Ирина с Андреем окончательно удостоверились в том, что Ниночка до конца жизни останется глухой, и некоторое время пребывали в состоянии жесточайшей депрессии. Потом жизнь как-то вошла в свою колею. К глухоте дочери супруги Капитоновы постепенно привыкли и приспособились. Сначала Ниночка посещала специальный детский сад, где все дети были такими же, как она, потом спецшколу, поэтому долгое время не ощущала своей ущербности. Ирина с Андреем приобрели друзей, дети которых имели такую же патологию. Они вместе ездили за город, отмечали праздники и дни рождения. У них был свой, довольно узкий, но пока еще очень уютный мирок. Капитоновы, сами того не замечая, постепенно отгораживались от остального мира, где живут слышащие и, соответственно, говорящие дети. Их обоих раздражали громко и резво болтающие малыши. Именно они казались им ущербными, а вовсе не тихая улыбчивая Ниночка.
Когда Нине исполнилось семнадцать, для нее все резко изменилось. Конечно, она уже давно поняла, что отличается от основной массы людей вокруг, но поначалу это не доставляло ей никаких неудобств. Мама и папа всегда были рядом и начеку, в школе с ней занимались замечательные педагоги, а друзья ничем не отличались от нее самой. Теперь пришла пора входить в мир многомиллионного мегаполиса, который жесточайшим образом отторгал не таких, как все. Это был мир слышащих и говорящих. На Нину и ее друзей, общающихся жестами, смотрели как на обезьян в зоопарке. Девушка все время натыкалась на чей-нибудь любопытный и чаще всего брезгливый взгляд. Однажды с пристрастием сравнив движения губ и выражения лиц говорящих людей с мимическими ужимками своих друзей, Нина пришла в настоящий ужас и даже оправдала зевак, провожающих их взглядами. Ее друзья, и она в их числе, настоящие обезьяны-бабуины.
Вернувшись домой после этого сравнительного анализа, девушка первым делом бросилась к зеркалу. Вот же она, Нина! Высокая и тоненькая. На ней отлично смотрятся самые узкие джинсы. У нее чудесные волнистые волосы, темные и блестящие. Их можно носить распущенными, а можно заворачивать в любые узлы — будет одинаково красиво. А лицо! Конечно, не красавица, но очень даже мила. Она взяла от родителей только самое хорошее. У нее папины, слегка удлиненные глаза и темные густые волосы, мамин хорошенький носик, а губы… А губы у нее, похоже, свои собственные, но тоже очень неплохие. Но чего стоят эти ее губы и глаза, если она все равно обезьяна… Обезьяна! Обезьяна! Не случайно все ребята с их двора каждый раз перестают общаться друг с другом и провожают ее глазами, когда она проходит мимо. Вовсе не на волосы ее смотрят и не на красивую фигуру. Они смотрят и думают: уродина, глухая тетеря… обезьяна…
* * *
— Андрей! Она все-таки влюбилась! — заявила мужу Ирина, когда он однажды пришел домой с работы.
— Неужели Мишка все-таки добился своего? — улыбнулся Андрей. — Давно он клинья к ней подбивал.
— При чем тут Мишка?! — некрасиво взвизгнула Ирина, и Андрей наконец заметил, что она сильно нервничает.
— А в кого же тогда…
— В этого самого… Впрочем, я так и знала! Все девчонки нашего двора виснут на его шее!
— Да кого ты имеешь в виду, Ира?!
— Ну… я же говорю… Этого… Кирилла Макуту…
— Макуту — это что? — решил уточнить Андрей.
— Это у него фамилия такая идиотская — Макута!
— Погоди-погоди… это тот самый Кирилл, который… как их сейчас называют… байкер?
— Байкер? Это что еще за новость — байкер?
— Это уже далеко не новость. Байкеры, Ира, они на мотоциклах, все в коже и металлических заклепках! — со знанием дела сообщил Андрей. — Они еще банданы любят носить, ну, платки такие головные. Чаще черного цвета.
— Вот именно! У него и платок, и металлические шипы на куртке, а на шее, ты не представляешь… прямо собачий ошейник…
Андрей наконец снял куртку, повесил ее во встроенный шкаф и прошел на кухню.
— Ир, так есть хочется, прямо сил нет, — сказал он и сунул руки под струю воды.
— Садись, сейчас супу налью, — кивнула Ирина и вздохнула: «Только это дела нашей Нинуськи не поправит».
— Слушай, Ириш, а с чего ты взяла, что Нина влюбилась в этого байкера?
— Во-первых, я видела из окна, как они пытались разговаривать…
— Кто? — изумился Андрей и отложил горбушку, от которой уже откусил приличную часть.
— Ну как кто?! Ниночка и этот… Макута!
— И как же они разговаривали?
— Сам-то как думаешь?! — разозлилась вдруг Ирина.
— Ир! Ну что ты сердишься! Я дело спрашиваю! Как они разговаривали?! Какие при этом были у них лица?!
— Такие, какие и должны быть! У Нины явно влюбленное, а у этого… байкера — такое сладкое, аж противно! Сразу ведь ясно, что ему глубоко безразлично, понимает она его или нет! То, чего он от нее хочет, можно замечательным образом делать молча.
— Ир… А с чего ты взяла, что он именно этого от Ниночки хочет?
— А чего?
— Ну… может быть, она ему тоже понравилась…
— Андрюша! Ну зачем она ему… глухая? Перед Андреем так и стыл в тарелке суп. Они с Ириной, не сговариваясь, избегали произносить это жуткое слово — «глухая». И если уж жена решилась назвать несчастье их девочки настоящим именем, значит, всерьез обеспокоена. И в общем-то, есть от чего беспокоиться. За Ниночкой давно ухаживал ее одноклассник Миша Румянцев, очень приятный молодой человек, к тому же не совсем глухой, а слабослышащий. Когда они учились в классе восьмом, родители купили ему очень дорогой слуховой аппарат. Сначала Миша наотрез отказывался его носить, потому что под воздействием аппарата окружающий мир накрывал его, привыкшего к тишине, со всех сторон такими шумами, от которых с непривычки у него дико болела голова. Постепенно молодой человек все же приспособился к своему аппарату и даже вполне сносно говорил. Тем, кто не знал, в чем дело, могло показаться, что парень говорит с каким-то иностранным акцентом. И Андрей, и Ирина считали, что при их обстоятельствах Миша Румянцев — наилучшая партия для Ниночки. За ним, опять же при их обстоятельствах, дочь будет как за каменной стеной. И вот на тебе — какой-то байкер в бандане и со странной фамилией. А как же Миша?
Андрей даже не заметил, что про Мишу спросил вслух.
— Плохо Миша, — тотчас отозвалась Ирина.
— Ты уже и про это знаешь? — удивился Андрей.
— Когда я увидела Нину с Макутой три раза подряд, я, разумеется, сначала спросила у нее, что все это значит.
— И что?
— Она усиленно делала вид, будто никак не может понять, что я имею в виду.
— Ну а ты?
— А я прямо спросила, не влюбилась ли она в Кирилла. Она сказала «нет», но при этом так густо покраснела, что никаких сомнений на этот счет у меня не осталось.
— А ты ей напомнила про Мишу?
— Разумеется.
— А она?
— А она уткнулась в компьютер и не желала даже смотреть на меня. Как я могла в таких условиях продолжать с ней разговаривать? Тогда я решила поговорить с Мишей…
— Молодец! — похвалил жену Андрей.
— Да, — согласилась Ирина. — Я даже домой к Румянцевым сходила, чтобы во всем получше разобраться. Так вот: Миша в тоске, потому что наша Нинка заявила ему, что между ними все кончено.
— Ты спросила из-за чего?
— Ну конечно же спросила. Он прямо так и сказал, что из-за Макуты, в которого она втрескалась.
— И давно?
— Миша сказал, что уж месяца два, как они встречаются.
— Встречаются?! — поразился Андрей. — Как?!
— А вот так! Он ее где-то возит на своем проклятом мотоцикле! Представляешь?
— Так он что… этот Кирилл… он что… тоже…
— Да что тоже-то?
— Влюбился?
— Я тебе уже сказала, что очень в этом сомневаюсь. Вокруг полным-полно здоровых языкатых девчонок. На что ему наша Нина, кроме как… ну, ты понимаешь…
— Так… может быть, мне поговорить с ним… по-человечески, по-мужски?
— Честно говоря, Андрюша, я именно к этому разговор и вела. Думаю, что обязательно надо с ним поговорить. Ты объясни ему, что… Впрочем, чего мне тебя учить…
* * *
— Ну и что теперь делать? — рыдала Ирина на плече у мужа.
— Не знаю, Ира… пока не знаю. — Андрей гладил жену по волосам. — Но мы обязательно что-нибудь придумаем… Вот увидишь…
— Да что тут можно придумать? Что?!
— В общем, надо туда ехать?
— Куда?!
— Я узнаю, Ириша, обязательно узнаю.
— У кого?!
— Ну… у кого-нибудь из тех, с кем Кирилл тусовался в нашем дворе. У его родителей, в конце концов!
Ирина жалобно всхлипнула, вытерла слезы и спросила:
— Может быть, ты все-таки был не очень корректен с ним, а?
— Ну конечно! — возмутился Андрей. — Я с этим сопляком говорил, как со взрослым мужчиной, а он ничего лучшего не придумал, как увезти у меня дочь! Сволочь этакая!
— Андрюш, а вдруг Ниночка в каком-нибудь притоне? Может, они там курят что-нибудь ужасное или колются… — Ирина опять заплакала. — А она… она и сказать-то ничего не может… даже на помощь позвать… У всех сейчас мобильники — звони не хочу, а у нее… ничего… Надо было все же и ей купить. Раздался бы от нее звонок — мы бы знали, что Ниночку надо спасать!
— Брось, Ира, мы все равно не узнали бы, куда надо бежать. А послать SMS никакой злодей ей все равно не позволил бы. Будем надеяться, что он увез ее не в притон…
— А куда? — Ирина с большой надеждой посмотрела на мужа.
— Ну, не знаю… Может быть, предаваться любви…
— К-как? К-какой любви…
— Плотской, Ира, плотской!
— Но… это ж-же уж-жасно…
— И все же получше, чем наркотики, согласись…
— Ей… всего лишь… семнадцать… — сквозь душившие ее слезы еле выговорила Ирина.
— Ничего… И в семнадцать… рожают… не умирают… А у современных девушек в семнадцать… организм уже вполне… в общем, готов…
Ирина посмотрела на мужа с ужасом. Она несколько раз беззвучно открыла рот, так и не сумев ничего произнести. Андрей обнял ее за плечи, прижал к себе и тихо сказал:
— Будем надеяться, что ничего такого с Ниной не случится. Я просто проговариваю возможные варианты. И этот не самый худший. Себя вспомни, Ирочка…
— Я… я любила тебя, Андрюша…
— Так… может быть, и Нина…
— Она-то, возможно, и любит, а вот он…
— Он тоже говорил, что любит.
— И ты ему веришь?
— Не знаю… Не очень… Я просто хочу надеяться, что с Ниночкой ничего плохого не случится.
— И все-таки… как же они разговаривают, Андрей?
— Я потому и предлагаю тебе готовиться к Нининой беременности. Разговаривать они не могут, значит, общаются другим способом.
— Но ведь потом… все-таки надо как-то и по-другому общаться… А Нину нет смысла вести ни к друзьям, ни на дискотеку или куда там молодежь теперь ходит…
Андрей отстранил от себя жену, усадил ее на диван, сел рядом с ней и сказал:
— А тут, Ириш, возможны два варианта: либо Макута учит Нинулькин язык — это, конечно, при условии, что он ее действительно любит, — либо…
— Либо посылает ее на все четыре стороны, — закончила за мужа Ирина.
— Вот именно… на все четыре… если не куда-нибудь подальше…
* * *
Ехать пришлось аж за сто двадцать километров от Питера, в поселок Выряново. Колеса «форда» Андрея вязли в раскисшей от обильных дождей дороге. В конце концов машину пришлось бросить и идти до нужного дома пешком, скользя по жирной бурой грязи. Когда Капитоновы подошли к нужному им дому, стало слышно, как за сплошной кирпичной изгородью носилась, звеня цепью, крупная собака. Она не лаяла, но шумно дышала и слегка повизгивала. Калитка оказалась дощатой, и сквозь нее уже можно было разглядеть молодую черноухую овчарку. Собака подошла к калитке, уставилась на непрошеных гостей и предостерегающе оскалила крупные острые зубы.
— Видишь, под какой надежной охраной находится наша дочь, — сказал Андрей. — А ты боялась.
На звук чужого голоса овчарка зарычала и даже пару раз негромко взлаяла.
— Ну и как нам пройти, собака? — спросил ее Андрей и специально подошел к калитке как можно ближе, чтобы она подала голос.
Овчарка не заставила себя долго ждать и залилась изо всех своих собачьих сил. Поскольку чужаки от калитки так и не отходили, лай очень скоро перешел в стадию настоящей собачьей истерии. В одном из окошек дома дрогнула занавеска, из-за которой показалось женское лицо. Андрей махнул рукой.
— Там не Нина? — Ирина подскочила к мужу поближе, но лицо уже скрылось за занавеской.
— Нет. — Он покачал головой. — Старушка какая-то. Может быть, бабушка Кирилла.
Через пару минут на крыльце действительно показалась пожилая женщина в наброшенной на голову и плечи серой пуховой шали.
— Вы к кому? — крикнула она, не спускаясь с крыльца.
— Нам бы Кирилла Макуту! — отозвался Андрей.
— А Кирюши сейчас нет!
— А когда будет?
— Вообще-то они обещали к пяти вернуться…
Андрей взглянул на мобильник. До пяти было еще полчаса. Ирина тут же зашептала ему на ухо:
— Слышал, «они»? С Ниной, наверно…
— А вы не разрешите подождать Кирилла в доме? — крикнул старушке Андрей. — У нас к нему очень важное дело! Мы из Петербурга приехали, а наша машина в вашей грязи… совсем увязла…
— А вы кто ж такие будете? — продолжала расспрашивать со своего крыльца старушка.
Собака уже сидела подле нее и настороженно посматривала на чужаков.
— Мы родители Нины! — не выдержала Ирина и так налегла на калитку, что собака в один прыжок оказалась рядом и опять залилась оглушительным лаем.
— Место, Альма, место! — прокричала ей старуха, и овчарка нехотя отошла в сторону своей будки и даже разлеглась около нее на мокрой земле. — Проходите, — разрешила старушка. — Собака не тронет. Альма, это свои! Сво-и!
Андрей толкнул калитку, они с Ириной вошли во двор и увидели, что на ногах старушки надеты только толстые вязаные носки, поэтому она и не хотела сходить с крыльца.
Заставленные кадками, ведрами и различным садовым инвентарем сени привели супругов Капитоновых в чистую комнату, полы которой были застелены ткаными половиками в голубую и коричневую полоску. Мебель была старая, годов шестидесятых прошлого века. Даже занавески, которые пришлось откинуть, чтобы шагнуть в комнату, Ирина узнала. Когда она была маленькой девочкой, у Епифановых точно такие же висели на окнах.
— Так вы, значит, родители Ниночки… — спустив с головы шаль, закивала старушка. — Я так и говорила Кирочке, что родители наверняка беспокоятся. Девочка непростая…
— Где она? — нервно спросила Ирина. — С ней все в порядке?
— В порядке, в порядке, — опять закивала старушка. — Укатили они куда-то на Кирочкином мотоцикле…
— А ваш… Кирочка… Он как… с нашей Ниной… Они что…
— Ой! Не говорите… — махнула рукой старушка, и Ирина, испугавшись этого ее взмаха, громко охнула. — Нет! Вы ничего плохого не подумайте! — сразу принялась успокаивать ее пожилая женщина. — Наш Кира — мальчик хороший… Но, понимаете, сейчас такое время… Я, конечно, не одобряю, но даже картину по телевизору какую-нибудь посмотришь, так там это обыкновенно…
— То есть вы хотите сказать, что они вместе спят? — встрял Андрей, а Ирина опять протяжно охнула.
— Да они на всем чистом… вы не думайте…
— А сколько лет Кириллу?
— Дык… Двадцать четвертый уж идет. Он у нас серьезный человек. И армию отслужил… А сейчас работает… что-то там с машинами делает… чинит, что ли… В общем, все честь по чести…
— А Нине всего семнадцать. Она же несовершеннолетняя! — повысил голос Андрей. — Что ваш Кирилл думает? Мы можем на него в суд подать, вы понимаете?
Старушка испуганно кивнула, и в этот момент за окнами раздался оглушительный рык мотоцикла и радостный лай Альмы. Андрей с Ириной бросились к окнам. Во дворе, еще сидя на мотоцикле, снимали шлемы парень и девушка, в которой они сразу узнали Нину. Кирилл слез с мотоцикла и подошел к Нине. Она обвила его шею руками, и молодые люди застыли, слившись в поцелуе. Потом Кирилл снял девушку со своей машины и на руках понес к дому.
— Бабу-у-уля-я-я! Дверь откро-ой! — крикнул он с крыльца.
Бабуля, стараясь не глядеть на гостей, бросилась к дверям. Андрей с Ириной так и остались стоять каждый у «своего» окна, привалившись к подоконникам, уставленным густо разросшимися малиновыми и белыми геранями.
Улыбающийся Кирилл внес Нину в комнату и, увидев супругов Капитоновых в боевых стойках, от неожиданности чуть не уронил девушку на пол. Она съехала с его рук, выпрямилась и, прижавшись к нему спиной, уставилась на родителей.
— Ну и как же это называется, Кирилл? — нервно потирая пальцы рук, спросил Андрей.
— Я люблю ее, — ответил молодой человек.
— Зачем же тогда увозить?! — выкрикнула Ирина. — Мы чуть с ума не сошли!
— Да потому, что вы все равно ничего не разрешили бы ей! Андрей Васильевич мне очень долго втолковывал, чтобы я ничего не смел…
— Я тебе втолковывал, что Нина… — еще более нервно заговорил Андрей, — я тебе объяснял, что она…
— Да я все знаю про Нину! — перебил его парень и обнял их дочь за плечи.
Она тут же отвернулась от родителей и спрятала лицо у него на груди.
— Ну… и что же вы собираетесь делать… дальше? — спросила Ирина.
— Я женюсь… на ней…
— Ты… ты понимаешь, какой это шаг? Ты соображаешь, что хочешь на себя взвалить?! Она же не такая, как все! — зачастила Ирина. — Считай, что она… инвалид! С ней надо жить другой жизнью! Не такой, к какой ты привык!
— Мне не надо никакой другой жизни… Я уже пожил всякой… другой… Я хочу быть с ней, а она хочет быть со мной, понятно вам?! — уже с настоящей угрозой в голосе бросил им Кирилл.
— Ей всего семнадцать, — заметил Андрей.
— Мы… мы предохраняемся, — очень спокойно ответил парень, и Ирина с Андреем разом почувствовали, как им в лицо бросилась краска.
Взяв себя в руки, Андрей предложил:
— Возвращайтесь-ка лучше в Питер.
— Куда? — усмехнулся Кирилл. — В питерской квартире у нас с братом на двоих комната одиннадцать метров.
— К нам возвращайтесь, — вздохнув, сказала Ирина.
— Мы… мы подумаем… — ответил он. — А сейчас вам все-таки лучше… уехать… Простите…
* * *
— И что мне теперь делать? — спросил Ирину с Андреем Миша Румянцев, когда они объяснили ему, где находится Нина.
Волнуясь, молодой человек говорил гораздо более невнятно, чем обычно. Высокий и стройный, одетый в строгий темный костюм с белой рубашкой и галстуком, нечетко говорящий по-русски, Румянцев напоминал юного служащего иностранного представительства в России. Капитоновы знали его с детства и любили почти как сына. Они были уверены, что в конце концов Нина с Мишей поженятся, а потому очень ему сочувствовали.
— Тебе, Михаил, остается надеяться только на то, что Кирилл устанет от Нины, — ответила ему Ирина. — Вы с ней одной крови, а Макута… Он просто еще не до конца понял, какая жизнь его ждет. Ты подожди, Миша…
— Сколько ждать? — спросил он, хотя понимал, что никто не сможет дать ему ответ на этот вопрос.
— Я думаю, что дождешься, — очень серьезно отозвался Андрей.
* * *
— Ты все-таки думаешь, что Кирилл Ниночку бросит? — спросила мужа Ирина, когда Миша ушел.
— Откуда мне это знать? Зато я точно знаю другое: здоровому человеку очень тяжело с такими, как Нина с Мишей. Это ж так любить надо, чтобы… В общем, я не знаю, способен ли байкер Макута на такую любовь.
— И все-таки ты зря обнадежил Мишу.
— Почему? — удивился Андрей.
— Да потому, что Румянцев — рафинированный мальчишка, а Кирилл — настоящий мужик, хоть и очень еще молодой. Это я тебе как женщина говорю.
— Вот такие, как ты, женщины и будут пытаться отнять его у нашей Нинки. И заметь, им ничего не стоит нашептать ему на ухо всякие сладкие словечки. А Нина… — Андрей развел руками, — только молчком. Неизвестно, кого он в конце концов выберет.
* * *
— Я не знаю, как сказать ей об этом, — мрачно проговорил Андрей. — Может быть, как-нибудь ты… ну… по-своему… по-женски…
Ирина, нахохлившись, сидела на диване с белым лицом, дрожащими синими губами и молчала. Андрей подсел к ней, обнял за плечи и тоже замолчал. Уставившись почти в одну и ту же точку на соседней стене, супруги Капитоновы просидели так минут десять, пока тишину не разорвала трель телефонного звонка. Андрей посмотрел на Ирину, но она опять молча покачала головой. Андрей вздохнул и снял трубку.
— Нина еще ничего не знает, — сказал он, глядя в пол. — А что мы должны ей сказать? Что Миша ни при чем? Но ведь… И что?! Еще неизвестно, что станет с нашей дочерью, когда она узнает… Нет, я не могу ничего сейчас обещать… Мы обсудим это с женой, и тогда… Нет… Не стоит… Как получится, так и получится… Умолчать о чем-то, конечно, можно, но обманывать… В общем, простите, но я предлагаю называть вещи своими именами… Да-да! Врать Нине я не стану!
Андрей шлепнул трубку на аппарат и посмотрел на жену.
— Что еще?! — выдохнула она.
— Ничего нового… не волнуйся, — ответил он. — Понимаешь, Витька Румянцев просит не говорить Нине, что всему виной Михаил.
Ирина в недоумении округлила глаза.
— Ну… дело в том, что у Миши кроме перелома ноги еще и тяжелейшая депрессия… Он… Виктор говорит, что Мишка теперь и с аппаратом не слышит. Такие вот дела…
— Зачем же он это сделал? Зачем?! — простонала Ирина, обхватив голову руками. — Бедная Нина… бедные дети… За что им все это? И так обделенные, так еще и…
— Им, Ира, все-таки лучше, чем… — Андрей не договорил, потому что жена все-таки разрыдалась. Он посмотрел на часы и деловым тоном сказал: — Ты, пожалуйста, успокаивайся. Минут через двадцать придет Нина…
Ирина, хлюпая носом и вытирая безостановочные слезы, проговорила:
— Я не могу успокоиться, не могу… Лучше бы с нами все это, чем с ними…
— И с нами не надо, Ирочка… — Капитонов опять обнял жену. — Я люблю тебя и не хочу, чтобы с тобой случилось что-нибудь подобное… И ни с кем… Никому не пожелаю…
К тому времени, как в замке входной двери заскрежетал ключ, Ирина кое-как уняла слезы, но глаза ее по-прежнему были красны. Нина влетела в комнату, зажав в руке мобильник. Две недели назад ей купил его Кирилл, и они теперь постоянно перебрасывались эсэмэсками. Не глядя на лица родителей, дочь рассеянно чмокнула их в щеки, прямо в куртке уселась в кресло напротив них и принялась набирать текст сообщения. Отослав его и ожидая ответа, она наконец подняла на родителей глаза, и улыбка тотчас сползла с ее лица. Она поняла, что случилось что-то нехорошее, и все ее существо уже излучало не радость, а тревогу.
— Что? — губами спросила она.
Ирина поняла, что выговорить это не сможет, поэтому взяла блокнот, в котором они, уходя из дома, обычно писали друг другу записки, и вывела дрожащей рукой:
«Кирилл разбился на мотоцикле».
Прочитав это, Нина перевела на родителей глаза, жалко улыбнулась и недоверчиво покачала головой. Андрей, решив, что лучше сразу покончить с самым страшным, взял из рук дочери блокнот и приписал:
«Насмерть».
Нина еще раз покачала головой. Она отказывалась верить. Если бы она могла слышать, то родители, наверно, в два голоса принялись бы говорить нечто успокаивающее или хотя бы объясняющее, что смерть Кирилла никак не возможно было предотвратить. У Капитоновых не было возможности спрятаться за слова, и они с ужасом и растерянностью смотрели друг на друга. Первой опомнилась Нина. Она посмотрела на родителей сразу повзрослевшими глазами и опять губами спросила:
— Миша?
Ирина с Андреем недоуменно переглянулись. Нина подключила жесты, и родители, которые, разумеется, давно выучили язык глухонемых, поняли следующее:
«Он хотел смерти Киры».
Ирина с ужасом посмотрела на мужа. Ей казалось, что, узнав о случившемся с любимым человеком, дочь забьется в истерике, но Нина, не проронив ни слезинки, с каменным лицом продолжала расспрашивать родителей. Несколько раз Андрей и Ирина пытались отвести разговор от Миши, но дочь упорно возвращала их к Румянцеву, утверждая, что без него дело никак не могло обойтись. В конце концов родители были вынуждены рассказать ей то, что знали сами.
* * *
Сначала Капитоновым позвонила Татьяна Румянцева и сообщила, что Мишу сбила машина. Он находится в больнице с серьезной травмой ноги, а потому на день рождения Ирины в следующую субботу они вряд ли смогут прийти. Сын взбудоражен и вообще неадекватен. Возможно, он сильно ударился головой, и настоящие последствия того, что случилось, выявятся позднее. Понятно, что Ирина, которая разговаривала с Татьяной, на непременном приходе Румянцевых в гости не настаивала, пожелала Мише поскорей прийти в себя и даже предлагала помощь, если друзьям что-нибудь вдруг понадобится.
Не успели Ирина с Андреем обсудить происшедшее с Михаилом, как им позвонил отец Кирилла и сообщил, что сын насмерть разбился на своем мотоцикле. Поскольку последнее время Кирилл жил у Капитоновых, у них находились почти все его документы. Валерий Сергеевич Макута попросил разрешения забрать паспорт и вещи сына.
— Как же все это случилось? — обратилась Ирина к почерневшему от горя отцу Кирилла, когда он переступил порог их квартиры. — Мы ведь что-то должны сказать Нине.
— Точно не знаю, — покачал головой Макута-старший, крутя в руках паспорт сына, — но очевидцы происшествия говорят, что прямо на проезжую часть выбежал какой-то дурной пешеход… прямо Кириллу под мотоцикл. Он вынужден был вильнуть в сторону, и его сбила идущая в другом ряду иномарка.
— А что этот… ну… пешеход? — спросил Андрей.
— Он тоже пострадал. Какая-то машина и его все-таки сбила, но вроде бы с ним все более или менее нормально… В общем, жив… А Кира… Думали, на свадьбе гулять будем, а вот как все получилось… — На глаза огромного широкоплечего мужчины навернулись слезы. Он вытер их тыльной стороной ладони и еще раз повторил: — Вот как все получилось… — и, сгорбившись, пошел к выходу.
Капитоновы поначалу никак не связали воедино происшествия с Мишей Румянцевым и с Кириллом. Андрей только и смог сказать:
— Что за кошмар на дорогах творится…
Ирина, не слушая его, думала о Нине. Как их девочка перенесет это страшное известие… Они с Кириллом действительно любили друг друга. Родители Нины это видели. Они и сами так привыкли к молодому человеку, что уже считали его мужем дочери. Что такое штамп в паспорте? Пустая формальность. Они и сами в юности некоторое время жили нерасписанными. Капитоновы уже давно перестали сожалеть о том, что Нина дала отставку Михаилу Румянцеву, выбрав Кирилла. Макута сумел им понравиться. Несмотря на экстремальный стиль одежды, он оказался человеком серьезным. Не зря его хвалила бабуля из поселка Выряново. Кирилл работал в автосервисе и неплохо зарабатывал. Он даже предлагал снять квартиру для них с Ниной, но Капитоновы не представляли жизни без дочери, которой была посвящена вся их жизнь. И вот теперь с дочерью приключилась беда. То есть она приключилась с Кириллом. Но если с ним, то с Ниной тоже…
Примерно за час до возвращения домой дочери к Капитоновым прибежала взъерошенная заплаканная Татьяна Румянцева.
— Мише хуже?! — в один голос выкрикнули Капитоновы.
У Татьяны так тряслись губы, что она никак не могла начать говорить. Андрей бросился в кухню, принес оттуда чашку с водой, но Мишина мать, отстучав дробь зубами о ее край, вся облилась, но, похоже, так и не смогла выпить ни глотка. В конце концов она сунула руку в карман плаща, вытащила оттуда смятый лист бумаги и протянула Капитоновым. Бумагу взял Андрей, разгладил ее и стал читать вслух:
— «Дорогие родители, простите меня, если сможете. Я люблю Нину Капитонову. Страшно люблю. Жизнь без нее мне не нужна. И я покончу с этой жизнью, в которой все не совпадает. Слух получают люди, которым не хочется ничего слушать, кроме мата и дичайшей музыки. А те, кому нужен слух, не могут как следует расслышать даже голоса любимых людей. Я не совпал с Ниной. Я люблю ее, а она любит другого. Она не хочет меня, но не получит и своего мотоциклиста. Нас обоих не будет. Вы так и передайте ей, что все сделал я, тот, которым она пренебрегла. Она думала, что я не способен на поступок, а я способен. Прощайте все. Прощай, Нина, и прощайся со своим байкером. Целую вас, мама и папа. Вы были хорошими родителями. Но человеку мало того, чтобы его любили только родители. Прощайте. Ваш неудачный сын Михаил…»
Закончив читать, Андрей с ужасом уставился на бок о бок сидящих на диване женщин.
— Бред какой-то, — сказал он.
— А мы в-ведь д-даже не знали, — наконец смогла вымолвить Татьяна Румянцева, — что у Миши с Н-Ниночкой в-все раз-зладилось… — Она схватила со стола принесенную для нее чашку и выпила из нее остатки воды. — Он н-ничего не говорил.
— А ты знаешь, Таня, что Миша добился того, чего хотел?.. — трясущимися губами произнесла Ирина.
— Как?! — охнула Татьяна.
— Нине действительно придется прощаться со своим… словом, ее Кирилл разбился… насмерть… на мотоцикле.
— Как?.. — еще раз пролепетала Румянцева.
— Похоже, что ваш Миша не просто попал под машину. Скорее всего, он назло Нине специально бросился под мотоцикл Кирилла. В результате Миша в больнице, но жив… а… нашего Киры…
— Н-е-ет… Только не это… — прошептала Татьяна, потом, задыхаясь, спросила: — И… и что же теперь будет?
Андрей сначала даже не понял, что она имеет в виду, и спросил:
— Ты о чем?
— Я… о Мишеньке…
— Что бы ни было, Таня, а его участь все же много лучше, чем Киры… Они с Ниной так любили друг друга…
— А Нина… она…
— А Нина еще ничего не знает. Представляешь, что с ней будет, когда она узнает!..
* * *
И вот сейчас вместо Нины, которую родители считали слабой беззащитной девочкой, перед ними сидела собранная и решительная взрослая женщина.
«Я убью его!» — написала она на листе блокнота крупными печатными буквами и два раза подчеркнула длинными ровными линиями.
Ирина обратила внимание именно на эту ровность линий и окончательно растерялась.
— Не ерунди, — сказал Андрей.
Нина слишком хорошо знала движения губ отца, когда он произносил эту фразу. Обычно она означала, что, с точки зрения Андрея, Нина занимается глупостями, например, стоя у плиты, ест макароны прямо со сковороды или поливает клумбу во дворе с балкона их шестого этажа. Макаронно-клумбовое выражение в применении к тому, что творилось в душе Нины, было для нее так же отвратительно-болезненно, как скрежет железа по стеклу для слышащего человека. Нинины ноздри затрепетали от гнева. Она встала и еще раз объявила родителям:
— Я убью его!
— Да что ты можешь сделать, глухонемая девочка! — попытался вразумить ее Андрей.
Это сложное прилагательное «глухонемая» было в их семье под запретом. Назвать Нину глухонемой было так же невозможно, как невозможно человека с одним глазом в лицо называть одноглазым, а горбатого — горбуном. Андрей специально употребил именно это жалящее определение, чтобы сбить дочь с толку, отвлечь от того, что она с таким жаром повторяла. Пусть она лучше возненавидит его, чем совершит что-то ужасное и непоправимое.
Ирина с колотящимся у самого горла сердцем смотрела на дочь. Как бы ей хотелось, чтобы ее Ниночка сейчас билась в рыданиях, которые так естественны в том случае, когда юная девочка теряет возлюбленного. Если бы она стонала и выла, они с Андреем утешали бы ее, поили лекарствами и тоже плакали бы вместе с ней. Им тоже, до спазмов в горле, было жаль Кирилла. Но почему Нина не плачет? Почему у нее такое жесткое лицо? Неужели они совсем не знают свою дочь?
А Нина между тем, смерив родителей презрительным взглядом, вдруг резко развернулась и бросилась вон из квартиры.
— Нина! Стой! Ты куда?! — опять в два голоса крикнули Ирина и Андрей.
Подобные родительские вопли редко останавливают даже слышащих детей. Нина их не слышала. Когда за ней захлопнулась дверь, Ирина взвизгнула:
— Что же ты стоишь, Андрей?! Беги за ней! Она же пропадет одна!
Андрей, сбросив шлепанцы, сунул голые ноги в осенние башмаки, сорвал с вешалки куртку и бросился за дочерью. Через полчаса он вернулся и сказал жене:
— Я не нашел Нину. Не успел. Видимо, она прыгнула в какой-то транспорт.
— Не в какой-то, а в автобус! Она ведь не может ездить в маршрутках! А автобус здесь у нас один! Почему ты не дождался другого? Почему?!
— Не знаю, Ира… Растерялся я как-то…
— А вот она не растерялась! Ты только представь, Андрюша, наша Нина оказалась единственной, кто в этой ситуации не растерялся.
— И где же ее теперь искать? Куда она может пойти?
— Пожалуй, я догадываюсь… — проговорила Ирина, бросилась к телефону, быстро набрала номер и, как только на другом конце провода откликнулись, закричала в трубку: — Это Елена Игнатьевна?! Здравствуйте! Это Ирина Капитонова! Да-да! К вам наша Нина не заходила?.. Заходила… А сейчас?.. Узнала адрес больницы и поехала к Мише… А Таня с Виктором где?.. Ах… уже в больнице… Да-да… Спасибо… До свидания… — Ирина положила трубку, обернулась к мужу и сказала: — Хорошо, что Татьяна с Виктором там. Звони им! Быстрей!
Андрей вытащил из кармана мобильник, соединился с Виктором Румянцевым и зачем-то закричал в трубку во весь голос:
— Витя! Здравствуй! Да, я… Как там Миша?.. Плохо… Никого не хочет видеть… Ясно… Слушай, к вам в больницу помчалась Нина. Ей Елена Игнатьевна объяснила, где Миша сейчас находится. Сами не знаем, зачем она к нему поехала, но думаю, ничего хорошего из этого не выйдет. Потому, собственно, и звоню. Вы уж как-нибудь ее там задержите… Не пускайте к Мишке… А мы с Ириной сейчас приедем!
В центре города Капитоновым пришлось минут десять постоять в пробке. Все это время Андрей, погруженный в тяжкие думы, просидел не двигаясь, вперив взгляд в лобовое стекло, покрытое каплями дождя. Как ни крути, а похоже, что баба Клава, которая уже десять лет покоится на Южном кладбище, была права. Они с Ирой около года жили гражданским браком, и у них родилась глухонемая дочь. Нина с Кириллом жила нерасписанной — на нее свалилось еще более тяжкое горе. Может быть, из поколения в поколение степень наказания возрастает, как бы густеет, концентрируется… Нет! Чушь! Не может такого быть! Тысячи людей не регистрируют своих отношений, и что? Разве все они несчастны? Недавно один известный актер на всю страну заявил, что для него штамп в паспорте ничего не значит. Не сыплются же на него несчастья за такое заявление! Впрочем, откуда Андрею знать, каковы дела этого артиста. Если честно, то последнее время на него без слез не взглянешь: съежился весь как-то, постарел… Пьет, наверно… Впрочем, какое Андрею до него дело? У него своих проблем невпроворот…
Ирина не могла сидеть спокойно. Ей казалось, что, пока они тут торчат, с Ниной непременно что-нибудь случится. Нет, конечно, она не убьет Мишу в прямом смысле, но и в переносном парню мало не покажется. Если он и так слух практически потерял, то от одного вида взвинченной до предела Нины… Да что там говорить! Ирина уже хотела предложить мужу бросить машину и поехать на метро, поскольку жизнь дочери важнее любой самой новой и дорогой машины, но вереница автомобилей впереди них наконец сдвинулась с места.
В вестибюле больницы охранник ни за что не хотел пропускать Капитоновых на этажи без синих бахил, которые никак нельзя было купить, поскольку аптека минут шесть назад закрылась. Хорошо, что одна сердобольная старушка подсказала Ирине, что очень приличные бахилы всегда можно найти в урне у входа в больницу. Старушка оказалась права. Из этой самой урны Ирина вытащила неплохие чехлы на обувь.
Больничный лифт почему-то не работал, и Капитоновым пришлось тащиться на пятый этаж старинного здания с очень крутыми ступенями. Когда задыхающаяся Ирина ворвалась в холл травматологического отделения, где должен был находиться Миша, первыми, кого они увидели, были супруги Румянцевы. Бок о бок, с совершенно прямыми спинами они сидели на кожаном диванчике, осененные листьями декоративного клена с яркими оранжевыми цветками. Слегка подрагивающая тень от одного лапчатого листа падала на лицо Татьяны, и Ирине показалось, что Мишина мать корчится в диких гримасах.
— Таня, что?! — бросилась к ней Ирина. — Где Нина? Она была тут?!
— Она в палате у Миши, — бесцветным голосом ответила Румянцева.
— Как, почему в палате?! Я же просил Виктора не пускать ее к нему! — возмутился Андрей.
Виктор посмотрел на него тяжелым взглядом и ответил:
— Ты и сам, Андрей, не смог бы ее не пустить.
— Да она… она в невменяемом состоянии! Она же может довести себя и Мишку до… до чего угодно!
— Она была очень спокойна, Андрей, — сказала Татьяна. — Честно говоря, я этому даже удивилась и… уж простите… немного обрадовалась. Кирилла бесконечно жаль, но то, что Нина не в истерике… это ведь хорошо… Разве не так?!
— Не знаю, я ни в чем не уверен, — покачал головой Андрей. — Предлагаю пойти и проверить, как там у них дела.
— Нина просила дать ей двадцать минут. — Виктор взглянул на часы: — Осталось всего… четыре… Подождем.
Капитоновы переглянулись, ничего не определили по взглядам друг друга и в конце концов сели на соседний диванчик. Они просидели в полном молчании пару минут, когда вдруг с улицы раздались какие-то странные крики и визг машин.
— Неужели еще кого-нибудь сбили? — безразлично проговорила Татьяна.
— Какой кошмар! — прошептала Ирина, а по коридору к выходу из отделения побежали врачи и медсестры.
— Наш врач тоже помчался, — констатировал Виктор Румянцев. — Хорошо, что сбили возле больницы. И травматология есть. Повезло человеку… хоть в чем-то…
— Может быть, помощь уже и не нужна, как… Кириллу… — пробормотал Андрей, а Ирину вдруг будто подбросило. Она вскочила с диванчика и дико воскликнула:
— Таня! Какая палата? Бежим!
Татьяна мгновенно поднялась и кинулась по коридору направо. За ней устремилась Ирина. Чуть помедлив, к женщинам присоединились и мужчины.
Дверь в маленькую одноместную платную палату, в которую родители поместили Мишу, была распахнута настежь.
— Где они?! — истерично выкрикнула Ирина.
Палата была пуста. Возле кровати на полу валялось одеяло в полосатом пододеяльнике и Нинина бежевая сумочка с медвежонком на колечке «молнии». Балконная дверь была открыта, и ветер парусом надувал шелковистую голубую занавеску. Родители молодых людей, пихая друг друга, с трудом протиснулись на узенький балкончик. Он тоже был пуст, если не считать костылей, аккуратно поставленных у стены. Татьяна первой взглянула с балкона вниз, и из ее груди вырвался звериный крик:
— Не-е-ет!!!
Прямо под балконом на мокром черном асфальте лежали двое в нелепых позах: юноша в синей больничной пижаме и девушка в голубых джинсах и модной розовой курточке с меховой опушкой.