— Но позвольте! — вскричал изумлённый звездолётчик. — Не хотите ли вы сказать, что вам от роду десятки тысяч лет и что вас ничто не может убить — ни время, ни космос, ни тоска этого мёртвого, пустынного мира?
— Я уже сказал вам, — продолжал гуманоид, — что был свидетелем гибели цивилизации на этой планете, которая произошла, я повторяю, свыше… — лексикатор снова сделал короткую паузу, а потом всё же выдал перевод: — … свыше семисот миллионов лет назад. Я — последний представитель некогда процветавшей расы, достигшей небывалых успехов в философии, архитектуре, поэзии, живописи; расы, созданной для счастья, но стремительно погибшей в результате сближения нашего солнца с красной карликовой звездой…
— Как это могло произойти? — ошеломлённый Дарт задал первый пришедший в голову вопрос. — И почему все погибли, а вы один выжили?
— В те достославные годы, — говорил незнакомец, словно не слыша его, — когда моя цивилизация достигла вершины своего могущества, я был одним из многих, населявших эту планету, был жителем Луаимма, участвовал в празднествах и торжествах, многолюдных развлечениях и будничном труде. Да, я помню времена, когда на этих площадях ставились спектакли, которые продолжались всю ночь, освещаемые огнями фейерверков. Всё это и теперь стоит перед моими глазами, а ведь прошли уже миллионы лет… В ту пору я был обыкновенным человеком, радовался, печалился, волновался заботами, которые теперь кажутся мне ничтожными, и обдумывал своё первое научное открытие — препарат, который настолько преобразует тело, что его практически ничем нельзя убить. Идея захватила меня, и я отдал ей около шестисот лет — то есть практически всю мою сознательную жизнь. Сначала я испытал препарат на скоксе — зверьке, что во множестве водились в наших лесах. Опыт дал превосходные результаты. Все мои попытки убить животное ни к чему не привели. Оно чувствовало себя прекрасно и в горящем реакторе энергостанции, и в ледяном вакууме космического пространства. Нечего и говорить, что ни нож, ни топор его не брали. Скокс жил, обходясь без пищи и воды, и отлично себя чувствовал! Не знаю — почему, но я долго не решался испытать это средство на себе. Мне казалось, что я в этом случае переступлю какую-то непостижимую грань, перестану быть человеком, даже если и выживу после инъекции… Я решился на этот шаг, уже находясь на смертном одре. Один из моих учеников по моей просьбе ввёл в мой организм единственную хранившуюся у меня дозу препарата… И я остался жить. А через несколько сот лет на мою планету обрушилось страшное несчастье… Могучее притяжение красной звезды сорвало её с орбиты и увлекло в межзвёздное пространство. Получив ускорение, она не смогла удержаться и на орбите захватчика — её вынесло далеко в открытый космос, в его непроглядный ледяной мрак… Быстро исчезла атмосфера. Губительное космическое излучение косило людей миллионами. Остатки населения ушли под землю, к природным источникам тепла, но внутренность планеты остывала быстрее, чем можно было предположить. В те страшные годы, среди всеобщего смятения и безумств, я пытался восстановить свою лабораторию, разрушенную озверевшими фанатиками, пытался образумить людей, объяснить им, что только мой препарат способен спасти их от неминуемой гибели. Но меня мало кто слушал. В ту пору появилось великое множество пророков и проповедников, каждый звал за собой, обещая спасение, и народ шёл за ними, верил им и погибал от радиации или в кровопролитных схватках с представителями других сект. Кое-кто принимал меня за такого же пророка и требовал немедленной помощи, но я не мог её дать. Для того, чтобы изготовить дозу препарата, способную избавить от смерти одного человека, нужны были высокоточные приборы, особые плавильные печи, доводящие температуру до миллионов градусов, реактивы стерильной чистоты. В той же обстановке хаоса и безумия, что воцарилась на планете, обо всём этом нечего было и думать. Мне оставалось помогать страждущим лишь словами утешения… Потом, когда на планете уже никого не осталось, я бродил по мёртвым городам, усеянным тысячами трупов, спускался в подземные пещеры, куда жалкие остатки моей расы ушли, спасаясь от губительного излучения. В подземельях они одичали, звериные инстинкты торжествовали среди них, людоедство сделалось нормой жизни. Но и в пещерах они все вымерли… Подземные лабиринты представляли собой поистине кошмарное зрелище. Проткнутые кольями человеческие скелеты, проломленные черепа, мумифицировавшиеся трупы с звериной злобой на лицах… Нет, здесь, на поверхности, среди этих грандиозных дворцов — пышных останков моей когда-то великой цивилизации, — мне легче переносить одиночество и предаваться раздумьям. Трупы, устилавшие эти улицы, истлели и обратились в прах, а дворцы остались, и долго ещё будут стоять под вечными звёздами…
Гуманоид умолк.
Дарт смотрел на него в крайнем замешательстве. Перед ним было явно живое существо — мыслящее, разумное, видимо очень древнее, но не верилось, что оно живёт семьсот миллионов лет. Это ведь немыслимая цифра! Возможно ли такое? Прислушиваясь к монотонному голосу лексикатора, сопровождавшему движения губ аборигена, Дарт пытался припомнить всё, что изучал в колледже об обитателях миров Межгалактической Конфедерации. Кое-где, действительно, живут чрезвычайно долго. Это особенно характерно для жизни на кремниевой основе. Подобные существа — как правило, коренастые, крепкие, похожие на каменные глыбы, — живут сотни тысяч лет — до тех пор, пока им попросту не надоедает жить; тогда они кончают с собой, прыгая в раскалённые жерла огнедышащих вулканов. Но даже если они и не кончают с собой, они всё равно когда-нибудь умирают. А этот лупоглазый толкует о такой вечной жизни, когда даже с собой покончить невозможно… Это что-то абсурдное…
У Дарта чесались руки пальнуть по нему из бластера и на опыте проверить, так ли уж он неистребим. Но межпланетный этикет требовал соблюдения выдержки. В конце концов, Дарт здесь гость, а гуманоид — хозяин, на которого с самого начала надо было произвести благоприятное впечатление.
— Насколько я понял, вы утверждаете, что открыли препарат абсолютного бессмертия, — сказал комиссар. — Там, откуда я прибыл, ни о чём подобном никогда не слыхали, хотя наука сделала очень многое, чтобы продлить человеческую жизнь. Ваше сообщение настолько удивительно, что верится в него с трудом. Неужели кроме вас на планете нет других бессмертных?
— Ну почему же. Есть ещё скокс.
Словно почувствовав, что речь идёт о нём, из-под кресла выбралось существо размером с небольшую собаку и с таким же голым синеватым, похожим на каменное, телом, что и у гуманоида; оно имело шесть лап, плотное неуклюжее туловище с гребнем вдоль спины, удлинённую голову и смахивало на детёныша динозавра. Встав на две мощные нижние лапы, скокс уставился на Дарта.
— Забавный зверёк, — сказал комиссар. — Вы говорите, его нельзя убить?
— Невозможно, — подтвердил долгожитель и пальцем одной из рук показал на бластер, висевший на поясе Дарта. — Насколько я могу судить, это оружие?
— Вы угадали.
— Что ж, тогда попробуйте применить его против моего скокса, и вы сами убедитесь, что всё сказанное мною — истина.
Не успел он договорить, как Дарт вскинул бластер и направил на зверя огненную струю. Скокс, покуда испепеляющий луч плясал на его мордочке, туловище и лапах, смотрел на комиссара выжидательным, любопытным взглядом. Луч не оказывал на него никакого действия, зато каменный тротуар, задетый лучом, оплавился и почернел.
Наконец зверьку надоел этот докучливый комок света, бивший по его глазам, он недовольно скривился и снова заполз под кресло.
Ошеломлённый карриорец засунул бластер за пояс.
— Теперь я, кажется, начинаю верить, — пробормотал он. — Но как это, должно быть, тоскливо — не имея возможности умереть, проводить годы и столетия на безжизненной планете, среди унылых руин!
— Я давно отвык от таких чувств, как тоска, уныние, грусть, радость и тому подобное, — ответил гуманоид. — Даже когда я вспоминаю прежнюю, залитую солнцем многолюдную планету, буйство красок на ней, я не испытываю никаких эмоций. Все эмоции давным давно перекипели в моём сознании и ушли. Общение с людьми мне заменяют научные идеи, которые постоянно приходят мне в голову и которые я обсуждаю сам с собой.
— Но какой толк размышлять над чем-то, — перебил его Дарт, — обдумывать какие-то идеи, когда никто во всей Вселенной о вас не знает?
— Это нужно прежде всего мне самому, — сказал четырёхрукий. — Прелесть и глубину моих отвлечённых умозрительных построений могу оценить только я — их творец. Вот совсем недавно, например, я задался вопросом: как снова сделаться смертным?
— Ага, жить вам всё-таки надоело!
— Надоело? — Дарту показалось, что гуманоид удивлён. — Не знаю… Подобная постановка вопроса для меня нова… Она парадоксальна и требует длительных размышлений… Нет, не смерть как таковая, — продолжал он после недолгого молчания, — а лишь теоретическая возможность прекратить действие препарата бессмертия — вот что увлекло меня. В последнее время я упорно думал над этой проблемой и меня осенило несколько блестящих идей. В этом здании, — одной из рук он слабо махнул в сторону колонн, — я оборудовал лабораторию. Иногда я наведываюсь туда, чтобы произвести тот или иной опыт, но чаще лежу здесь. Под звёздами удивительно хорошо размышляется. Закрою глаза — кажется, всего на несколько минут, — а уже прошли десятилетия, созвездия изменили своё положение…
Дарт почтительно наклонил голову.
— Забыл представиться, профессор. Меня зовут Гиххем Дарт, я наблюдатель от Карриора в этом галактическом секторе.
— Рад знакомству, — отозвался гуманоид. — Когда-то меня звали…
Лексикатор снова запнулся на пару секунд, и наконец выдал имя: "Аууа".
— Очень приятно, господин Аууа. Должен также прибавить, что я попал сюда по независящим от меня обстоятельствам, находясь при исполнении служебных обязанностей.
— Объясните мне, что такое "Карриор" и в чём заключаются ваши служебные обязанности.
— С удовольствием, профессор.
Общаться на подобную тему с аборигенами отдалённых планет Дарту было не впервой, и он довольно бодро растолковал "профессору" (так про себя он стал называть четырёхрукого), что Карриор — это планета, жители которой научились преодолевать огромные космические расстояния, благодаря чему вступили в контакт с жителями других планет, и что все эти контакты в конечном итоге привели к образованию Межгалактической Конфедерации — сообщества, объединяющего тысячи цивилизованных миров. Что в Конфедерацию, помимо высокоразвитых миров, входят также миры, находящиеся ещё на недостаточной ступени развития. В большинстве своём это полуварварские, агрессивные миры, подчас со странной, извращённой моралью, миры, технология которых позволила им пока только сделать первые шаги в освоении космического пространства. Среди них случаются конфликты, чреватые пагубными последствиями не только для них самих, но и для соседних миров. От агрессивных цивилизаций исходит угроза вторжений на мирные планеты и нападений на торговые корабли.
— Для пресечения подобных безобразий и существует космическая полиция, — закончил Дарт. — Перед вами один из её представителей.
— Далеко ли отсюда Карриор? — осведомился гуманоид.
— Очень далеко. С вашей планеты его не увидишь даже в мощный телескоп. Но можно рассмотреть солнце, вокруг которого он обращается.
— Вы сказали, что попали сюда по независящим от вас обстоятельствам.
— Да, мой звездолёт подбили бандиты. Я — единственный из экипажа, кому удалось спастись. Добираясь до вашей планеты, я проделал долгий путь в этом летательном аппарате, — Дарт показал на челнок. — В его батареях почти иссякла энергия, кроме того — на исходе продовольствие. Как я понимаю, ни тем, ни другим вы обеспечить меня не можете…
— Если вы сообщите мне состав и способ изготовления батарей и продовольствия, то я, пожалуй, могу подумать, как синтезировать их в лабораторных условиях.
Комиссар нетерпеливо махнул рукой.
— У меня совершенно нет времени, господин Аууа. Тут на моём поясе имеется прибор, который ежесекундно воссоздаёт, очищает и удерживает вокруг меня защитный экран. Цифры на датчике этого прибора неумолимо говорят мне, что запас энергии в батарейках подходит к концу, их надо перезарядить, подключив к батареям челнока, а там тоже энергия кончается. У меня нет возможности даже более обстоятельно поговорить с вами, как этого хотелось бы нам обоим.
— И всё же, если вам необходима помощь, то можете рассчитывать на меня, — сказал гуманоид.
— Весьма признателен, — ответил Дарт, — но совершенно не представляю, какую помощь вы мне можете оказать. Я вообще не ожидал кого-либо встретить на этой планете. Встреча с вами даже несколько нарушила мои планы…
— Планы? — заинтересовался четырёхрукий. — У вас есть планы? В таком случае, поделитесь ими со мной. Возможно, я смогу дать вам совет.
Комиссар секунду раздумывал.
— Хорошо, — согласился он. — Мне необходимо послать донесение на Карриор. Сигнал пойдёт по нейтриноволне и достигнет Карриора практически через несколько мгновений после того, как будет послан. В донесении я сообщу о нападении бандитского звездолёта и передам координаты астероида, на котором преступники устроили своё логово. Координаты вашей планеты я передавать не буду, в этом нет необходимости — станция, которая примет мой сигнал, вычислит эти координаты по траектории передающей волны.
— Насколько я понимаю, после этого сюда прибудут ваши соотечественники? — спросил Аууа.
— Вы догадливы, — кивнул Дарт. — Здесь появится полиция, а потом, разумеется, исследователи, которым вы, господин Аууа, можете оказать неоценимую помощь. Но первыми сюда нагрянут бандиты. От их астероида до вашей планеты, что называется, рукой подать. Запеленговав мой передатчик, они примчатся через считанные минуты, чтобы уничтожить меня. Их звездолёт вооружён мощными термоядерными снарядами…
— Что это такое?
— Бомбы громадной разрушительной силы. При взрыве одного такого снаряда образуется ударная волна, которая способна разнести вдребезги всю эту площадь и весь город! Боюсь, профессор, из-за меня вы попали в крупную передрягу. По крайней мере — ваш покой тут здорово потревожат.
— Мой покой ничто не может потревожить, — ответил гуманоид. — Даже если своими бомбами они взорвут всю планету, я не погибну. Для меня это невозможно.