- Сэм, - произнес Оливер, не отрывая телескопа от глаза. - Я хочу попросить тебя об одном одолжении.
- Да?
- Я хочу, чтобы ты сказал Люси и Тони именно то, что ты сказал мне.
Петтерсон, казалось, уже совсем заснул. Он развалился в своем кресле, уронив подбородок на грудь, полузакрыв глаза и вытянув свои длинные ноги. Раздалось кряхтение:
- И Тони тоже?
- Именно Тони прежде всего, - ответил Оливер.
- Ты уверен?
Оливер положил на землю телескоп и решительно кивнул.
- Абсолютно, - сказал он. - Он полностью доверяет нам... пока что.
- Сколько ему сейчас? - спросил Петтерсон.
- Тринадцать.
- Удивительно.
- Что удивительно?
Петтерсон ухмыльнулся.
- В этом возрасте в наше-то время. Тринадцатилетний мальчик, который доверяет родителям.
- Послушай, Сэм, - прервал его Оливер, - ты снова изменяешь своей привычке говорить умные вещи.
- Может быть, - согласился Петтерсон, сделав глоток из своего бокала и устремив взгляд на лодку, все еще маячившую вдали на залитой солнцем поверхности воды. - Обычно люди просят докторов говорить правду, - ответил он. - А когда они получают то, что хотели... уровень разочарования всегда очень высок, когда речь идет о правде, Оливер.
- Скажи мне, Сэм, - парировал Оливер. - Ты всегда говоришь правду, когда тебя об этом просят?
- Редко. Я исповедую другой принцип.
- Какой же?
- Принцип легкой успокоительной лжи.
- Я не верю в существование такого понятия, как успокоительная ложь, - сказал Оливер.
- Ты ведь родился на севере, - улыбнулся Петтерсон. - А я, если ты помнишь, в Вирджинии.
- Ты имеешь такое же отношение к Вирджинии, как и я.
- Ладно, - сдался Петтерсон. - Мой отец из Вирджинии. Это не проходит бесследно.
- Не важно откуда твой отец, - возразил Оливер, - должен ведь ты говорить правду хоть ИНОГДА, Сэм.
- Да, - кивнул Петтерсон.
- Когда?
- Когда я считаю, что человек может переварить ее, - сказал Петтерсон не покидая своего легкого почти шутливого тона.
- Тони переварит, - сказал Оливер. - У него крепкое нутро.
Петтерсон кивнул:
- Да, это правда. А почему бы нет - ему уже тринадцать. - Он сделал очередной глоток и поднял бокал, поворачивая его в ладони, как бы внимательно изучая. - А Люси? - спросил он.
- О Люси не беспокойся, - жестко ответил Оливер.
- Она согласна с тобой? - настаивал Петтерсон.
- Нет, - Оливер нетерпеливо отмахнулся. - Ее послушать, так Тони должен дожить до тридцати лет с твердым убеждением, что детей находят в капусте, что никто никогда не умирает, что Конституция гарантирует, что Энтони Крауна все будут любить больше всего на свете, больше жизни самой.
Петтерсон улыбнулся.
- Смеешься, - сказал Оливер. - До рождения сына всегда думаешь, что только и будешь воспитывать его и давать образование. На самом деле это последнее, что ты делаешь. Приходится вести непрерывную борьбу за каждую крупинку его бессмертной души.
- Тебе нужно было завести еще несколько сыновей, - посоветовал Петтерсон. - Тогда сомнения были бы менее мучительными.
- Ну, нет еще нескольких, - категорично отреагировал Оливер. - Так ты будешь говорить с Тони или нет?
- Почему бы тебе самому не сказать ему все?
- Мне хочется, чтобы это прозвучало официально, - пояснил Оливер. - Я хочу, чтобы он воспринял это, как приговор авторитета, не подсказанный любовью.
- Не подсказанный любовью, - тихо и задумчиво произнес Петтерсон подумав при этом: "Что за загадочный человек? Никто другой из моих знакомых не употребил бы такую фразу. Приговор авторитета. Мальчик мой, и не надейся дожить до зрелой старости." - Ладно, Оливер, - вслух произнес он. - Под твою ответственность.
- Под мою ответственность, - сказал Оливер.
- Мистер Краун?..
Оливер повернулся в кресле. Со стороны дома через лужайку к нему направлялся молодой человек.
- Да? - ответил Оливер.
Молодой человек подошел и остановился перед двумя собеседниками.
- Меня зовут Джефри Баннер, - представился он. - Меня прислал мистер Майлс, управляющий гостиницей.
- Да? - Оливер смотрел на него все еще ничего не понимая.