- Будет, - хлопнул он себя по колену. - Отсидели мы свой дозор.
- А и отсидели, - без особого энтузиазма отозвался Дяхон.
Продравши глаза пополудни, Харр ощутил себя в скверном расположении духа. Вроде и чужой ему Дяхон, а все-таки жаль. Делиться дарами амантовыми ему, разумеется, и в голову не приходило (одна Махидушка сколько выклянчит!), но хотя бы дать добрый совет... С другой стороны, давно положил он себе за правило в законы-порядки чужих дорог не вмешиваться, а поскольку все дороги на белом свете были ему, по правде говоря, чужими, то и странствовал он по ним, не оставляя ни малейших следов в умах встречавшихся ему на пути людей. И вот только здесь его что-то потянуло на мудреные речи: или староват стал, или не к месту пришлась на его стезе Мади-разумница.
На пороге зашелестело - ох, накликал. Явилась. Дом ей тут родной, что ли?
- Ты не занедужил, господин мой Гарпогар? - а голосок трепетный, будто и впрямь ее чужое здоровье заботит.
- Да чую, что не с той ноги встану... - сел на постели, почесал подмышки. - Ночь тоскливая выдалась.
- В околье пашем троих, говорят, поймали, но это с прошлой ночи, в кустах отсиживались. А то тихо, как в мирные дни. Или замерз ты без теплого плаща? В степях твоих отеческих, говорят, много теплее...
Вот привязалась! И про неоглядные просторы тихрианские напрасно напомнила, еще тоскливее на душе стало.
- А, страж тут один весь дозор о своей пищей старости прогоревал. И впрямь жалко старинушку, одиноко и голодно жизнь кончит.
- Ага, жалей его, жалей, - живо откликнулась со двора Махида, - небось про грошики убогие тебе толковал, про то, что крыши над головой не присудится... Так?
- А что, не так?
Махида злобно хохотнула:
- А про заначку потаенную, что у каждого стража где-нибудь под стеной закопана, он тебе не говорил? А сколько он за свою службу из дома амантова накрал, не рассказывал? Ты поинтересуйся, утешение ты мое утрешнее, пропадун ночной, кто богаче - я или он?
- Да что ему красть-то?
Махида бросила стряпню, стала на пороге, уперев руки в крутые бока:
- Как в дозор по нашему околью их нарядят, каждый обязательно что-нибудь у аманта стянет - кто чашку, кто полотенишко. Так. В хибарах на жратву поменяют, самих-то сытно кормят, чтоб силу не потеряли, а вот телесов, особливо ошейных, - тех едва-едва. Значит, несут добытое обратно телесам, что с зеленищем возятся, те им в лохани зверевой со дна зеленище соскребут, в посудину поганую накладут - и водицы сверху, так долго можно сохранять. А это уже на живую деньгу продают, в загашник свой. А кто иной и за будущую хибару платит, ему деревца в кружок посадят и ростят-лелеют, ветви в шатер связывают. Через десять-пятнадцать зим глядишь - только корой оплести, и хоть трех жен приводи. А ты говоришь - крыша над головой...
Харр спустил ноги с постели, махнул Мади, чтоб отвернулась, и, угрюмо посапывая, принялся натягивать штаны и дневной кафтан из рядна, что в самый раз по тутошней влажной жаре.
- На что ты обиделся, господин мой Гарпогар? - Мади сидела на корточках спиной к нему и все-таки почувствовала, что на душе у него хреново.
- Да не обида это! Вам, девкам, не понять, как это бывает, когда почуешь чем-то, локтем, что ли: живой рядом человек, брат - не брат, по свой, и беды все его понятны, и душа толкает помочь... А потом послушаешь про него ворюга продувной, да еще и слезу из тебя, дурака, давил... Мерзко. Голодал бывало, а чужим всегда брезговал. Грех это, и не любо солнцу ясному на такое глядеть.
- Дай мои кружала, Махида, - еле слышный шепот, а точно шило в зад.
Опять за свои каракули примется, умница-заумница, будто в первый раз слышит, что воровать негоже. Надоело. Он рывком подхватил перевязь с мечом, кивнул Махиде:
- У аманта пополудничаю! - и двинулся в город. Пора в караван напрашиваться, поглядеть, так ли уж тоскливо в соседних становищах. А то ни пиров, ни базаров - живут, точно им мозги обручем зелененым стиснули. Можно бы, конечно, и в одиночку рвануть, но лучше все-таки за спиной оставлять дом, куда можно вернуться без опаски. А то, строфион их задери, в соседних-то местечках, может, и еще хуже.
Так, голодный и раздосадованный, ввалился к аманту; сразу послышалась перекличка рабов, докладывающих хозяевам о госте, и откуда-то сверху слетел Завл, восторженный, уже с мечом в руке.
- А отец что, в отлучке?
- В загоне, блёва дрочит, господин-пестун.
- Прикажи еду подать, не завтракал я нонче.
Мальчик вежливо поклонился, хлопнул в ладоши, что-то скороговоркой велел набежавшим телесам - видно было, что не впервой принимать кого-то за старшего. Повел Харра наверх, да не в покои с потолочными окнами, где обычно батюшка трапезничал, а прямо на крышу - на огороженной от ветров площадке был расстелен ковер с подушками, расставлены блюда с дымящейся едой. Вина, правда, видно не было. Он собственноручно накинул на гостя застольное полотенце с прорезью для головы, сам уселся напротив и принялся жадно глядеть Харру прямо в рот - видно, с нетерпением ждал, пока тот насытится. Когда Харр откусывал особо лакомый кусок, невольно глотал слюнки.
- Чего сам-то постишься? - не выдержал рыцарь.
- Тяжко будет с мечом прыгать, господин-пестун.
- И то верно.
Откуда-то снизу, видно, из проема оружейного двора, слышались короткие вскрики и звон мечей. Как-то очень уж скромно и степенно явилась Завулонь, поклонившись, высыпала из подола на ковер фрукты, присела за спиной брата, положив ему подбородок на плечо. Вид у обоих был какой-то заговорщический. Харру почему-то сразу припомнилось вчерашнее маленькое происшествие на лестнице.
- Ты вроде меня о чем-то спросить хотел, или нет?
Мальчик слегка повернул голову, скосив глаза на сестру, чей носик посапывал ему прямо в ухо, и решился:
- А правда ли, господин-пестун, что у твоего народа один бог?
- Я ж сказал - значит, правда. Ежели я тебе пестун, то переспрашивать меня негоже.
Мальчик зарделся.
- А с чего это ты моими обычаями интересуешься, а, Завл, амантов сын?
Мальчик еще раз стрельнул рысьим глазом на сестренку и, хватанув ртом воздуху, точно перед нырком, скороговоркой выпалил:
- А скажи, господин-пестун, справедливо это, что наш отец, воин могучий и мудрый, против себя еще двух амантов терпеть должен, а лесовой еще над ним и верх держит? Почему не быть ему единоправителем, да и бог чтоб был один, что всем ведает, от лесного орешка до острия меча амантова? Мы бы с Завкой ему подмогли, и лес, и ручей как-никак обиходили-полюбили... Почему - нет?
И эти туда же!
- Да не за богом дело стало, - Харр постарался говорить как можно серьезнее, точно со взрослыми, - не ровен час, натворят что-нибудь амантовы рысята, жалко будет - Не отдадут даром свою власть ручьевый да лесовой, особливо последний.
- У нас войско!
- Извести вашего батюшку, да и вас в придачу, для самого захудалого колдуна - плевое дело. Или телеса ошейного подкупить, чтобы отравы в блюда подсыпал. Это у вас тишь да гладь до тех пор, пока кто-то первый распрю не начал, а уж если дело заварится - уноси ноги! Видал я на наших дорогах, как один род всех других под корень изводил, да и от самого рожки да ножки оставались. Так что с лету ничего не затевайте, да и бога вы себе единого еще не придумали, чтоб в него, кроме вас, и остальные поверили.
Ребята разом погрустнели. Только Завл продолжал глядеть неотрывно на свой меч, отдыхающий тут же на ковре, и глаза его недобро поблескивали даже при ярком дневном свете.
- А с лесовым амантом и ваш батюшка, ежели нужда придет, сам разберется, - поспешил добавить Харр. - Я лесовика, правда, еще не видел...
- Хряк, - со знанием дела изрекла малышка.
Было видно, что меж братом и сестрой уже ох как много переговорено. И повезло отроку, что не только мечом владеть научить его придется. Но, с другой стороны, не любо ему было это дело - ребятню пестовать. Даром, что ли, он от собственных бегал!
Вот и закинул он удочку насчет караванного дозора, когда после урока с наследником амант Иддс позвал его уже к собственному столу.
Против ожидания, возражений почти не последовало.