Так, бросками, то спасаясь от шторма, то кидаясь в открытое море, они двигались на восток. Вынужденные остановки порой доводили Диму до бешенства. Ночи становились все длиннее, времени оставалось в обрез. В затишье слабенький дождь пополнял запасы пресной воды. Иногда ребята сходили на берег. Здесь пили воду и собирали сыроежки.
Потом снова пускались в путь. Мотор простуженно чихал и останавливался. Но самое неприятное было то, что в многодневной борьбе с волнами Дима израсходовал почти весь бензин, а до ближайшего отмеченного на карте населенного пункта оставалось не менее ста километров. По-видимому, предстояла еще одна прогулка по тундре.
Впереди открывался маяк мыса Песчаный. Справа от маяка торчали какие-то холмики. Три, четыре... По мере приближения "Заморы" холмики увеличивались. Подплыли ближе - и своим глазам не поверили: это были жилые балки на санях! Из трубы одного балка шел дым. Вскоре показался вездеход. Он мчался по мелководью навстречу. На его борту был нарисован белый медведь.
Через час Дима и Володя оказались в компании двух сотрудников Диксоновской гидробазы. Ребята с жадностью набросились на жареную картошку с олениной и крепкий чай с персиковым джемом.
Очень им не хотелось уезжать с гостеприимного мыса Песчаный, но подгоняло время. Предстояло еще добраться до острова Олений, потом - Сибирякова, наконец, пересечь Енисейский залив...
К вечеру следующего дня "Замора", лавируя между бесчисленными мелями, подошла к Оленьему. Здесь переночевали у рыбаков, заправились горючим и тронулись к острову Сибирякова.
Уже издалека Володя Савельев увидел избушку промысловика, о котором слышал на Песчаном. Красная ракета приглашала подойти к берегу. У избы стоял человек и знаками показывал проход между льдами.
Дом Ивана Афанасьевича Рыбникова был построен по типу старых русских зимовий, где под одной крышей помещались жилые помещения, кладовые, хлева, мастерская. Вокруг дома ходила дюжина некогда диких серо-коричневых уток. Шесть ездовых псов встретили мореходов громким лаем. Невдалеке стоял собранный собственноручно хозяином вездеход.
Поутру, попрощавшись с Рыбниковым, Дима и Володя сели в катер и в последний раз вышли в море. На этот раз они уже дошли до Диксона.
...А я тем временем лежал в маленькой больничке на мысе Каменный. Врач колол меня антибиотиками, не решаясь оперировать. Во рту было противно и сухо от таблеток.
Длинными ночами я думал и думал об одном и том же: почему от путешествия на "Заморе", как от таблеток, остался такой неприятный привкус. Что ж, попробую разобраться, благо времени сколько угодно...
БРЕМЯ ДОРОГ
История арктических походов и зимовок знает много примеров, когда теснота, изоляция, суровая обстановка, ощущение постоянной опасности, тоска по дому и близким объединяли людей, а проявление доброты и душевной ласковости (по выражению известного полярного исследователя Ричарда Бэрда) в самые трудные дни озаряло окружающий мрак лучами тепла и света.
Знает история и другое. Те же самые условия, наоборот, разъединяли людей, приводили к постоянным стычкам и конфликтам.
Опыт показывает, что, как бы хорошо технически ни была организована та или иная экспедиция, успех ее невозможен без духа товарищества, сплоченности, взаимной поддержки. Иван Дмитриевич Папанин в книге "Жизнь на льдине" писал: "...везде воды по колено. Даже в жилой палатке чувствуется противная сырость. А настроение плохое из-за дождливой и ветреной погоды... Интересно, что каждый из нас не подает вида и старается шутками показать свое якобы хорошее настроение. У нас установился такой обычай: если у кого-либо на душе кисло, то переживать втихомолку и не портить настроение другим".
А вот на бельгийском судне "Бельжика", которое в 1898 году осталось на зимовку у берегов Антарктиды, в закопченных каютах очень скоро поселились недовольство, подавленность, раздражительность. Два человека из экипажа этого судна сошли с ума. Один перепрыгнул через борт и убежал в снежную пустыню, а второй чуть не убил топором Руаля Амундсена, который был штурманом на этом корабле.
Когда Ричард Бэрд готовился к своей первой экспедиции в Антарктиду, то Амундсен посоветовал ему проявить крайнюю осторожность в выборе людей: ведь самая тщательная подготовка, самый образцовый план могут быть сведены на нет неумелым или недостойным человеком. Показательно, что страх перед "экспедиционным бешенством", якобы связанным с полярными зимовками, побудил Бэрда в имущество первой экспедиции включить дюжину смирительных рубах.
Любой поход начинается с подбора участников и их подготовки, однако если перед коллективом нет цели, то нельзя найти способа его организации. Но ведь и у людей на судне "Бельжика" была общая цель, да еще какая - выжить! Но она не сплотила людей...
Любопытный анализ сделал участник плавания на "Ра" Юрий Александрович Сенкевич. Он много внимания уделил психологическому эксперименту, участниками которого невольно стали все члены экипажа папирусной лодки. Его анализ интересен еще и тем, что на "Ра" собрался интернациональный экипаж, не прошедший никакой предварительной подготовки.
"Даже когда кое-кому из нас казалось, что с "дружбой и кооперацией" на "Ра-1" дела из рук вон плохи, центростремительные силы в нашем коллективе все равно были гораздо мощнее центробежных. Что объединяло нас? Конечно, прежде всего единство цели. Цель поначалу была элементарной: дожить, доказать себе и другим, что ты настоящий мужчина, немного прославиться. Некоторую роль играл и материальный стимул".
"Ни для кого из нас не тайна, - продолжал Ю. Сенкевич, - что доплывем мы или не доплывем - зависит только от нас... Вместе, всегда вместе, вопреки стрессу, нелимитированной активности и прочим жупелам, - только вместе, в этом спасение, и победа, и торжество концепции, которую мы взялись доказать".
И дальше: "Последнее и самое главное. Для того, чтобы эффективность группы была наивысшей, каждый ее участник должен четко осознавать общественную значимость как своих действий, так и действий товарищей, действий всей группы в Целом... Чем престижнее задача, тем здоровее - при прочих равных психологический климат. Причем престижность подразумевается не только логически расчлененная - этого мало, - но и "пропущенная сквозь сердце".
Юрий Александрович говорил о степени "прижимного усилия". Отшлифованные диски превосходно скользят друг по другу, пока их не сдавишь сильнее допустимого, - это наблюдал всякий, кто, например, лазил с отверткой в магнитофон. Человеческие отношения, пусть и весьма близкие, всегда предполагают дистанцию: она может быть предельно малой, как между бритвенными лезвиями, плашмя сложенными в стопку. Но вдруг дистанция исчезает, наступает сверхсжатое состояние: в каютке (например, нашей "Заморы") не уединишься, не спрячешься, ты весь на виду, постоянно бок о бок с товарищами, хочешь того или не хочешь. А если к тому же у тебя обыкновенный, отнюдь не идеальный характер, да и у твоих спутников тоже?..
Проблема психологической совместимости существует, никуда от нее не денешься. В грозной своей прямоте она вставала перед поморами, зимовавшими на Груманте, перед моряками "Святого Фоки", перед исследователями Арктики и Антарктики. С ней сталкивались и сталкиваются работники высокогорных станций, геологи, экипажи подводных лодок и космических кораблей - все, кто исполняет свой долг в отрыве от привычной, повседневной жизни. Просто прежде этой проблемой как-то стыдились заниматься...
В этом отношении небезынтересно вспомнить поучительный поход в 1871 году американского парохода "Полярис".
Хороший, крепкий пароход, построенный из дуба и обшитый железом, с быстрым ходом и прекрасной оснасткой, направлялся в высокие широты Ледовитого океана. На носу его стоял особый ледорез, разбивающий крепкие льды. Экипаж подобрался весьма разношерстный. Капитан Холл - американец, первый помощник Тисон француз, второй помощник Беддингтон - ирландец, повар - англичанин, матросы и группа ученых - немцы. Кроме того, на пароходе были два эскимоса с женами и детьми.
При первых же испытаниях на пароходе началась вражда. Сначала взбунтовались ученые, которых "лягушатник" Тисон во время шторма заставил работать на насосах. Затем стали роптать матросы, прослышав о войне Германии с Францией.
"Полярис" тем временем вошел во льды, но скоро наступившая зима заставила его лечь в дрейф. От тоски и безделья люди стали ссориться еще больше. Порой ссоры заканчивались потасовками. Скоропостижно скончался Холл, и капитаном стал Тисон. Но его никто не хотел слушаться, кроме ирландца, англичанина и эскимосов. Все хотели вернуться домой, а Тисон готов был идти вперед к цели Северному полюсу.
Во время подвижки льдов затрещал корпус судна. Люди стали выбрасываться на лед. И тут трещина отрезала их от парохода. "Полярис" вскоре исчез в тумане. Группа осталась на льдине...
Но и в этих условиях не прекратилась вражда. Люди словно забыли, что перед ними стоит страшный враг - природа холодных стран. Забыли, что прежде всего им нужно было обороняться именно от этого врага, который каждую минуту мог их поглотить, уничтожить. Обороняться они могли лишь единением, дружеством, взаимной поддержкой. А они оборонялись только друг от друга.
Больше шести месяцев, страшно бедствуя, голодая, болея, провели они на льдине, пока их не увидели китобои. Счастливый случай избавил от гибели и тех, кто остался на "Поляри-се"...
Трагически заканчивались экспедиции, где отсутствовала дружба, где людей не объединяла общая цель. Успеха добивались только те, кто сумел подняться выше мелких дрязг, кто ясно и четко осознавал свою роль в едином стремлении.
На той же "Ра" Тур Хейердал сознательно не хотел ничего искусственно ни организовывать, ни предвосхищать. Он стремился доказать, что именно обыкновенные люди могут и должны в самых сложных условиях действовать сплоченно и дружно. Он пошел еще дальше: решил собрать на "Ра" представителей разных рас и мировоззрений и продемонстрировать таким образом, что люди, живущие на земном шаре, если они зададутся общей, одинаково важной для всех целью, вполне могут договориться по любому вопросу.
"Здесь, - писал Ю. Сенкевич, - мы могли себе позволить роскошь оценивать друг друга прежде всего не "по одежде", а по истинно значимым свойствам: по работоспособности, выносливости, по инициативности, смекалке и умению подчиняться... Тур не тянул нас на аркане в свою веру; он жил на борту "Ра" так, как привык, - увлеченно, не пряча пристрастий, свято убежденный, что дело, которым он занят, самое необходимое и самое интересное. Он весь был как оперенная стрела, летящая в центр мишени... От него словно исходили токи научного подвижничества, и как же он радовался, замечая в нас все больший отклик!"
Описывая конец первого плавания, Юрий Александрович снова подчеркивал: "...я почувствовал, что меня задним числом берет оторопь: какие мы все на "Ра-1" были разные! Сверхобщительный Жорж - и замкнутый Норман; конформный Сантьяго - и не умеющий приспосабливаться Карло; день и ночь, земля и небо, вода и камень, стихи и проза, лед и пламень сошлись на борту "Ра"!
Это было похоже на то, как альпинист, закончив траверс, оглядывается - и у него подгибаются колени: над какой жуткой пропастью он только что шел! Мы же могли вдрызг перецапаться, осточертеть друг другу, возненавидеть сотоварищей и самих себя! А мы гуляли по Барбадосу в обнимку, и нам совсем не хотелось расставаться - настолько не хотелось, что мы с трудом представляли себе, как теперь будем жить без нашего общего "Ра"...
Видимо, сумма психофизиологических свойств еще не исчерпывает сути человека.
Не арифметикой тут пахнет - алгеброй.
Слабый становится сильным, робкий - отважным, обидчивый - великодушным, если ими движет единая достойная цель".
Да, Тур считал, что "человечество в миниатюре", объединенное общей целью, способно выдержать все испытания, сплотиться и победить.
А как он приглашал Юрия Сенкевича? Обратился в Академию наук СССР с просьбой подобрать врача и выдвинул всего два условия: "Он должен владеть иностранным языком и обладать чувством юмора". Впоследствии об этой удивительной, с точки зрения "серьезных" людей, просьбе Хейердал рассказал следующее: "О медицинской квалификации я ничего не писал, так как и без того не сомневался, что Академия наук подберет первоклассного специалиста. Не говорил я и о том, что нужен человек крепкий, здоровый и смелый,- все эти качества тоже сами собой подразумевались. Вот почему я и ограничился просьбой подобрать человека, обладающего чувством юмора и говорящего на иностранном языке. Не все отдают себе отчет в том, что добрая шутка и смех - лучшее лекарство для души, лучший предохранительный клапан для людей, которым предстоит неделями вариться в одном котле, работая в трудных, подчас даже опасных условиях".
Да, юмор всегда, в любом коллективе занимает далеко не последнее место. Особенно он нужен там, где трудно. Арктика не любит хмурых, неулыбчивых людей. Таким трудно там жить, а еще труднее жить вместе с такими людьми. Конечно, не обязательно все должны быть остряками. Но суметь вовремя рассмеяться, уловить в самом безвыходном положении что-то комическое, не обижаться на шутку - это необходимо. Юмор - прекрасная "смазка" человеческих отношений.
А вот на "Заморе" мы почти совсем не шутили. Дима все время был на взводе. Я понимал - на него падала немалая ответственность. "Замора" была его детищем, он надеялся на помощников, но они оказались не такими, какими он хотел их видеть, это раздражало его. За все он стал хвататься сам, не успевал, забывал и оттого опять сердился, был резок, несправедлив, несдержан, хотя в душе, не сомневаюсь, и ругал потом себя.
В письме, присланном мне позднее, он пытался обосновать свою точку зрения.
"Тот, кто связывает свою судьбу с морем, должен очень глубоко, даже не разумом, а всем нутром познать логику и своеобразие морских обычаев. В уставе поморов степень подчиненности была сформулирована так: "В морском ходу и во время промысла всем рядовым товарищам слушаться одного кормщика и ни в чем воли у него не отнимать; а в потребном случае хотя и подавать ему совет, но учтиво и не спорно. Ежели же кто из них дерзнет кормщика избранить или ударить или не станет его слушаться, на такого прочие рядовые должны дать кормщику помощь к наказанию по морскому обыкновению; потому что без наказания иные впадут в бесстрастие, от чего беспромыслица и разбитие судов приключаются". У меня сложилось мнение, что вызывали раздражение мои распоряжения, которые я предварительно не всегда согласовывал с вами, не давал разъяснений, почему так, а не по-другому. Чаще всего это происходило из-за сложности обстановки, резкой смены обстоятельств, недостатка, а зачастую и отсутствия времени. Кроме того, многие решения принимались интуитивно, твердой уверенности, обоснованности не хватало. Если бы нас связывала давняя дружба...
Что же сказать на это? Конфликт конфликту рознь. Во многих полярных и морских коллективах не все шло гладко, без срывов и споров. Чаще всего у нас возникал разлад, когда надо было рассчитывать курс. На "Заморе" не было рации, навигационных приборов, точных карт и современной лоции, А Кравченко поплыл на ней по арктическим морям, надеясь на счастливый случай. То, что удалось дойти до Диксона, еще не доказательство его правоты. Диму гнали в Арктику нетерпение и фанатичная вера в свою "интуицию". Это и заставляло его пренебрегать многими истинами, накопленными человеческим опытом в аналогичных условиях.
В письме Дима привел цитату из устава поморов. Да, кормщик - это непререкаемый авторитет. Это опыт, выдержка, мужество, умение, какого нет у других членов команды. Но ведь Дима и сам признается, что "многие решения принимались интуитивно, твердой уверенности, обоснованности не хватало".
Ученые, исследующие вопросы психологической совместимости, изучив некоторый круг людей, могут выделить из них коллектив, оптимальный для решения какой-либо задачи. Недалек тот день, когда рекомендации психологов в обязательном порядке будут учитываться при формировании геологических партий, производственных бригад, административных отделов. Но все же лучше самых совершенных приборов и тестов людей отбирает время. Так было, так есть.
Некоторые руководители стремились подбирать людей по сходству характера, чтобы все члены группы являли собой некий общий психологический тип. Но, как показал опыт, при общности цели даже разные по характеру и темпераменту люди успешно ладили друг с другом. Выражение древних "Мы ищем в друге то, чего сами лишены", пожалуй, больше всего подходит к этому. Неторопливость, обстоятельность, аккуратность одного часто удачно сочетались и дополнялись страстностью, стремительностью, тонкой наблюдательностью и быстротой реакции другого.