорка разглядывал с большим интересом. К сожалению, она оказалась не очень подробной, и к тому же весьма путанной. Так, например, из нее было неясно, Ричмонд - что это один из районов Нью-Йорка или уже пригород? Еще мне не понравилось то, что границы между районами на карте не были прочерчены, и если со знаменитым Манхэттеном и Бронксом было все более или менее понятно - их разделял водоем, то Бруклин и Куинс можно было разделить очень и очень приблизительно. Я слышал где-то, что в Куинсе живут негры и бедные. "Негров не буду сильно бомбить", - решил я для себя. Но как тогда отделить его от Бруклина, который наоборот, бомбить надо было много и безжалостно, ведь именно там окопались большинство наших перебежчиков. Как тут быть?! И невинных сильно обидеть не хочется и виновных упускать жаль. Голова у меня разболелась от всего этого...
И как это ни позорно вышло, но Нью-Йорк я проспал, задумался, каким образом негров от остальных отделить и незаметно для себя задремал. А когда проснулся, посмотрел вниз и обомлел: тьмы Атлантики, разбавляемой редкими огоньками судов, как ни бывало, повсюду свет, но не так уж и много его, чтобы Нью-Йорку быть. Проклятие, пролетел мимо Нью-Йорка! На негров почему-то разозлился, всех теперь бить буду, без разбора - решил. Затормозил, круто развернулся на восток, только теперь взял чуть северней. "Ох, не заблудиться бы, - со страхом пронеслось в голове. - Но ничего, ничего, главное, к Атлантическому океану вылететь..."
Как видно, пока спал, я не очень сильно успел углубиться внутрь американского континента. Через полчаса лета завиднелись пригороды, а еще через десять минут, предварительно снизившись, я выскочил на Манхэттен. В Нью-Йорке перевалило за полночь, но это никак на нем не отразилось: все в огнях, празднично так, весело, небоскребы светятся, вода в Гудзоне переливается, небо тоже все в звездах, рядом море, тепло у них тут, наверное... "Город, который никогда не спит", - вспомнил известную фразу. До чего ж красиво, даже круче, чем в Париже! И тут зло меня разобрало - у нас-то там холодно, промозгло, убого, кругом нищета, революции сплошные, ворье последнее расхищает... А проклятые америкашки, пока в Европе воевали и революции делали, тут у себя в тиши вон какой рай отгрохали! Им бы наши войны! Да у них за всю историю только одна война и была, плевая по нашим меркам и очень давно, но они и ее до сих пор вспоминают, считают, что только у них самое-самое, а у остальных - тьфу! Учить как жить лезут... А вот мы им сейчас бомбой по Манхэттену!
Со зла захотелось музыки, врубил по приемнику музыку - рок-н-ролл их забойный, и за набалдашник, что на веревке, со все силы - дерг! Дернул, как воду из сливного бочка в унитаз спустил, а Эмпайр-Стейт-Билдинг - старейший небоскреб Нью-Йорка вздрогнул, покачнулся и стал ниже этажей этак на двадцать. Верхние двадцать этажей, как корова языком у Билдинга слизала! "С землей Эмпайр сравнять надо!" - подумал в запале и зашел на второй круг. После пятого захода не выдержал Стейт и ушел под землю, а я дальше, вдоль Пятой авеню полетел, там столько всего замечательного - только усевай бомби. С Пятой авеню, развернувшись снова на юг, перелетел на Медисон авеню, побомбил там, попутно сбрасывая щедрой рукой бомбы на прилегающие к ней улицы. Вообще-то, бомбить Манхэттен было одно удовольствие, очень он уж удачно спланирован: вдоль, почти параллельно друг другу идут авеню, их перпендикулярно пересекают короткие стрит - геометрия проста, а как сразу видно, где бомбил, а где нет. Лишь Бродвей, извилистый, весь вкривь и вкось, нарушал этот стройный порядок, потому-то, наверное, и пострадал меньше всех прочих от моих выходок. Хотя нет, не из-за этого, если бы я задался такой целью - разбомбить Бродвей, я бы на нем камня на камне не оставил, просто он мне был симпатичен вольнодумством своим. Он как бы говорил всему остальному Манхэттену: "Ненавижу я ваши буржуйские порядки, и потому, как хочу, так и струюсь, а если не нравлюсь, пошли вы все к матери, плевать я на вас хотел!" Я сам точно такой же по жизни...
Когда я примерялся к одной из башен Всемирного торгового центра, в небе вдруг появились эфшестнадцатые, много, целая эскадрилья; я уже пол-Манхэттена снес, а они только явиться соизволили! Надо будет потом непременно в рапорте указать на никуда негодную боеготовность подразделений американских ВВС, пусть наши растяпы порадуются, не одни они такие. Окружили "Фалконы" меня в кольцо со всех сторон, крыльями машут - садиться что ли предлагают? А я по ним из зенитки... Но тут и началось, два "Фалкона" сразу подбил, а остальные, озверев, как стая стервятников на меня набросились. Завязался неравный воздушный бой. Им хорошо было - воюй себе на здоровье, и ни о чем не думай, а мне кроме этого еще одновременно Нью-Йорк бомбить приходилось - зачем был и прислан. Постепенно от Манхэттена бой сместился в район Южного Бронкса, разбомбил Бронкс, хотя там и бомбить было особо нечего - и так одни руины, а потому, долго там не задержавшись, повернул на Куинс - чуть наподдал неграм. Бомбил, отстреливался - ни секунды покоя, как белка в колесе, пот в три ручья; так жарко стало, что печку пришлось вырубить. Подбил еще два "Фалкона", три принял на корпус, а они все наседают и наседают, пули от брони еле успевают отскакивать. "Хорошо еще, что так, а вдруг бронебойными шарахнут? У меня же бомб еще полный кузов, где меня тогда искать?!" - с тревогой подумалось. Генерал Щекин что-то говорил про гравитационный отклонитель, но я его действия не наблюдал, судя по всему, не сработал гравитатор, а жаль, он бы мне ох как пригодился! Не доработали, как видно, его товарищи конструкторы, времени, наверное, не хватило. Да у нас что ни возьми - вечный аврал. Но все равно, наша техника ничуть не уступала американской, а по ряду параметров, даже превосходила ее. Взять, например, хотя бы такой простой узел, как тормоза, в это трудно поверить, но нет их у эфшестнадцатых! А у меня есть - и сразу же начинает сказываться мое превосходство. Предположим, заходит мне "Фалкон" в хвост или норовит подрезать сбоку - я сразу резко по тормозам, и он либо проскакивает, я его тогда из зенитки, либо, в лучшем случае, в меня врезается. Мне-то что, у меня броня, а он сразу в лепешку. Таким макаром немало я их посшибал. Я уже побеждать стал, когда в два часа три минуты по нью-йоркскому времени со стороны Джерси сити показались еще две эскадрильи вражеских истребителей. Как видно, уцелевшие "Фалконы" вызвали по рации подкрепление. "Эти точно с бронебойными идут, - догадался я, - вон ползут как медленно. Уходить надо!" Взмыл в поднебесье, "Фалконы" было за мной кинулись, но быстро отстали - предел высоты у них маловат оказался.