На следующий день я отправилась на работу, чтобы забрать домой каталоги, с которыми последнее время работала. Тогда в понедельник перед высадкой на объект уже не надо будет за ними заезжать. Было воскресенье, и я надеялась, что в офисе никого, кроме охранника, не застану.
Так и случилось. Я поздоровалась с ним, перекинулась парой фраз, порылась в библиотеке, полистала каталоги, забрала все, что мне было нужно, оделась и собралась было идти домой. Но, проходя мимо кухни, услышала до боли знакомый, но какой-то приглушенный и просительный Юлькин голос:
— Петрович, миленький, ну еще разочек, а?
Я остановилась и прислушалась. На кухне происходила какая-то непонятная возня.
— Да, Петрович, да, — умоляла Юлька, — я хочу только тебя!
Интересный разговор для тихого воскресного утра, подумала я, а главное, какой содержательный.
— Ну, пожалуйста, — настаивала Юлька, — я сделаю все, что ты захочешь.
Я не выдержала и заглянула внутрь. Юлька сидела верхом на стуле спиной ко мне и разговаривала по телефону.
— Любимый мой, единственный, спасибо тебе! Петрович, спасибо за все! Навеки твоя… ну, ты меня знаешь… конечно… Пока, пока, целую…
— Это что? — удивилась я. — Секс по телефону, что ли?
— Машка! Привет! — завопила Юлька и бросилась мне на шею. — Как я по тебе соскучилась!
— Здорово! — ответила я и почувствовала неожиданно для себя, что тоже ей обрадовалась.
— Ты что здесь делаешь в свой законный выходной? — спросила Юлька.
— А ты что?
— Кофе пью и по телефону разговариваю.
— Слышала я твой разговор. С кем это ты так?
— С сантехником моим, с Петровичем.
— У тебя, кроме маникюрши и гинеколога, еще и сантехник личный появился?
— Что значит появился? Всегда был. Он в моем подъезде живет. Очень полезное знакомство. Хочешь, я и тебя ему порекомендую?
— А рекомендации мне приготовить в письменном виде или он на слух поверит?
— Поверит, он добрый, — успокоила меня Юлька. — Поломается немного и поверит. И все сделает. Особенно, если попросить его как следует. Зайдите, мол, к нам в индивидуальном, так сказать, порядке, осуществлю ваши мечты, причем самые смелые. В денежном эквиваленте, разумеется.
— Что-то серьезное случилось? — поинтересовалась я.
— Унитаз сломался. Уже месяц смываю и мою руки одновременно.
— Бывает, — засмеялась я.
— Ерунда все это, мелочи жизни, — отмахнулась Юлька, подливая себе кофе. — Ты-то как? Что нового? Сто лет тебя не видела.
— А что у меня может быть нового? Все то же, все так же.
— И у меня все то же, все так же, — Юлька глубоко, театрально вздохнула. — Кофе хочешь?
— Наливай!
Юлька достала из шкафчика чашку, насыпала туда кофе, сахар, брызнула водички из чайника и стала ложкой перетирать содержимое в мелкую кашицу.
— Что это ты делаешь? — спросила я.
— Я делаю тебе кофе эспрессо. Сам Самыч научил. Если все это долго-долго растирать, а потом залить крутым кипятком, то такая пенка получится — закачаешься!
— Он что, такой бедный, что у него дома кофеварки нет?
— Дома у него есть все. А в холостяцкой квартире пока ничего. А так как мы проводим там все свободное время, то надо же как-то приспосабливаться?
— Надеюсь, вы ограничились одним кофе?
— А чем это я хуже тебя? — обиделась Юлька.
— В каком смысле? — не поняла я.
— Ты можешь позволить себе невинное приключение на снегу за гаражами, а я на полу вся в побелке не могу?
— Ну наконец-то, сподобилась! — засмеялась я. — И какие впечатления от экстрима?
— Скромные впечатления. Я бы даже сказала, скудные.
— Может быть, просто первый блин комом? Волнение, нетерпение, неудобства — все можно понять.
— Понять, конечно, можно. Но, представляешь, он занимался любовью, даже не потрудившись снять пальто.
— Ну, правильно. Он же у нас кто? Конь в пальто. И конь старый. Радикулит там, остеохондроз…
— А мне говорили, что старый конь борозды не испортит.
— Юль, не бери в голову, а? Для тебя же самое главное в мужике что?
— Деньги.
— Правильно. А ты хочешь и сесть, и съесть. А так не бывает.
— Тебе не кажется, что мы с тобой поменялись ролями?
— В каком это смысле?
— В прямом. Раньше я тебя жизни учила, а теперь ты меня.
— Из меня плохой учитель. Просто я тебе помогаю. Повторяю на общественных началах давно пройденный тобою материал.
— Материал-то я усвоила. Доказала все, так сказать, на собственном опыте. Но, знаешь, жизнь почему-то не торопится радовать меня за это хорошими оценками.
— Ну, не прибедняйся. Ты твердая хорошистка. У тебя почти все есть, — успокоила я ее.
— Вот именно. Почти все.
— У многих и этого нет.
— Да мне на многих глубоко наплевать. Что ты все плохие примеры приводишь? Ты на хорошие ориентируйся, — разозлилась Юлька. — Подумаешь, квартира, машина, дача…
— Но у тебя еще есть работа, красота и здоровье.
— Вот счастья привалило! Не знаю куда складывать! — Юлька всплеснула руками. — А отчего же мне тогда тошно? Так тошно, что жить не хочется? Можешь ты мне это объяснить?
Знакомая песня, подумала я, но странно, что исполняется она на совершенно трезвую голову.
— Юль, может быть, ты мне чего не договариваешь? — испугалась я. — У тебя все в порядке?
— В полном. В абсолютном. В совершенном, — сказала спокойно Юлька и, подумав, добавила: — Я, наверное, дура, да?
— Да какая же ты дура, это я — дура. А ты — умная.
— Нет, это ты — умная, а я все-таки дура. Приоритеты у меня не те, понимаешь?
— Не понимаю, — честно ответила я.
— Ну как тебе растолковать, — задумалась Юлька. — Вот закончу я сейчас делать квартиру Сам Самычу, деньги большие получу, машину наконец новую куплю, в Турцию смотаюсь… А стану я от этого счастливее? Вряд ли. А если и стану, то очень ненадолго.
Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься. Наше многолетнее тесное общение не прошло для Юльки даром.
— А от чего бы ты смогла стать счастливой надолго? — Догадываясь, что разговор принимает серьезный оборот, я вынула из сумки сигареты.
— От любви, например, — с вызовом ответила Юлька и протянула мне зажигалку.
— Тебе это надо? — спросила я и улыбнулась.
— Тебе надо, а мне нет? — вскинулась Юлька.
— А с чего ты взяла, что любовь — это счастье?
— А разве нет?
— Тебе так кажется, потому что ты не любила никогда.
— Вот именно, — обрадовалась Юлька, — не любила! Не было ее у меня, любви вашей долбаной. Не было, и не надо.
— Вот и хорошо. Вот и не волнуйся.
— А я и не волнуюсь, — сказала Юлька и так грохнула чашкой по столу, что почти все содержимое выплеснулось наружу. — Чего мне волноваться? Я спокойная как тапок.
Я взяла бумажное полотенце и вытерла со стола так и не попробованный эспрессо. Спокойный тапок Юлька молчала.
Я решила разрядить обстановку:
— А я вчера на даче была. У одного хорошего художника.
— И что? — вяло поинтересовалась Юлька.
— Классный мужик, — ответила я, — хочешь, познакомлю?
— Нищий, небось?
— Не знаю. Но очень может быть.
— И что он мне может дать?
— Ну вот, ты опять, — разозлилась теперь я, — любви хочешь — и спрашиваешь, что он тебе может дать.
— И в чем несоответствие? Парадокс в чем? Разве мой любимый не должен провести меня по краю Вселенной со всеми вытекающими из нее бриллиантами?
— Да не должен он тебе ничего, и ты ему ничего не должна.
— А в чем же фишка?
— А в этом и фишка: никто никому ничего не должен. А отдает. И отдает все, что может и не может. И получает при этом такое наслаждение, что любой, даже самый космический оргазм отдыхает.
— Что-то я не врубаюсь, как это?
— Очень просто. Смотришь на человека и думаешь, что бы для него еще такого хорошего сделать, чтобы ему стало еще лучше.
— А что он мне за это даст?
— Да, может, и ничего! — заорала я. — Как ты не понимаешь!
— Нет, — твердо сказала Юлька. — На это мы не пойдем. Или ты мне — я тебе, или вообще никак.
— Тогда заткнись.
— А я что? Я ничего. Только счастье-то в чем, ты мне можешь объяснить?
— А разве я говорила о счастье? По-моему, я говорила о любви.
— Разве это не одно и то же?
— Да какое там счастье, — отмахнулась я. — Вот сижу здесь с тобой, а внутри все болит: где он, как он, с кем?
— Это ты про Никиту? Он что, уже тебе изменяет?
— Да при чем тут это? Просто когда он со мной, счастливей меня никого на свете нет, а когда его нет рядом, я самая несчастная. И мое несчастье задавливает во мне счастье. Остается одна тревога, одна тоска… Звонить, бежать, лететь… Куда? Я скучаю по нему, понимаешь? Постоянно, всюду, всегда. Я просыпаюсь ночью, чтобы потрогать его, чтобы удостовериться, что он живой, что он мой, что он рядом. Когда он у меня бывает, я хожу за ним как привязанная. Чтобы ни на минуту без него не оставаться. Вот он курит, и мне хочется. Он в душ, и я туда же. И все смотрю на него, смотрю… И глаз отвести не могу. А внутри что-то такое тоненькое натянуто. Звенит, дергается, и кажется: вот-вот порвется…
— Ужас! — сказала Юлька. — И как ты с этим живешь?
— А ты говоришь — счастье, — усмехнулась я. — Может быть, на словах любовь — это счастье, а на деле — беда.
— И все равно, — мечтательно вздохнула Юлька, — я бы хотела попробовать. Хоть один-единственный разочек. Подползти так, тихонькой такой сапой, отщипнуть кусочек и смыться под шумок.
— Это ты о чем?
— Это я так, теоретически. Фигурально, так сказать, — отмахнулась Юлька. — Не родился еще тот мужик, которому бы я, следуя твоей теории, смогла бы отдать без остатка все то хорошее, что у меня скопилось за долгие годы одиночества.
— Когда он родится, ты уже старая будешь. Поищи лучше свой идеал в ближайшем окружении.
— Издеваешься?
— Отнюдь. Просто даю совет. Нельзя же ждать милости у природы. Наша задача отнять у нее все то, что нам должно принадлежать по праву.
— По праву, говоришь? — спросила Юлька и как-то странно на меня посмотрела.
— Юль, ты что? — испугалась я.
— Да все нормально, Мань.
Она улыбнулась одними губами и стала убирать со стола.
— А когда ты с ним последний раз виделась? — вдруг спросила Юлька.
— С кем?
— С Никитой своим.
— Да я же тебе говорила, вчера с дачи приехали.
— Странно это.
— Почему странно?
— Я ему уже неделю звоню, — сказала Юлька, — и всегда заблокировано, ни ответа, ни привета.
— А зачем ты ему звонишь? — поинтересовалась я.
— Он мне по работе нужен. Так хорошо начал, а теперь пропал. Он же должен авторский надзор осуществлять, не мне же там со строителями нервы мотать?
— Хорошо, я ему передам, что ты его ищешь.
— А когда ты его увидишь?
— Я не знаю, он должен позвонить.
— Вы что, еще вместе не живете?
— Живем, но только периодически.
— И это правильно. Свобода превыше всего. Не понимаю, зачем вообще нужен мужик в доме?
— Хотя бы для того, чтобы перед сантехником не унижаться.
— А я и не унижаюсь, — обиделась Юлька, — я просто делаю так, чтобы ему приятно было. Кто ему еще приятное сделает, если не я?
— Ну просто мать родная! — засмеялась я.
— Еще не мать, — серьезно сказала Юлька, — но, знаешь, последнее время, как-то особенно остро хочется ею стать.
— А говоришь, свобода превыше всего.
— А я не вижу никакого противоречия. Мужик должен прийти в дом, сделать свое дело и уйти, желательно не наследив. Гостевой брак, понимаешь?
— Понимать-то я понимаю, но все равно не понимаю. А если дети пойдут у вас? Какой, к черту, гостевой брак? Ты же одна не справишься.
— Ну, «дети» — это круто. Но хотя бы одно дите быть обязано. С одним я как-нибудь справлюсь.
— А мне вчера предложили сделать двух мальчиков и двух девочек.
— Надеюсь, ты отказалась? — холодно спросила Юлька.
— Я обещала подумать, — солгала я.
— Два мальчика и две девочки! — с презрением воскликнула Юлька. — Мань, ты же после стольких родов и кормлений в самую настоящую свиноматку превратишься! Будешь титьками об асфальт тормозить!
— Пойдите, вымой тити! — радостно запела я.
— Дура, ты, Мань, и не лечишься.
— Когда б вы знали, из какого сора растет любовь, не ведая стыда! — слегка переиначила я не самое честное ахматовское стихотворение.
— Откуда это? Что-то знакомое, — нахмурилась Юлька. — Там что-то еще про лопухи вдоль забора, про лебеду…
— Да какая разница, Юль? Главное жизнь, несмотря ни на что, хороша. И жить, как это ни странно, хорошо!
— И это правильно! — засмеялась Юлька. — Как там у тебя? Пойду ль, я выйду ль, я-да? Так, что ли?
— Ну, примерно, где-то так.
— А что? Зашибись! Я бы даже сказала, заводит!
— Пойдем домой, заводная ты моя, — предложила я.
— Нет, Мань, не могу, — отказалась Юлька, — у меня еще здесь дел навалом. А ты иди. И не забудь передать Никите, что он мне нужен.
— Очень? — поинтересовалась я.
— Позарез! — Юлька провела краем ладони по горлу.