— И все по одной простой причине, что ни одна живая душа в мире не знает о его существовании. — Уголки его рта опустились. — Рембрандт так часто писал себя потому, что это было гораздо дешевле, чем нанимать натурщиц, я же никогда не горел желанием копировать свое лицо. Я писал себя только однажды, моя мать попросила меня об этом. Когда она скончалась, портрет вернулся сюда. Здесь он и остался. А я предпочитаю натурщиц, с гораздо более интересными лицами.
Наоми подумала про себя, что за всю свою жизнь она не видела более интересного лица, чем у Брана Ллевеллина, но решила оставить при себе свое частное мнение и направилась к картине, установленной на мольберте. В отличие от его прославленных портретов людей пожилых и побитых жизнью женщина на портрете была молода и безупречно красива. Даже несмотря на незаконченность, картина была великолепна. Бледно-золотистые волосы и прозрачная кожа могли бы показаться безжизненными, но их спасали темные синевато-серые глаза, "которые смотрели на мир с вызывающей самоуверенностью. Вот девушка, которая никогда в жизни не сомневалась в себе, подумалось Наоми.
— Полагаю, вы разглядываете Аллегру, — сказал Бран. — Что вы о ней думаете?
— Она очень хороша.
— В вашем тоне угадывается недоговоренность.
— Которая не относится к мастерству художника. Просто я очень хотела бы иметь хотя бы половину ее блестящей самоуверенности.
— Значит, я преуспел в ее отображении. Аллегра — воплощенная самоуверенность.
— Вполне логично для женщины с такой внешностью.
— А что, своей вы недовольны?
— Конечно, стадо бизонов своим лицом я не распугаю, но… А почему портрет не закончен? — спросила она, чтобы сменить тему.
— Я почти закончил, когда получил эту травму. На десерт, так сказать. Вместо того чтобы закончить работу, я решил предпринять головокружительный уик-энд.
— Она приезжала позировать сюда?
— Нет, в мою студию в Лондоне. Портрет заказал папочка. Обычная история: дочь влюбилась в художника, а он — в нее. Художник ослеп и перестал интересовать Аллегру. Все. Сказке конец.
— Но наверняка она знает, что это временное состояние?
— Она убеждена, что это навсегда. — На лице Брана залегли горькие складки. — Я еще должен быть благодарен. Ослепнув, я смог ясно увидеть все недостатки Аллегры. Как я могу обвинять ее, если мне самому становится все труднее верить, что слепота пройдет.
— Но вы должны верить! — воскликнула Наоми.
— Тогда, конечно, буду! — Он поднялся. — Пойдемте в кабинет. Правда, это слишком громкое название для уютного уголка, где стоит компьютер. — Он подождал, пока Наоми присоединится к нему. — Полагаю, вы умеете им пользоваться.
Девушка рассмеялась.
— Я опять кивнула. Все время забываю.
— Удовлетворен! Вы не могли бы выключить свет?
Она исполнила его просьбу и, прежде чем открыть дверь, постояла какое-то время с закрытыми глазами.
— Что вы делаете? — спросил он с любопытством.
— Стою с закрытыми глазами и пытаюсь представить, что вы ощущаете.
Он помолчал.
— Вы удивительная девушка, Наоми Берри, — медленно проговорил он. По звучанию его голоса можно было понять, что его это забавляет.
— Не совсем. — Она открыла дверь в тускло освещенный коридор. — В обычных обстоятельствах я не вела бы себя так непринужденно.
— Но так как я слепой, а вы здесь ненадолго, мы опустили некоторые формальности, обычные для недавно познакомившихся людей.
— Точно.
Он усмехнулся и провел ее по коридору прямо к двери, которую Наоми не заметила раньше. Просунув внутрь руку и нащупав выключатель, он включил свет. Взору Наоми открылась небольшая и очень практично обставленная комната.
— До прошлой недели здесь было что-то вроде склада шкафов. Но теперь это ваше владение.
Чувствовался запах свежей краски. На гладком сосновом столе расположился компьютер. Прочую обстановку комнаты составляли пара кабинетных кресел, небольшой приставной столик, полки с пачками писчей бумаги, энциклопедиями и словарями и кассетный магнитофон. Бран сообщил, что окно выходит на заднюю часть сада и небольшую пристройку, где над кухней живет семья Гриффитс.
— Здесь вас никто не будет беспокоить, — добавил он. — Ну как, нравится?
— Восхитительно.
— Отлично. Выпьете чего-нибудь на ночь?
— Если вы не возражаете, я лучше сразу поднимусь к себе. — Наоми печально улыбнулась. — Для протокола: я вам виновато улыбнулась.
Бран затормозил так внезапно, что Наоми врезалась в него. Он протянул руки, чтобы поддержать ее, но она уже восстановила равновесие.
— О, простите, я не знал, что вы так близко. Я просто хотел сказать, как высоко ценю ваше отношение ко мне. Люди обращаются со мной, как будто я фарфоровая ваза.
— Менее всего вы похожи на изделие из китайского фарфора, — заверила Брана Наоми.
Он оперся о дверной проем, закрывая ей проход.
— Наоми, не могли бы вы сделать мне одолжение?
Девушка настороженно посмотрела на Брана.
— Если это в моих силах.
— Только одно. Разрешите мне потрогать ваше лицо. Ощупав его строение, я смогу представить, как вы выглядите.
— Если хотите, — сказала она, преодолевая внутреннее сопротивление.
Бран подошел ближе. Наоми думала только о том, чтобы устоять на ногах. Длинные пальцы художника осторожно двигались по ее бровям и носу, ощупывали щеки, изучали линию подбородка, длину носа, быстро и легко проскользнули по изгибам рта, но всюду, где они прикасались, оставались пылающие следы. Полегчало, только когда он перешел к волосам, пропуская пряди между пальцами.
— Спасибо. А я представлял вас с более короткими и прямыми волосами.
— Они немного вьются, но только на концах. — Наоми боялась шелохнуться, надеясь, что он не понял, насколько его прикосновения взволновали ее.
— Вы смущены, — сказал он, уступая ей дорогу. — Не беспокойтесь, Наоми, я не стану повторять это упражнение. Но не могу поверить, что вы некрасивы. Ваши кости прекрасны.
Когда они вошли в прихожую, она недоверчиво посмотрела на него.