Он это умеет — годы все планировал, осуществлял.
На последнем этапе всегда нервы сдают!
Квартира, куда Иван Сашку привез, была симпатичной, точнее, обязательно станет таковой после того, как в ней закончится ремонт, находящийся сейчас в начальной стадии.
В старинном доме в центре Москвы, на первом этаже, располагалось сие пристанище, очень похожее на бывшую коммуналку, до этой ипостаси и революции бывшую, как водится, чьим-то барским домом, с длинным коридором, заканчивающимся местами общего пользования. Слева по коридору располагалось три комнаты, справа две и кухня. Кухня, одна из комнат и места бывшего общего коммунального пользования были уже отремонтированы, остальное помещение находилось в ободранном и подготовленном к штукатурке состоянии. Пространство квартиры радовало кубическими метражами — широкий коридор, высокие потолки, большие комнаты и огромная квадратная кухня.
— Твое добро? — поинтересовалась Саша, осмотрев предоставленное жилье.
— Не совсем, — туманно ответил Гуров.
— Конспиративная квартирка друга какого-нибудь не менее конспиративного, — усмехнулась она.
— Да ладно, Романова, — предложил перемирие Иван, — давай лучше чайку попьем с пирожками Лукиничны.
— Ну давай, друг-нелегал, попьем, — приняла ветвь мира Сашка.
Они в четыре руки стали распаковывать пакеты со снедью, любовно собранные щедрой Лукиничной, заваривать чай, накрывать на стол. И Санька не удержалась, спросила:
— У тебя дети есть, Гуров?
— О как! Нападение? — отреагировал он.
— Надо же о чем-то говорить! — оборонялась Сашка.
— Обходя то, о чем говорить не хотим? — напомнил он.
Взаимные язвительные уколы стали даже привычными, итак: в тонусе, в тонусе, чтобы не расслабляться!
Ему нравилось.
— Да. Так что насчет детей?
— Может, и есть, но меня по данному вопросу не информировали, претензий и требований не предъявляли.
— Эх, сладка мирская холостяцкая жизнь, да, Ванечка?
— Сладка-а! — изобразив данную сладость, согласился Иван. — Так же как и у тебя, Санечка!
Выпад в ответ. И еще один, на ее приподнятые брови с недоуменно-вопрошающим выражением лица.
— А что, у тебя есть муж, дети, любовник, любимый? Или это только мужиков принято порицать за холостяцкую вольницу?
— Да. Ты прав, — признала она, — это я как-то…
— Романова! — преувеличивая потрясение, воскликнул он. — Ты только что призналась, что не права!
— Не надо так уж явно радоваться!
— Да ты что! Это великое событие! — не унимался Иван. — Эх, жаль, выпить нечего, такие события требуют отмечания! Александра Владимировна Романова признала, что была не права! Нонсенс! Парадокс! Всеобщее ликование! У тебя все готово? Давай, давай, сядем скорее, чокнемся хоть чаем и пирожками!
— Самолюбование и самодовольство сгубило многих мужчин, Гуров! — защищалась Сашка.
— Да что ты, свет Владимировна! Ты все это уколошматила и уканапупила в начале нашего знакомства! — от души балагурил Иван.
Они накрыли стол, сели друг напротив друга, Иван поднял чашку с чаем.
— Выпьем за редко встречающееся в природе у женщин умение признать свои ошибки, — провозгласил он тост.
Конечно, она добавила уточнений! А что, могло быть иначе?
— И отсутствующее у большинства мужчин!
Ну девка — никакого удержу!
Чокнулись чашками, отхлебнули горячего чая, откусили от пирожков. Сашка поспешила реабилитироваться, конечно нападая!
— Зря ты, Иван Федорович, свое инкогнито открыл. Ой, зря! — с аппетитом уплетая откушенный кусок и театрально разглядывая пирожок в руке, сказала она.
— Это какое? — подал ожидаемую реплику Иван.
— Ну, що прынц! Прынцы, они, Гуров, завсегда на спасенных барышнях женятся. Как правило, прынцессах, но бывают и исключения. Но женятся завсегда! Придется тебе, Ванечка, на мне жениться, хоть я и не прынцесса!
Порассматривав пирожок, откусила от него еще кусок и, вздохнув в духе русских народных сказок, процитировала:
— «Не принцесса — королевна!»
Иван подхватил игру, получая непередаваемый кайф от дурашливости, разыгрываемого представления, ее едких реплик, мгновенных выпадов.
Хо-ро-шо!
— А я не из тех прынцев. Другой.
— Это какой такой другой? Прынц-шатун, что ли? — полюбопытствовала она.
— А вот такой! Который всех спасает, ничего в благодарность не ждет, идет дальше спасать! Гордый, благородный и независимый, — склонив головушку набок, дурачился Иван.
Сашка кивнула — поняла.
— Многостаночник, значица. Альтруист. Герой! Быва-а-ает! Прынцессы от большой поруганной любви с башен сигают, папаши ихние, короли, догонку посылают, чтобы возвернуть в лоно семьи и королевства всучить половину. А ты, такой гордый, красивый, прынцесску успокоил, папаше ейному спокойствие на границах пообещал, а сам утречком шасть в оконце и был таков! Других спасать отправился!
— Где-то так. Принцесс, знаешь, много, а я один. Других-то что обижать! А ты у нас, значица, — подражая ей, вернул он выпад, — та принцесска, что претендентам по три забубённых загадки задавала: не ответил — в пропасть?
— А как ты думал, Ванечка? С умными девочками всегда непросто, это тебе не Фросек, гороховских дочек спасать!
— Это же цветник! — поделился радостью Иван. — С ними веселее, проще и спокойнее!