- Боря. Он потом, кажется, говорили, погиб. В армии... Но я до сих пор не уверена, не верю... Я тогда много стихов написала, целую тетрадь. А еще одна гулять ходила на Ленинские Горы. Вот и бeгала - вверх-вниз; вверх -вниз. Любовь "выбегивала" А что было делать? Мне потом, правда, как-то его друзья звонили - ну это когда мы уже экзамены в институты сдавали: я в университет поступила, а он в институт провалился, вообще, он хотел быть актером - способности были...
- А у тебя есть его, фотографии?
- Как-то получилось что нет. Он же не из моего класса был - я в десятом "А", а он "Б" ...
- Жалко... А он какой, был? Светленький, темненький? Симпатичный?
- Симпатичный, конечно. Скорее светленький. Русый. Милый был очень, смешить любил....
Катя положила ей голову на плечо и прошептала в ухо "Я ведь тоже стихи сегодня написала: "Мы вместе спугнули сказку - закрыли за ней дверь, стерли с лица краску и стали тем, что теперь". Ну, там еще начало есть, но оно неудачное... А еще: "Мне повстречался пудель - он был мудр и сед. И сказал-пролаял пудель: "А несчастной любви нет!" Вот...
- Катюш, но это ведь удивительно!, - Ирина была всерьез изумлена - это мои стихи того времени, почти то же. Как-то так... "Детский рисунок... В дождливой пыли...- Отчего падают листья? - от несчастной любви". Что-то еще. Вот: "Тихо крутится пленка. Письмо порви" - и вот дальше эти вопрос ответ "от несчастной любви... Видишь, у нас вместе целое стихотворение. К тому же, оптимистическое: "Несчастной любви нет".
- Нет, мам, ну как здорово у нас вышло... А я ведь твоих этих стихов не знала.
- Да их и нет... Так, в голове обрывочки... Вот сейчас вспомнились.
- Мне понравилось писать. Такой холодок по спине, когда строчка пишется, И получается.... У меня хоть что-то получилось? - встревожилась Катя.
- Конечно. Сама же чувствуешь!
- Мам, а я так есть захотела! Пойдем тихонько, чтобы бабушку не разбудить, перекусим.
Они на цыпочках пошли на кухню, взяли по пирожку, запили компотом, про который все во время сумбурного обеда забыли и, вполне умиротворенные, разошлись по постелям. Ирина долго не могла заснуть - вставали картинки прошлого, того самого прошлого, о котором она рассказывала сегодня Кате "Борька, походы, "нежные песни": "А где-то на главном месте кто-то успел повесить четыре звезды - созвездье "Я тебя не люблю". Под утро сон все же сморил, проснулась она под тихие голоса Кати и матери, донеслось жужжание кофемолки, запах кофе. "Все хорошо. По крайней мере, все будет хорошо!" почему-то подумалось. Ирина накинула халат, побежала в ванную. Умытая, веселая явилась на кухню - там в халатах уже сидели за кофе бабушка с внучкой.
- Доброе утро.
- Доброе утро, Ира, - откликнулась мать, - я сейчас ухожу созвонилась с не явившимся вчера гостем - просит о встрече.
Ирина сообразила, что действительно, проснувшись, не обнаружила возле кровати телефона: "Ну и хорошо - жизнь здесь вовсю кипит".
- А ко мне скоро аспирант заедет. В десять.
- Это через пятнадцать минут! - с ужасом вскрикнула мать, взглянув на свои часы. Ирина быстро глотнула кофе и побежала одеваться, вроде бы беззаботно рассмеялась ей вслед Катя. Мать ушла одеваться к себе, Катя схватила свои вещи и скрылась в ванной. Ирина быстро приводила себя в порядок. Ровно в десять хлопнула дверца лифта, раздался звонок. Ирина мгновенно открыла. С коробкой конфет в руках стоял ее аспирант.
- Проходите. Может быть, кофе. - Он кивнул. Ирина усадила его в большой комнате, быстро поставила на поднос чашки, молочник, сахар и принесла. Появилась уже готовая на выход мать.
- Это моя мама - Мария Филипповна. - Познакомились.
Потом из ванной выпорхнула в джинсах и майке Катюша.
- Это моя дочь Катя. - Поулыбались друг другу. Катя скрылась в детской, мать закрыла за собой входную дверь. Мухамед открыл папку и показал Ирине увесистую пачку листов - первую главу своей диссертации. Пили кофе и как всегда болтали - Мухамед неторопливо рассказывал свои семейные новости: что делают дети, как у них с русским языком, что сказала и сделала Зара - жена. Ирине было легко в его обществе - спокойный, предсказуемый, четкий. Почему-то в голову забрели странные мысли: "Интересно, что на той кассете? Если она предназначена только мне, значит, это "взрослая" кассета. Нужна мне сейчас такая? Растревожит, взбаламутит, а я и так..." Myхамед задал какой-то вопрос, Ирина очнулась переспросила и опять включилась в беседу. Вскоре Мухамед поднялся, поблагодарил за угощение. Условились о следующей встрече, Ирина пообещала быстро прочитать его работу, поправить грамматику. Аспирант ушел, из детской выглянула Катя.
- Мам, а теперь что ты будешь делать?
- Не знаю еще, Катюш. Надо позвонить по поводу Васи, узнать, как обстоят дела... А еще я очень хочу дозвониться одному человеку . Не получается пока.
- А он кто? - Катя села напротив Ирины, на место, где только что сидел Мухамед. Ирине не понравился вид неубранного стола - чашки из-под кофе, открытая сахарница, она вскочила унесла посуду и, вернувшись в комнату, села теперь уже в кресло.
- Он? Один из приятелей молодости. Автор того самого "шедевра", где я -Тонечка.
- А-а! А вы давно не виделись?
- Порядочно. То есть мы виделись коротко лет семь-девять назад, когда, я по приглашению тети Бети - жены дедушкиного троюродного брата ездила в Израиль. Очень коротко, мы и не пообщались почти. У него жена красивая, трое (или четверо) детей. А сейчас мне с ним очень бы нужно было поговорить...
- А позвони сейчас - вдруг дозвонишься, - с каким-то азартом преложила Катя.
Ирина помнила уже телефон наизусть. Позвонила. Катя следила за выражением Ирининого лица.
- Ну?
Ирина положила трубку:
- Все то же. Автоответчик.
- Мам, я сбегаю ненадолго к Маринке, возьму у нее билеты. У меня же экзамены уже на носу. Мы с тобой совсем об этом забыли.
Катя чмокнула мать и убежала. А Ирина опять вспомнила Иерусалим Игорь сухой, в модных очках, крепенькие загорелые дети, улыбчивая жена. Ирина приехала тогда после тяжелого разрыва с любимым тогда мужчиной, не в лучшей форме. Игорь с семейством были с ней милы - куда-то сводили, что-то подарили, все это как-то смутно маячило в памяти. Но что-то ведь осталось... Улочка... Две девочки в темных длинных юбках и светлых блузках под палящим солнцем. Разглядывают какие-то фотографии. Неподалеку хасид с мальчиком, кажется, совещаются, в какую сторону идти дальше. Вдали маленькое кафе, человек с газетой за столиком. Все это сохранилось в памяти, застыло. Примерно такую же сценку увидела она однажды на выставке московской художницы Стеллы Норкиной. Захотелось познакомиться. Она оказалась невысокой рыжеватой женщиной с маленькими круглыми черными глазками, крохотными ручками. В веснушках. Улыбчивая. Выслушав комплименты пригласила в гости в мастерскую... Там за маленьким столиком ("детсадовским", - подумала Ирина) сидел немолодой мужчина - крупный статный с ярко синими глазами.
- О, гостью привела, Стеллочка. Кстати-кстати - расскажу историю.
- Позвольте вам, Ира, представить - друг юности моей мамы, писатель Аким Николаев.
Писатель чуть приподнялся, и вместе с ним приподнялся столик, и поцеловал Ирине руку.
- Рад. Сердечно рад. К нашему шалашу - он плавно опустился на диван, столик встал на место. Ирина прыснула.
Из стоящей рядом с ним сумки он достал большой китайский термос, три бутербродницы, бутылки, упакованные в пакеты, забитые льдом.
- Стеллочка, с тебя только посуда и вилки-ножи. Я тебя, безхозяйственницу, знаю - вся в мать - не принять, не угостить. Зато талантливая.
Стелла, щуря круглые глазки, молча расставила посуду.
- Ну что, Ириша, пришли посмотреть новый Иерусалимский цикл?
- Да. Я видела две работы - влюбилась, вот и напросилась в гости.
- А я напросился, когда узнал, что гостья будет. Люблю ли, знаете, ли когда гостья приходит...
Он рассматривал Ирину откровенно, пристрастно. Губы сочные еще, свежие. Лицо холеное. "Интересно, сколько ему?". Как бы отвечая на вопрос, он сказал:
- Знаете ли, мне 76. Не потерял еще интереса ни к вину, ни... - он похмыкал, - к искусству.
Разлил водку, разложил закуску, поднял рюмку.
- За двух прекрасных дам, согревающих своим присутствием мое старое сердце.