До вчерашнего вечера не было ни слова от Адама. Сегодня я приняла твердое решение – Шимону. Я просто спрошу, как дела у отца, потому что от него нет никаких известий.
– Так ведь отец ненадолго уехал в Нью-Йорк, – ответил после минутного молчания Шимон.
Я притворилась, что это меня ничуть не задело, но стало как-то скверно на душе. Почему он мне не написал? Не обмолвился даже словом? Что происходит? Я не собиралась паниковать или закатывать скандалы через океан, но когда я садилась к компьютеру, у меня дрожали руки.
Уважаемый Адасик!
Надеюсь, ты прекрасно проводишь время в Нью-Йорке. Там наверняка есть небоскребы, симпатичные люди, съехавшиеся со всех концов света, и ты, полагаю, мне скоро об всем сообщишь. Шлю горячий привет от имени всей редакции.
Истосковавшаяся Юдита.
А маленький ангел шептал мне в ухо: «Не будь подозрительной! Отсутствие доверия может загубить самые лучшие отношения! Не контролируй, не выпытывай, не наводи справок»!
Я пыталась прогнать прочь это назойливое существо, но от него нелегко было отделаться. «Не наводи справок. Найми детектива, – шептало мне мое второе „я“. – Он наверняка познакомился с потрясающей негритяночкой или с одинокой полькой, которых хоть отбавляй на чужбине, и уже к тебе не вернется».
А может быть, Улина гадалка была права?
Я уверена, что мое состояние – следствие резкого падения уровня окситоцина. Если бы на этой планете нашлись умные люди, они бы вмиг сообразили, что его надо производить в таблетках, и не пришлось бы мне страдать от одиночества, а также от того, что я не знаю, где мой любимый. И почему он ни словечком не обмолвился, что собирается куда-то ехать?
Мы договорились, что музыкальный центр я заберу у Тосиного отца заранее, потому что на день рождения он приедет прямо из Лодзи, где у него какие-то свои дела, хотя меня это ничуть не касается. И теперь у меня проблема. Тося – страшная плутовка, обязательно разнюхает, что бы я ни спрятала дома. Так было всегда. Еще крошкой она залезала именно в ту тахту, в которой были припасены подарки к Рождеству. Или же забиралась именно в тот шкаф, где хранились подарки ко дню рождения. Однажды, когда ей было, кажется, восемь лет, мы ухитрились спрятать подарок в духовку. Но пришла мама, и Тося, которую на этот раз подвел нюх, упросила бабушку сделать запеканку. И добрая бабуля сделала внученьке запеканку в духовке. Кукла Барби тоже испеклась, и во всей квартире стояла невыносимая вонь. Ни за что бы не подумала, что Барби может наполнить весь дом таким амбре.
Правда, приятельница Агнешки, когда они жили в Африке, поджарила на пицце крысу, обитавшую в духовке, а потому – чего уж говорить о Барби…
Эксик приехал за мной в редакцию, довез до самого дома, чтобы я на ночь глядя не тащилась на поезде, к тому же с дорогостоящей коробкой. Когда мы добрались, я не знала, как себя вести. Приглашать на чай? Или не приглашать? Я бы не задумываясь любого пригласила, но его? Я многословно его поблагодарила, а потом вопреки себе как бы невзначай спросила:
– Может, зайдешь на минутку?
Эксик просиял от радости. Я открыла ворота. Мне только не хватало, чтобы и у него сняли колеса. Остался бы здесь навсегда. Тося как на крыльях вылетела нам навстречу. Поцеловала и меня, и его.
– Я вам приготовлю что-нибудь вкусненькое! – прощебетала она. – Идите в комнату.
Я рассчитывала, что Тося посидит с отцом, а я, быть может, приготовлю им что-нибудь вкусненькое.
– Ты превосходно здесь устроилась, – сказал бывший и расположился в кресле Адасика. Оно было ему совершенно не к лицу. – Тося счастлива… Да… Вероятно, тебе было нелегко…
На языке так и крутилась какая-то колкость, но я сдержала себя – не цепляйся, женщина, к прошлому – оно умерло. Я улыбнулась:
– Тося у нас удалась.
Тося чинно прошествовала в комнату с тремя стаканами чая, сдобным печеньем и ореховым шоколадом. Поставила все на стол и подошла к телефону, потому что он как раз зазвонил. Борис, который спал в углу за камином мертвым сном, поднялся при звуке телефона и зарычал на Эксика, мой милый песик.
– Борис, это же твой хозяин. – Эксик протянул руку, а Борис, предатель, помахал хвостом.
– Звонит Уля. – Тося подала мне трубку.
– Я не могу сейчас говорить. У меня Тосин отец, перезвоню тебе попозже, – извинилась я перед подругой. – Или завтра, я должна сегодня еще поработать. – Выразительно взглянув на Экса, я положила трубку.
– Папуль, тогда ты можешь подняться ко мне наверх. – Дочь бросила на меня умоляющий взгляд: – Только попьем чаю вместе, ладно?
– Конечно, – улыбнулась я.
Кто бы мог подумать, что когда-то я не представляла себе жизни без него. А теперь передо мной сидит совершенно чужой мужчина и занимает кресло моего любимого. Но Тося вся светилась от счастья, и это никак не скинешь со счетов. Для нее, по-видимому, уж лучше так, чем если бы родители грызлись как кот с собакой.
– У вас уже есть для меня подарок? – Тося вела себя как малолетка племянник.
– Надеюсь, нюх тебя подведет.
– А можно я отгадаю, что это?
– И не думай! – накинулась я. – Никакого отгадывания! Учись быть терпеливой.
– Мама права, – поддержал меня Эксик, а я чуть было не упала с кресла.
Еще никогда в жизни он не признавал моей правоты. Никогда. Это, по-видимому, подтверждает правильность Тосиных выводов.
В процессе эволюции мужчины начинают (хотя и не всегда) понимать, что к чему в жизни. Но если рыбам понадобилось триста миллионов лет, чтобы научиться передвигаться по суше, то чему может научиться мужчина всего лишь за два года?
Я прибрала на кухне и пошла к себе. Включила телевизор и компьютер. Села на тахту и задумалась, за что взяться. Для начала взяла в руки пульт. А вдруг найду что-нибудь интересное? К примеру, брачные обряды птиц во влажных африканских джунглях? Я пощелкала пультом, что вызвало у меня ассоциацию с Адасиком, но никаких африканских птиц не было. На экране белели силиконовые сиськи, блондинистый вамп метался по постели и, глядя в камеру, стонал: «Позвони мне, я жду, тебя, мечтаю о тебе!» Совсем как я о Голубом. Щелк – кто-то махал и махал ножом, но неизвестно кто, потому что в темноте поблескивало только лезвие; щелк – красивое тельце ныряло в бассейне, переворачивалось на спину, грудь смотрела в небо, не шелохнувшись, словно приколоченная, к грудной клетке, щелк – «Новости». Я выключила телевизор.
Если он не пишет и не слишком переживает, что мы не приедем, то, видимо, самое время мне начать беспокоиться?
Хотя доверие – основа взаимоотношений. Вероятно, у него не было доступа к компьютеру.
Но с другой стороны, в Америке может много чего не быть, однако компьютер наверняка есть, даже в пустыне сыщется какой-нибудь. Так же, как и телефон.
Вполне возможно, он так увлекся прелестями заграницы, что у него теперь там есть более приятное общество. Несколько недель назад он бы непременно расстроился, а теперь уже забыл обо мне. Ну конечно, он не писал, что собирается в Нью-Йорк. Может, и писал, но кому-то другому. Кому? Если бы он любил меня, его бы это задело. Он бы обиделся, напоминал постоянно о нашем уговоре и сожалел, что праздники мы проведем не вместе. Но не похоже, чтобы он загрустил. Взял ведь и написал просто: «Поступай, как тебе лучше», – иначе говоря – нет проблем! Значит, в лучшем случае ему безразлично. Выходит, и я ему безразлична?
Но с другой стороны, какой мужчина считает нужным писать письма? Женщина тоскует и ждет, у нее иначе устроен мозг, ей ничего не стоит заблудиться, имея карту, потому что даже ее она ухитрится перевернуть вверх ногами. А мужчина отлично ориентируется в пространстве, ему нет надобности постоянно поддерживать связь, даже с любимым человеком.
Возможно, все совсем иначе – он понял и не обиделся, потому что любит меня и знает, что я бы примчалась на крыльях, и, должно быть, есть важные причины, если я не лечу. Но честно говоря, мне очень трудно в этом состоянии духа учитывать такую возможность. Как, впрочем, и в любом другом.
Ибо такое письмо, как его последнее, если подойти объективно, выглядит, пожалуй, безразличным.
Как и Адам.
Но с другой стороны, может быть, сработали моя легкая паранойя и знакомое мне состояние отвергнутой женщины, которые не имеют ничего общего с фактическим положением вещей. Может быть, я сама себе что-то внушаю и чересчур увлекаюсь интерпретацией событий, вместо того чтобы работать, заняться Тосей, встречаться с Улей и так далее. Может быть, все проблемы женщин берутся от пустого накручивания себя – что было бы, если бы?..
В выходные я сяду за компьютер и напишу ему. Обо всем. По сути дела, наша переписка свелась к обмену короткими фразами, и я активно участвовала в этой игре. К черту такое общение! Кроме всего прочего, ума не приложу, что приготовить на Тосин день рождения. Запеканку? Или изысканный ужин? Изощренного блюда из шпината дети не захотят есть. У моего отца – язва, во всяком случае, он так говорит. Мама предпочитает макароны мясу. Агнешка любит курицу, но курица – слишком банально! Не представляю себе, что приготовить! Гжесик захочет пива. Эксик, по-видимому, не будет пить, потому что приедет на машине. Должно быть шампанское, обязательно. И соки для детей. И может быть, что-нибудь еще из алкоголя. Как мне со всем справиться? Будет ли Якуб, изменится ли что-либо до Тосиного дня рождения, к примеру, не перестанет ли он ее любить? Почему Тося не хочет, чтобы я пригласила Шимона? Ведь Шимон – родственник, хотя и с большой натяжкой.
Я выключила компьютер и телевизор и решила приготовить томатный суп.
Довольно поздно, в одиннадцатом часу, мой бывший вырулил от моего дома.
– Мам, помочь тебе? – У меня за спиной стояла Тося, я видела ее отражение в кухонном окне.
– Не обязательно. Загони кошек, мороз.
Тося послушно открыла дверь в сад и крикнула во весь голос:
– Сейчас! Потом! – И вернулась в кухню. – Их нет.
– Вот именно, – мрачно сказала я. – Даже кошки не идут на зов.
– Ты обещала позвонить, – сказала Уля, возвращая мне электродуховку. – Да ладно, я понимаю, понимаю…
– Понимаешь что? – спросила я, ставя печку на полку.
– Тосин отец, – улыбнулась подруга.
– Что – Тосин отец?
У меня нет желания разгадывать Улины намеки. Уже второй день я жду ответа от Голубого на мое второе письмо обо всем. Но, наверное, у него не было времени. Мне не следует нервничать. Нет ничего хуже, как дать волю воображению.
– Был у тебя… Ночью уехал.
– Да, приезжал, я же говорила тебе.
– Я всегда считала, что семья – святая вещь, – сказала Уля и ушла к себе, еле скрывая улыбку.
Ее семья, может быть, и да, моя же до святости чуть-чуть не дотянула.
Не понимаю, неужели трудно найти три минуты, чтобы написать ответ, пару обычных фраз: «Я занят, пока, напишу позже»?
– Мам? Ты что, хандришь? – заботливо поинтересовалась моя дочь, тихо подойдя сзади.
– Нет, не хандрю, – соврала я без зазрения совести. – Так просто, размышляю, откуда мы взялись, чего ради мы здесь и куда мы движемся… всякое такое…
– Если тебя мучают вопросы, откуда мы взялись, какие у нас в жизни цели, как долго это продлится, не переживай! Только у заключенных с этим полная ясность: знают свое место и цель в жизни, знают, как там очутились, и срок приговора. – Тося похлопала меня по плечу.
– Тосенька, может, ты пойдешь позанимаешься, вместо того чтобы сыпать здесь премудростями? – Я взяла полотенце и начала по порядку вытирать посуду из сушки, делаю я это исключительно тогда, когда меня одолевает депрессия.
– Не переживай, мама, все будет хорошо, – сказала Тося, словно у меня, а не у нее впереди выпускные экзамены.
Я знаю.
Все всегда хорошо, даже если нам кажется, что плохо. Я ненавижу декабрь. Ненавижу зиму. Хочу жить в какой-нибудь симпатичной теплой стране и ни о чем не думать. Например, почему Адам мне не пишет. И не звонит.
Вчера утром мы с Улей ехали на поезде в Варшаву.
– Ты единственный человек, который способен поддерживать дружеские отношения с бывшим мужем, – завела разговор подруга. – Ты меня этим просто потрясаешь. Знаешь, что в жизни важно.
У меня не было желания обсуждать тему Эксика, потому что именно эта тема ей не знакома, и дай Бог, чтобы она никогда не узнала, что такое бывший муж. А для меня важно, что Адам не пишет.