По приезде Марины с Дмитрием в Петербург в квартире Галины Павловны собрались все заинтересованные лица. Марина попросила, чтобы обо всем случившемся в селе Красном рассказал Дмитрий. Он согласился, но Галина Павловна потребовала, чтобы все сначала непременно выпили чаю с пирогами, которых она к этому дню специально напекла великое множество. Когда сидящие за столом утолили первый голод, Борис потребовал:
— Давай, Димон, рассказывай, не томи… Сил уже нет терпеть…
— Конечно… — согласился Дмитрий, но именно в этот момент раздался звонок входной двери.
— Странно, — удивилась Галина Павловна. — Вроде бы все здесь. Может, твой Сережка пришел, а, Марина?
Марина пожала плечами, хотя точно знала, кто сейчас войдет в гостиную ее свекрови.
Галина Павловна привела Нонну. На ее лице играла независимая улыбка, но Марина знала, чего она стоила сестре.
— Ну что? Примете меня в свою компанию? — спросила Нонна. — Или тем, которые не Епифановы, лучше сразу на выход? Туда, откуда пришла?
— Что ты такое говоришь, Нонна… — буркнула Галина Павловна и посмотрела на Бориса. Все присутствующие тоже невольно повернули к нему лица. На него же пристально смотрела и Нонна.
Борис с подрагивающими губами поднялся из-за стола, легонько толкнул рукой в плечо сидящего рядом с ним Андрея Капитонова и сказал:
— Иди сюда, Нонна.
Андрей согласно кивнул и пошел на кухню за табуреткой. Побледневшая Нонна прошла вдоль стола и опустилась рядом с Борисом. Он, оглядев всех напряженным взглядом, обнял ее за плечи и спросил:
— Так что ты сказал, Димка?
— Да… так вот… — начал Дмитрий, и все разом отвернулись от Бориса с Нонной. Только Марина, которой было хорошо известно, что сейчас будет рассказано, одними уголками губ улыбнулась сестре. Это она уговорила Нонну прийти к Галине Павловне именно на эту сходку всех оставшихся из рода Епифановых. То, что им с Борисом не жить друг без друга, давно ясно всем. Их соединило небо. И пусть родственники все сразу увидят, обсудят, выскажутся, если захотят, и оставят их в покое. Но Марина не ожидала, что Борис поступит именно так. Обняв Нонну за плечи и посадив рядом с собой, он предупредил все досужие разговоры, пересуды и вопросы. Их отношения с Нонной — только их отношения. И всем понятно, что эти двое будут вместе, через какие бы мучительные объяснения друг с другом им ни пришлось еще пройти.
— И что же этот Корсаков? Еще жив? — спросил Александр Толмачев после того, как Дмитрий закончил свой рассказ.
— Был еще жив, когда мы уезжали, но лечащий врач сказал, что шансов выкарабкаться у него почти нет, — ответил ему Дмитрий.
— А если все-таки очухается? У него все права на наследство!
— Если очухается, сядет за нападение и попытку изнасилования. Кроме этого, к нему у местных властей еще много претензий. Похоже, уже доказано его участие в нескольких ограблениях. В общем, тюрьма по этому Корсакову плачет.
— Значит, местная церковь приняла серебро? — на всякий случай еще раз спросил Борис.
— Приняла, — кивнул Дмитрий.
— И проклятие сняла?
Все присутствующие устремили напряженные взгляды к Дмитрию. Он потер руками виски и сказал:
— Не все так быстро. Я уже Марине… Евгеньевне говорил, что необходимо молиться за тех Епифановых, которые совершили сей грех. Жертвовать средства на монастыри, детские дома… И самим надо жить… по совести… А уж как получится со снятием проклятия… В общем, все в руках Божьих…
— А золото, значит, обратно привезли?
— Не все. Кое-что в церкви оставили, а несколько вещиц привезли. Они Наташины. В частности, нательный крестик с сапфиром.
— Кстати, Галина Павловна, — начала Марина. — Неужели вы не знали о ценностях, хранящихся дома у Матвея Никодимовича?
— Не знала, — покачала головой пожилая женщина. — Мне даже в голову не приходило заглядывать в холодильник на балконе.
— А в шкатулки, которые стояли на тумбочке трюмо?
— Я ничего не трогала, никуда не заглядывала. Не хотела… Честно говоря, боялась, что обнаружу еще что-нибудь, кроме этих злосчастных серег с изумрудами. Мне и их было достаточно…
После этих ее слов все как-то разом вспомнили, что на столе полно пирогов, и засуетились над своими чашками.
— Чайку, что ли, подогреть еще?.. — проронила Галина Павловна и хотела подняться из-за стола, но ее пригвоздил к месту звенящий голос Ирины:
— А где сейчас эта девочка? Наташа… Натка…
— Она сейчас у наших с Нонной родителей, — ответила ей Марина. — Натка уже успела подружиться с Аней.
— А вы… с ней к нам с Андреем… придете как-нибудь в гости?
— Конечно. Хоть завтра.
— Да… Завтра — это хорошо, правда, Андрей?.. — все таким же звенящим, готовым сорваться голосом отозвалась Ирина. — Завтра ведь суббота… А эта Натка… она какая?
— Она беленькая-беленькая, как какая-нибудь Машенька из сказки, — сказала Марина.
— Это хорошо, что беленькая, ведь правда, Андрюша?
— Правда, Ирочка, — ответил Андрей и обнял ее за плечи так же крепко, как Борис Нонну.
Чтобы отвлечь всеобщее внимание от Ирины, взволнованной появлением в семействе Епифановых маленькой девочки, Дмитрий спросил Толмачева:
— Саша, а как дела у твоих сыновей?
Тот удрученно махнул рукой и ответил:
— Плохо. Артема из реанимации перевели в общую палату, но лучше бы не переводили. Похоже, что эти, с позволения сказать, больные и в больнице умудряются доставать то, чем можно, по их выражению, ширнуться. Да и Макс — никакой… Мы с Леночкой держимся из последних сил.
— Я не из праздного любопытства спрашиваю, — пояснил Дмитрий. — Хочу вам сделать предложение.
— И какое же? — горько-насмешливо спросил Толмачев. — Неужто панацею предложишь?
— Нет. Альтернативу.
— То есть?
— В тридцати километрах от нашего села есть одно сельцо… Мы с настоятелем тамошней церкви, отцом Филаретом, между нашими населенными пунктами на озере, под красивым названием Синеокое, в прошлом году начали строительство обители для молодых людей, зависимых от алкоголя и наркотиков. Ну… больше, конечно, к нам приходит алкоголиков, потому что наркотики в деревнях достать трудно, а вот пьет народ в сельской местности по-страшному.
— Ваша обитель именно для молодых? — заинтересовался Александр.
— Мы принимаем людей любого возраста, но пожилых уже трудно исправить, да они и не хотят бросать пить. А вот молодые ребята часто понимают, что стоят на самом краю, хотят остановиться, но силенок не хватает. Такие к нам и идут. Есть несколько парней даже из Новгорода, то есть из города.
— И чем же они у вас занимаются?
— Своими руками строят эту обитель, общаются. У всех у них одна беда, а надежды, кроме как на Бога, больше ни на что не осталось. Так некоторые приходят к вере. Они молятся, постятся… ну и прочее…
— И что, помогает? — с сомнением спросил Саша.
— Не всем. Некоторые не выдерживают и уходят. Мы не уговариваем остаться, но даем понять, что всегда готовы принять их обратно. Кроме того, отец Филарет — в прошлом отличный плотник и столяр-краснодеревщик. Ребята у него учатся, получают специальность. Согласись, тоже неплохо.
— Пожалуй… А случаи… ну… исцеления… были?
— Я же сказал, что мы всего год назад начали это дело. Но те, кто живет на строительстве, не пьют и не колются — это точно. Конечно, никто не даст тебе, Саша, гарантии, что эти ребята никогда больше не сорвутся, но они знают: им всегда будет куда приехать, если опять дойдут до края.
— У вас есть спонсоры?
— Да какие спонсоры! — усмехнулся Дмитрий. — Кто станет вкладывать деньги в алкоголиков и наркоманов?
— А на что же вы существуете?
— У ребят почти натуральное хозяйство. Что вырастят, то и будут есть. Если что-нибудь руками сделают и сумеют продать — тоже деньги. В общем, работы столько, что скучать, пить и колоться им некогда.
— Что же такое можно сделать, чтобы продать? — удивился Толмачев.
— У нас есть люди, которые их обучают, например, бондарному делу. Бочки они продают. Когда будет готово специальное помещение, отец Филарет собирается открыть в нем иконописную мастерскую. Есть способные к этому делу ребята. В общем, планы большие.
— А ты там с какого боку?
— У меня нет светской специальности, а потому я на подхвате, — рассмеялся Дмитрий. — Ну а если серьезно: у меня другие задачи, духовного плана…
— И как же к вам попасть?
— Не проблема. Мы же свои люди. Ты, главное, с женой переговори и с сыновьями. Надо, чтобы они сами согласились приехать. Насильно ведь их не потащишь.
— А когда ты уезжаешь?
— Послезавтра.
— Зайдешь к нам перед отъездом?
— Конечно.
— Мариш! А может, и твоему Сережке стоит туда съездить? — подал голос Борис. — Ну… так просто… на экскурсию… посмотреть: как… что… Мается парень. Как бы и его куда не надо не затянуло.
Марина молча кивнула. Конечно же она непременно съездит в Красное с детьми, только всем Епифановым пока не обязательно знать, сколь далеко простираются ее планы.
* * *
Марина с Дмитрием стояли на перроне. Вот-вот должен был подойти поезд на Новгород.
— Ну и… что же ты думаешь насчет моего предложения? — Дмитрий в конце концов решился задать вопрос, который больше всего его мучил.
— А разве у тебя есть какие-нибудь сомнения на этот счет? — спросила Марина, глядя в его синие глаза.
— Конечно есть… Я всегда во всем сомневаюсь.
— Во мне не надо, Дима… Я тоже полюбила тебя, как только увидела. Мне сразу стало страшно. Я показалась себе преступницей и предательницей.
— Из-за Алексея?
— Да…
— Поверь, что мы не совершим преступления против его памяти. Ты ведь будешь помнить его всегда?
— Конечно… — Марина посмотрела вдаль, увидела медленно приближающийся к платформе состав и печально сказала: — Твой поезд… Дима…
Дмитрий обнял ее за плечи и отозвался довольно бодро:
— Но ты ведь приедешь ко мне…
— Не скоро… — выдохнула Марина. — Ты же понимаешь, что скоро не получится…
— Понимаю… И буду скучать…
— И я буду.
— Ну… иди, Мариночка… — Дмитрий попытался легонько оттолкнуть ее от себя, когда поезд остановился против них. — Долгие проводы — лишние слезы.
Но Марина не смогла сразу уйти. Она прижалась к нему и обняла за шею. И православному священнику отцу Дмитрию ничего не оставалось делать, кроме как поцеловать ее в губы при всем честном народе.