- Что мне до этого, если я не доживу... Потом добавил:
- Они не позволят мне жить... Реможнеры.
Я не мог сдержать любопытства и, в конце концов, спросил его, какое отношение к его болезни имеют братья Реможнеры. Он с минуту поколебался, но потом сказал:
- Теперь уже все равно... теперь я могу вам рассказать...
И начал медленно говорить тихим голосом, останавливаясь из-за сильного сердцебиения и удушья.
- Помните,- сказал он,-- тот мертвый город в пустыне за Тремя Головами? Он даже сегодня стоит у меня перед глазами со своими башнями в развалинах и с этими наполовину разрушенными воротами... Я знаю, что умираю, но мне и сейчас жаль, что я туда не попал. Но все было так... Когда я вышел из автомобиля, мне пришлось взбираться по разным нагромождениям камней, похожих на разрушенную мостовую старой римской дороги где-нибудь в Швейцарии или в Италии... Потом, наконец, я выбрался на более ровное место. Теперь город был передо мной, как на ладони. Я уже хорошо видел его огромные ворота с мощными колоннами, когда вдруг, вдруг...
Он схватил нас за руки и чуть приподнялся на постели. Глаза у него были широко открыты, мертвенно-бледное лицо стало какого-то зеленого цвета.
- Я знаю, - сказал он, - вам кажется" и мне тоже казалось... когда-то... Что истиной являются только знания... опирающиеся на опыт, и в математике укладывающиеся в формулы, однако существуют вещи непонятные и удивительные... Вы можете смеяться надо мной, но это ничего не изменит... Мы слишком мало знаем до сих пор, слишком, слишком мало.
Он замолчал и посмотрел на нас, как будто проверяя, не смеемся ли мы в душе над его словами, но мы сидели притихшие и задумчивые. Он набрал в грудь воздуха и продолжил:
- Тогда, вдруг... я увидел... две тени - нет! - двух людей, двух трупов или призраков - они вышли из ворот и направились ко мне... Ноги у меня подогнулись. Я закрыл глаза, надеясь отогнать этот призрак, но когда я через минуту снова открыл их, увидел в четырех шагах перед собой - обоих братьев Реможнеров! Они стояли вдвоем, держась за руки, ужасные, опухшие, окровавленные, такие, какими мы нашли их - и оба страшно смотрели на меня... Вы знаете меня, я совсем не такой пугливый и не склонен к галлюцинациям, но я говорю вам, что они стояли там, а я со страха превратился в глыбу льда. Я не мог двинуться, пошевелиться, обернуться... Тогда они начали говорить! И я слышал их голоса, хотя там не было воздуха, так, как слышу вас здесь...
- И что они говорили? - невольно спросил я.
- Зачем вам это знать,- ответил он.- Достаточно, что я это слышал... Они сказали мне, как я умру и как умрете все вы... Назначили день и час. И еще сказали, что нельзя безнаказанно покидать Землю и безнаказанно заглядывать в тайны, скрытые от человеческих глаз. Лучше было бы нам, - говорили они,- умереть там, на Море Имбриум, чем у них, мертвых, воровать воздух, продолжая свою жизнь на муки, только на муки... "Мы отправились за вами,- сказали они,- и вы виноваты в нашей смерти, но и вы..." Говоря это, они завистливо поблескивали побелевшими глазами и оба злорадно усмехались страшными опухшими губами.
В эту минуту я заметил, что за ними стоит О'Тамор, бледный, белый, высохший... Он не усмехался и ничего не говорил, только был печален и смотрел на меня как бы с жалостью... Я закричал от страха и, собрав все свои силы, оторвал окаменевшие ноги от земли и побежал. Я забыл уже о городе, обо всем. Споткнулся, хотел подняться, но вдруг почувствовал, что мне не хватает воздуха, и потерял сознание.
Он замолчал, обессилев, а нас охватило мрачное уныние. Я в глубине души был уверен, что все это было просто галлюцинацией, как и этот город сегодня кажется мне просто странным нагромождением скал, но я не смел этого сказать ему. Впрочем... откуда я знаю? Есть разные загадки и тайны. На эту застывшую планету уже пришли люди, и пришла Смерть, может быть, с людьми и их неотступной спутницей, Смертью, пришло сюда и Нечто неизведанное, которое в течение многих столетий опровергает на Земле все знания, опыт и ожидания?
После этого рассказа Томаш заснул на полчаса.
Проснувшись, он начал спрашивать, где мы находимся. Я сказал ему, что мы приближаемся к концу Поперечной Долины и cite-ро попадем на Море Фрнгорис. Он слушал, как бы не понимая того, что я говорю.
- Да, - сказал он наконец,- да, да... мне снилось, что я был на Земле.
Потом повернулся к Марте.
- Марта! Расскажи, как там на Земле. И Марта начала рассказывать:
- На Земле воздух голубой, голубое небо, по нему плывут облака. На Земле много, много воды, огромные океаны. На побережье песок и разноцветные раковины, а дальше лежат луга, на которых цветут душистые, прекрасные цветы... За лугами простираются леса, полные разных зверей и поющих птиц. Когда подует ветер, море глухо шумит, леса тоже шумят, и шелестит трава.
Так она рассказывала с датской простотой, а мы слушали ее слева, как прекрасную, волшебную сказку... Больной слегка пошевелил губами, как бы повторяя за ней: "леса шумят, а травы шелестят..."
- Мы туда уже не попадем,- наконец произнес он
В ответ ему раздались рыдания Марты. Она не могла больше сдерживаться. Прислонившись головой к краю гамака, она вся содрогалась в отчаянном, страшном рыдании.
- Тихо, тихо, - сказал Томаш, слегка прикоснувшись ладонью к ее волосам. Но и его начал охватывать страх.
Он повернулся к нам и снова заговорил прерывистым голосом, с трудом вырывающимся из груди:
- Спасите меня! Сжальтесь надо мной! Спасите! Я не хочу умирать! Не хочу умирать здесь! Здесь так страшно! Спасите меня! Я хочу... жить... еще... жить... Марта...
Он расплакался, как женщина, умоляюще протягивая к нам худые руки. Что мы могли ему ответить? Как спасти его?
Мы приближаемся к выходу из долины, и равнина Моря Морозов уже видна впереди. Но мне почему-то кажется, как это ни прискорбно, что мы преодолеем ее одни- без Томаша!
На Море Фригорис, третьи лунные сутки,
23 часа после захода Солнца.
Я бросаю взгляд на последние слова, написанные мной: они оправдались. На равнину Моря Фригорис мы выехали одни. Томаш Вудбелл умер сегодня на заходе солнца.
Такая страшная пустота! Наша группа становится все меньше, уже осталось только три человека...
Я не могу думать ни о чем ином, как только о тихой, но такой страшной смерти Томаша.
Солнечный диск уже коснулся нижним краем горизонта, когда мы, наконец, после недельного пути, выехали из скалистого коридора. Перед нами простиралась гладкая, позолоченная последними лучами солнца равнина. Говорю: позолоченная, так как солнце, чего раньше не наблюдалось, склонившись к горизонту, приобрело некоторый золотой оттенок и слегка окрасило круг черного неба вокруг себя. Это несомненный признак того, что атмосфера здесь более густая. Мы заметили и другое невероятное явление: Море Фригорис полностью застлано песком. По-видимому, эта равнина когда-то была дном настоящего моря.
Наши сердца наполнились надеждой, тем более что Томаш, по крайней мере с виду, чувствовал себя лучше. Настроение у нас стало подниматься, нам уже казалось, что мы птицей перелетим эту равнину, и прежде чем солнце взойдет, вместе с Томашем окажемся в Стране Жизни, почувствуем дыхание ветра, услышим шум воды, увидим зелень...
Все произошло совсем иначе!
Едва мы проехали несколько метров по долине, Томаш обратился к нам с просьбой остановить автомобиль. Малейшее движение причиняло ему страшные муки...
- Я хочу отдохнуть,- сказал он слабеющим голосом,- и посмотреть на солнце, прежде чем оно зайдет.
Мы остановились, и он стал смотреть на солнце, проливающее на его лицо потоки последних золотых лучей. Он неподвижно смотрел на него, потом обратился к Марте:
- Марта, как там: "Солнце, ты светлый Бог..." Как дальше?
И Марта в ответ на его слова, как при первом на Луне заходе Солнца, встала в блеске лучей, протянула руки и, подняв к исчезающему светилу полные слез глаза, начала нараспев произносить слова древнего индусского гимна.
Вудбелл слушал и, казалось, засыпал. Потом вдруг открыл глаза:
- Марта! О'Тамор умер?
- Умер.
- Реможнеры умерли?
- Умерли.
- Я тоже умру... И они... и они...- Он показал глазами на нас
- Они умрут. А ты будешь жить,- ответила она снова с той же глубокой, удивительной уверенностью.
- А, да...- прошептал больной,- но что мне от этого...