Дженнифер протянула ему кисть руки со следами ожогов от сигарет.
- Вот этот от ментоловых, этот от обычных, а этот от самых легких, указала она на три разных рубца.
- Они хорошо заживают, - констатировал Гольдман.
- Я веду себя хорошо. Когда я получу разрешение на сигареты?
- Лучше дыши полной грудью, - отшутился Гольдман.
Дженнифер пожала плечами и отошла в сторону.
Навстречу шла другая девочка-подросток. С темными кругами под глазами, она выглядела изможденной.
- Привет, Тарин, - сказал Гольдман. - Ты выглядишь нездорово, детка. Спишь ли ты вообще?
Тарин не обратила на него никакого внимания и прошла мимо.
- Не думаю, - пробормотал Гольдман, делая пометку в своих бумагах.
Он остановился у изолятора и посмотрел в маленький глазок, забранный сеткой. Кинкайд, огромный и сильный на вид семнадцатилетний парень с остриженной головой, сидел в углу белой комнаты, обитой чем-то мягким, уставившись в никуда. Гольдман сделал еще одну пометку.
Неожиданно рядом с ним появилась главный врач больницы Элизабет Симмс.
- Как он себя чувствует? - спросила она.
- Остывает, - ответил Гольдман.
- Если такие срывы будут у него и дальше, мне придется держать его в изоляторе постоянно.
- Не беспокойтесь, до этого дело не дойдет. В этот момент Кинкайд тихонько запел:
"Мне больше не снятся сны, У меня нет больше снов, Всю ночь напролет я пою свою песню, Потому что мне больше не снятся сны". Гольдман и Симмс посмотрели друг на друга и пошли дальше.
- Я прочитал информацию о новом штатном сотруднике, - сказал Гольдман.
- И что вы об этом думаете?
- Откровенно говоря, не понимаю, почему нужно носиться с какой-то выпускницей школы как с опытным профессионалом, - бросил в ответ Гольд-май.
- Она проводит исследование по наиболее типичным ночным кошмарам, сообщила Симмс.
- Элизабет, нам не нужна помощь со стороны. Я знаю этих ребят и не хочу, чтобы какая-нибудь горячая голова экспериментировала с ними ради публикации.
Гольдмана прервало сообщение по местной системе радиовещания:
"Доктор Гольдман, немедленно в приемный покой!"
Гольдман и Симмс бросились бежать через зал в приемный покой. Там буйствовала Кристен, отбиваясь от медицинских сестер и санитаров, которые пытались схватить ее и положить на каталку. Мать Кристен, Элен, была на грани истерики. Она во весь голос поносила медсестру.
- Давайте без этого! - кричала она. - Она лишь хочет привлечь к себе внимание, вот и все! В ее маленькую игру я больше не играю!
Совершенно ошалевшая медсестра обернулась к Гольдману.
- Попытка самоубийства, - сказала она. - Ее только что привезли из центральной больницы графства.
- Как ее зовут? - спросил Гольдман.
- Кристен Паркер. Она вела себя прекрасно до того, как мы попытались ввести ей успокаивающее средство.
Кристен с искаженным ужасом лицом пиналась, кусалась и царапала санитаров, пытавшихся схватить ее.
- Кристен, - закричал Гольдман, - мы хотим помочь тебе!
Неожиданно в приемный покой вошел Макс. Он отстранил санитаров, легко скрутил Кристен, заведя ей руки за спину. Она попыталась сопротивляться, но Макс был слишком силен для нее. Кристен обмякла.
- Успокойся, сестренка, - произнес сострадательно Макс. - Хватит этой ерунды.
Гольдман взял у сестры шприц и медленно подошел к Кристен:
- Кристен, я - доктор Гольдман. Я не причиню тебе боли. Я лишь хочу ввести тебе кое-что, чтобы помочь заснуть.
В то же мгновение Кристен пнула Гольдмана в живот. Макс потерял равновесие и повалился на свою тележку. Медицинские инструменты рассыпались по полу.
Кристен схватила хирургические ножницы.
- Назад! - закричала она и забилась в угол, готовая пронзить любого, кто к ней приблизится. Обстановка в приемном покое накалилась.
- Кристен, - сказал Гольдман, - положи ножницы. Никто не сделает тебе ничего плохого!
Держа перед собой ножницы, Кристен стала покачиваться взад и вперед, напевая:
"Пять, шесть, возьми распятие, Семь, восемь, не спи-ка лучше допоздна, Девять, десять, никогда.., никогда..."
Кристен заколебалась, так как не могла вспомнить продолжение.
И тут из зала раздался голос:
".., никогда не засыпай снова!"
В приемном покое воцарилось напряженное молчание. Глаза всех обратились к Нэнси Томпсон, стоявшей в дверях. Сейчас это была молодая красивая женщина. Однако белая прядь в ее волосах все еще напоминала о ночном кошмаре на улице Вязов много лет тому назад.
- Кто научил тебя этой песенке? - спросила она.
Глаза Кристен были прикованы к Томпсон. Нэнси подошла к девочке, взяла из ее рук ножницы, и Кристен упала в ее объятия, захлебываясь от рыданий.
***