- Ты уволен! - выкрикнул Герман, ударив кулаком по пульту и разъединив линию. С мрачным выражением лица он принялся наблюдать, как остатки преданной Италии армии тщетно пытаются справиться с мятежом и вражеским наступлением одновременно. Но это было невозможно, и к трем часам дня от розового полотна, затягивавшего земной шар, остались жалкие ошметки Галлия, Иберия, сама Италия, плюс клочок земли на территории Польши.
Компьютер сообщил, что персонаж Дуна, диктатор Италии, бежал, и убийцы не успели привести в действие смертный приговор. А когда под натиском армий Нигерии и Америки пал сам Рим, Герман понял, что разгром неизбежен.
Еще вчера невозможен, а сегодня уже неизбежен.
И все-таки он боролся с отчаянием. Он даже послал срочное сообщение Грею, позабыв, что утром лично уволил его. Грей как всегда был сама почтительность.
- Предложи выкупить Италию, - сказал Герман.
- Сейчас? Да от страны остались одни развалины.
- Может быть, у меня еще получится восстановить ее.
Это все еще в моих силах. Он доказал свою правоту.
- Я попытаюсь, - согласился Грей.
Ближе к ночи на карте не осталось и следа розового цвета. Компьютер, непоколебимо следующий законам общественного развития, не оставил Италии ни одного шанса на возрождение. В сводке текущих сообщений появились следующие строки: "Иран: приобрел независимость. Италия: вышла из игры. Япония: вступила в войну с Китаем и Индией за правообладание Сибирью..." И никакого тебе сочувствия. Ничего. Италия: вышла из игры.
Герман хмуро прогнал всю доступную информацию, которую только смог найти в компьютере. Каким образом Дун провернул эту авантюру? Это же невозможно. Однако, проведя за дисплеем долгие часы, внимательнейшим образом отсеивая поступающие сведения, Герман наконец разглядел те бесчисленные шестерни, что Дун привел в движение.
Он то давил мятежи, то провоцировал их, то жестоко расправлялся с ними, то улещивал бунтовщиков, вот почему разразившаяся в конце концов революция охватила всю империю; вот почему, когда окончательный разгром Италии стал явью, не осталось на карте даже кусочка этой в прошлом мощной державы. Дун умел управляться с ненавистью куда лучше компьютера; никакой создатель даже рассчитывать не мог, что его творению придется когда-нибудь столкнуться с подобной разрушительной силой. И несмотря на всю горечь, которую он испытывал, глядя на разрушенную империю, Герман все же отдавал должное тому величию, с которым Дун расправился с Италией. Только это было сатанинское величие, царственное право уничтожать.
- И предстал славный охотник перед Господом, - произнес Дун. Крутанувшись на месте, Герман обнаружил, что Абнер стоит прямо у него за спиной.
- Как ты проник сюда? - вырвалось у Германа.
- У меня есть кое-какие связи, - улыбнулся Дун. - Я знал, что сам ты меня не впустишь, а мне надо было увидеть тебя.
- Ну вот, ты и увидел, - сказал Герман и отвернулся.
- Все произошло гораздо быстрее, чем я думал.
- Слава Богу, хоть что-то способно удивить тебя.
Дун продолжал что-то говорить, но как раз в эту секунду Герман, проведший последние дни в крайнем напряжении, сломался. Он не заплакал, нет, просто что было сил вцепился в панель компьютера и отказывался отпускать ее, будто боялся, что, если руки разожмутся, центробежная сила вращения Капитолия выкинет его в открытый космос.
Дун сделал анонимный звонок, вызвав Грея и двух докторов. Доктора отцепили пальцы Германа от панели и уложили его в кровать. Вручив Грею капсулу со снотворным и снабдив некоторыми инструкциями, они удалились. Обыкновенный нервный срыв, только и всего - слишком много потрясений для одного дня. Проснувшись, он будет чувствовать себя гораздо лучше.
Проснувшись, Герман действительно почувствовал себя лучше. Он крепко проспал всю ночь и даже не помнил, чтобы ему что-то снилось - снотворное исправно делало свое дело. Искусственное солнце вовсю светило в дорогое псевдоокно, которое, казалось, выходило на пригороды Флоренции, хотя, конечно, с другой стороны стены находилась еще одна такая же квартира и никакой Флоренции там не было. Герман посмотрел на солнечные лучи и подумал: "Интересно, насколько эта иллюзия реальна?" Он родился на Капитолии и понятия не имел, как выглядит настоящий солнечный свет, струящийся в окна.
В кресле, залитом ослепительным светом, сидел Абнер Дун. Он спал. При виде него Герман вновь ощутил пробуждение былой ярости - однако сдержался. После снотворного он стал более спокойно реагировать на окружающее.
Он наблюдал за спящим внуком и думал, как, должно быть, глубока та ненависть, что кроется за этим челом.
Дун проснулся. Он поднял глаза на деда, увидел, что тот проснулся, и мягко улыбнулся. Но ничего не сказал. Просто встал и подтащил кресло поближе к кровати Германа.
Герман молча следил за его действиями и гадал, что же сейчас произойдет. Но успокоительное продолжало твердить:
"Что бы там ни произошло, мне плевать", и Герману действительно было плевать.
- Все, Италия погибла? - тихо спросил он.
Дун заулыбался еще шире.
- Ты так молод, - сказал Дун. А затем, абсолютно неожиданно, так что Герман не успел даже отстраниться (да и наркотик мешал ему сопротивляться), юноша вытянул руку и легонько коснулся лба Германа. Сухими пальцами Дун провел по незаметным морщинкам, которые только начали появляться. - Ты так молод.
Неужели?! Хоть он и не любил вспоминать о годах, Герман попытался подсчитать, сколько уже прожил. Впервые он принял сомек - что, семьдесят лет назад? В среднем один год он проводил на поверхности и четыре Спал, это означало, что с тех пор, как он впервые принял наркотик, этот дар вечной жизни, для него минуло всего семнадцать лет субъективного времени. Семнадцать лет. И все они были посвящены Италии. Но все же...
Семнадцать лет - это еще не вся жизнь. Субъективно, сейчас ему даже сорока нет. Субъективно, он может начать снова. У него в запасе долгие года субъективного времени - он вполне успеет возвести империю, которую даже Дун не сломит.
- Но ведь ничего не получится, да? - невольно спросил Герман, как бы продолжая собственные мысли.
Но Дун понял его.
- Я научился всему, что тебе известно о строительстве, - сказал он. Но, дед, тебе никогда не понять то, что я узнал о разрушении.
Герман бледно улыбнулся - успокоительное еще действовало, и улыбнуться по-другому он просто не мог.
- Да, эту область я обходил стороной.
- Результат всегда один и тот же. Как бы ты ни строил, как бы ни была прекрасна страна, построенная тобой, рано или поздно, с моей помощью или без нее, она все равно падет. Но уничтожь ее тщательно, продуманно, не упуская самой малейшей детали, и руины навсегда останутся руинами. Никогда ей не восстать из пепла.
Благодаря наркотику ярость и ненависть Германа обратились в жалость и мягкую печаль. Когда он мигнул, с ресницы скатилась слеза.
- Италия была прекрасна, - сказал он.
Дун кивнул.
Когда слезы начали ручейками стекать на подушку, Герман сквозь всхлипы выдавил:
- Зачем это было тебе?
- Я практиковался.
- Практиковался?
- Я намереваюсь спасти человечество.
Успокоительное не помешало Герману улыбнуться такому объяснению.
- Да, неплохая тренировочка вышла. И что же ты теперь собираешься уничтожить, после Италии-то?
Дун ничего не ответил. Он подошел к окну и выглянул наружу.
- Знаешь, что сейчас происходит за твоим окном?