Через полчаса мы спустились вниз. Антон виновато улыбался и прятал глаза. Идиотка, подумала я, как я могла, как я смела… В чужом доме, в первый же день и даже в первый час. Что ты делаешь со мной, Никита, и как это у тебя получается?
Ужинали на улице. Шел девятый час, но было светло и необыкновенно тихо. Антон промариновал мясо в апельсиновом соке и специях, и оно получилось изумительно вкусным. Я, наплевав на фигуру попросила добавки, чему Антон откровенно обрадовался.
— Люблю женщин, которые много едят, — сказал он.
— Так ведь они же все толстые, — удивилась я.
— Не толстые, а пышные, — возразил Антон. — А это совсем другое дело. Поверьте мне, Машенька, я много прожил, я знаю жизнь. Как женщина ест, так она и занимается любовью.
— По-вашему, получается, что все модели, которые питаются только цветочной росой и листиками салата, фригидны?
— Ну, разумеется!
— Ну, не скажи, — встрял Никита, — помнится в молодости… — и тут же осекся.
— Ну-ну, продолжай, — потребовала я, — что там было в твоей молодости?
Антон засмеялся тонким заливистым смехом, а Никита засунул себе в рот большой пучок кинзы и стал тщательно и методично ее прожевывать.
Антон поднял руки, с удовольствием потянулся и вдруг запел:
— Пойду ль я, выйду ль я, да, пойду ль я…
— Куда это вы собрались, Антон? — спросила я.
— Фрукты помою и вернусь.
— Давайте, я вам помогу, — предложила я.
— С удовольствием, Машенька, — сказал Антон и снова запел. — Пойдите, вымойтите…
Наверное, он хотел спеть «вымойте», и «ти» он добавил для полноты музыкальной фразы. Но на слух прозвучало: «вымой тити».
Мы хохотали так, что у меня заболело горло, а у Никиты из глаз побежали слезы.
— Ну, ты даешь старик, — всхлипывал Никита, — вот сейчас только все бросит, и сразу тити мыть.
— Прости-ти-ти, Машенька, — рыдал Антон.
Мы смеялись и не могли остановиться. Антон с Никитой покатывались, показывая друг на друга пальцами, я, скорчившись в кресле, не могла прокашляться. Казалось, что может быть глупее и неинтереснее произошедшего, но, возможно, именно это и было смешно.
Из кустов вышел рыжий громадный кот, спокойно на нас посмотрел и широко, с чувством собственного достоинства зевнул.
— Подсолнух! — простонал Антон. — И-ди-ти сюда, я вас с ним познакомлю.
Кот поднял хвост и понимающе посмотрел на хозяина, мол, я тебя и не такого видел. Потом слабо мявкнул и как-то боком, точно пикирующий бомбардировщик, стал приближаться к столу.
— Вот оно, мое сокровище, — гордо заявил Антон.
Сокровище потерлось о мои ноги и легко, с места запрыгнуло мне на колени.
— Машенька! — закричал Антон. — Это чудо какое-то! Он же никого к себе не подпускает! Он же и ко мне никого не подпускает, всех моих потенциальных жен разогнал! А к вам сам, на руки… Ты что приятель, что с тобой?
— Мяу, — сказал Подсолнух и добавил еще раз, медленнее и отчетливее, для особо тупых. — Мя-а-у.
— Вот гад, посмотрите на него, — не переставал удивляться Антон, — так бы и убил от восхищения.
Я гладила Подсолнуха по голове. Внутри кота пели какие-то тихие бархатные трубы. Солнце зашло за кусты сирени. Стало прохладно.
Мы сидели втроем и молчали. Было спокойно и радостно. Никита, растянувшись в кресле, курил, я занималась с Подсолнухом, Антон доедал так и не помытое яблоко.
— А не пора ли нам пора? — нарушил тишину Никита.
— Рано еще, Никита, — ответил Антон, — так хорошо сидим, в городе выспишься. — Потом спохватился, посмотрел на меня и добавил: — Хотя, конечно, как хотите… Маша, наверное, устала?
Я снова зарумянилась и опустила голову. Что это со мной происходит? Просто дева красная какая-то. Надо подумать об этом на досуге.
Я встала, опустила на землю Подсолнуха и вдруг явственно поняла, что действительно ужасно устала.
— Вы побудьте здесь еще, а я, пожалуй, пойду, — сказала я и застыла в нерешительности.
— Тебя проводить? — спросил Никита и встал.
— Что ты, я сама.
Антон тоже встал. Я по очереди поцеловала обоих в щеки и, поблагодарив Антона за ужин, направилась к дому.