Во Владивостоке были жуткие морозы, до двадцати двух градусов, да еще и с пронизывающим душу ветром, да с их-то влажностью! Москва же встретила безветрием и приятным снежком. А температура всего-то минус пять, почти Ташкент!
Сходя с эскалатора на станции метро Пушкинская, Кристина едва не упала, чуть зацепившись за гребень. И оказалась среди людской толпы на той самой знаменитой Тверской, о которой столько слышала раньше, но никогда не представляла себе, что представляет собою, пожалуй, самая знаменитая улица России. Спрашивать дорогу было не совсем удобно — так не хотелось выглядеть белой вороной, приезжей, провинциалкой. Да только Кристина и не догадывалась, что все равно по ее разинутому рту любому мало-мальски внимательному человеку становилось понятно, что в Москву она приехала впервые.
На спектакль Кристине попасть не удалось — билеты были раскуплены на две недели вперед. Неожиданное препятствие. Кристина ведь была уверена, что извечный дефицит театральных билетов уже давно канул в прошлое. Ан нет… А сидеть две недели в Москве без дела? На это не хватит ни терпения, ни денег. Гостиницы-то вон каких денег стоят. А ей ведь один перелет во что обошелся! Правда, Кристина билет взяла только в одну сторону. Туда и обратно было бы значительно дешевле, со скидкой. Но она почему-то свято верила, что обратно лететь ей не придется. Вот увидит ее Валерка, и все их многолетние проблемы останутся позади.
В первый же вечер, предварительно разузнав на вахте у старушки, занят ли в сегодняшнем спектакле Чернышев, ждала у служебного входа. Прошла через арку во дворик и заняла удобную позицию. Да, так гораздо лучше. Ведь, попади она в зрительный зал, Валерка не смог бы отыскать ее глазами, она же там затерялась среди сотен зрителей. А вот здесь, когда он будет выходить, просто не сможет ее не заметить.
Правда, к ее немыслимому огорчению, к окончанию спектакля народу набежало — немногим меньше, чем в зале! Однако Кристина-то тут стояла уже давно, и место свое, прямо около двери, отдавать кому-либо не была намерена. И скоро, наконец, актеры и невидимые бойцы театрального фронта стали покидать театр через служебный выход. Мимо нее прошел знаменитейший Александр Збруев, публика завизжала и у двери стало немножко посвободнее. Андрей Соколов, секс-символ перестройки, оттянул на себя еще часть фанатов. Кристина облегченно вздохнула. Да, вот теперь Валерка просто не сможет ее не заметить! Только что же он так долго? Если бы он только знал, как трудно ждать, особенно последние минуты!
Вышел Дмитрий Певцов, оттянув на себя едва ли не всю оставшуюся публику. У дверей стало совсем свободно. И вот он, долгожданный миг! Дверь отворилась, и в проеме показался Чернышев. Кристина почему-то замерла от неожиданности, хотя о какой неожиданности можно было говорить, если именно для этой встречи она и прилетела в Москву, на крыльях любви преодолела восемь тысяч километров? Только чуть-чуть отошла от стены, сделала неуверенный шаг навстречу. А Чернышев именно в этот момент оглянулся назад, остановился на мгновение, обернувшись всем корпусом, протянул кому-то руку, и вслед за ним невысокий порожек аккуратно переступила женская ножка в белом сапоге. Вслед за ножкой под свет одинокого фонаря, освящающего пятачок у служебного входа, выплыло воздушное создание, белое и пушистое. Лица дамы Кристина не разглядела, но была уверена, что оно очень красиво. Потому что вряд ли Чернышев выбрал бы себе некрасивую спутницу. Да и может ли быть некрасивой женщина в таком наряде? Белый пушистый полушубок, белая же шляпка, белые узкие брючки, заправленные в высоченные белые сапоги-ботфорты. И — флер жутко дорогих духов. Кристина не знала их названия, она вообще никогда раньше не слышала этого запаха, но был он такой приятный и такой стойкий, что и без ценника было понятно, что ей такие духи не по карману. И не только ей, но и всем ее знакомым. Дама ухватила Чернышева под ручку, и они вместе красиво удалились в сторону автостоянки. Кристина не пошла за ними. Зачем? Посмотреть, в какую машину они сядут? А ей что, было до чужой машины какое-то дело?
Размазывая слезы отчаяния по щекам, она быстренько вернулась в гостиницу, схватила еще не распакованную сумку и, наплевав на экономию, на такси поехала в Домодедово, даже не зная расписания самолетов и не имея билета. Ничего, как-нибудь доберется…
А вскорости после ее поездки в "Комсомольской правде" вышло большое интервью с актером "Ленкома" Валерием Чернышевым. И теперь уже не приморская пресса, а самая что ни на есть центральная, московская, назвала его "восходящей звездой". А на вопрос о личной жизни Чернышев ответил так: "Счастливо женат, но моя личная жизнь никогда не станет общественной". И во всех остальных многочисленных интервью, последовавших вслед за первым, отвечал точно так же. Мол, моя личная жизнь — табу. Я, мол, женат, у меня все супер-замечательно, но посвящать в подробности моей личной жизни любопытную публику я не намерен.
Женат. Он женат… Да и стоило ли удивляться? Разве такой мужчина может оставаться холостяком? Ведь ему уже тридцать, даже с маленьким хвостиком. И Кристина уже не девочка. А повела себя, как дитя. И на что только надеялась? Кучу денег потратила на поездку, как будто нельзя было потратить их более приятным способом. Или хотя бы полезным.
А в цехе, прочитав Валеркино интервью, вновь стали над нею подтрунивать. Мол, и без тебя он "счастливо женат". А ты, клуша, рожей не вышла. И Кристина надела обручальное кольцо, которое уже давным-давно валялось в старой маминой шкатулке, на левую руку. Вот так-то, пусть не забывают, что и она тоже побывала замужем. Пусть не так уж и долго, но все-таки! И она, между прочим, первая вышла замуж, и нечего теперь перекручивать факты. А про телеграмму Валька все наврала. Благо, Валентина, хоть и оставалась поныне соседкой, но в цехе уже не работала, воспитывая девчонок-близняшек.
Время шло, а ничего-то в Кристиной жизни не происходило. Да и что еще в ней могло произойти? Всё самое важное в ней уже случилось. Был Чернышев, был Бессмертный. А теперь она одна.
Правда, Сергей и по сей день появлялся в Кристинином настоящем. После каждого возвращения из рейса непременно заявлялся с подарками. Подарки Кристина охотно принимала, а с самим Бессмертным поступала сугубо так, как желала в тот момент ее левая нога. Могла сразу прогнать вон. Могла любезно позволить ему сводить себя, любимую, в ресторанчик. А иной раз и вовсе на несколько дней перебиралась к нему жить. Потому что напрасно она тогда зарекалась. Потому что когда секса слишком много — это, конечно, не есть очень уж хорошо. А вот когда его совсем нет… Оказывается, это много-много хуже. А зачем искать постороннего партнера, когда Бессмертный — вот он, только пальчиком помани. Если, конечно, не в рейсе. А вот пока он где-то там бродил по морям, по волнам, пока бороздил бескрайние океанские просторы, приходилось терпеть. Потому что посторонний мужчина — табу.
Не от особой моральности, нет. Просто всё та же владивостокская преступность, плюс болезни всякие нехорошие, плохо поддающиеся лечению, а то и вовсе неизлечимые. Да и стоило ли менять шило на мыло? В постороннем мужчине ведь можно и разочароваться, а вот Бессмертный — это, можно сказать, гарантированное удовольствие. Этот в лепешку расшибется, но заставит Кристину пищать и плакать от восторга.
Сергей за прошедшие годы ничуточки не изменился. По-прежнему вымаливал к себе внимание, и по-прежнему желал видеть Кристину только в роли величайшей стервы современности. А потому она не сильно-то и берегла его самолюбие, откровенным текстом заявляя:
— Чахлик, ты, конечно, потрясающая сексуальная машина, но ты не мужик. А потому тебе и надеяться не на что. Ты учти, я ведь развелась с тобой не шутя, и не на время. Если мне только подвернётся настоящий мужик, я даже не буду сомневаться — стоит ли мне идти за него замуж. Ты хорош только в постели. Ты тряпка, Невмирущий. Самая обыкновенная половая тряпка.
А Бессмертный от этих оскорблений только еще больше заводился.
— Стерва, какая же ты стерва! — с восхищением шептал он, играя ее соском. — Змея, Медина! Ненавижу!
И сам ужом сползал к ее ногам. Целовал каждый пальчик, ступни, поднимался все выше и выше, лаская каждый сантиметр изголодавшегося Кристининого тела. Та прижимала его голову к себе, затаивая дыхание от удовольствия:
— Ничтожество, ты абсолютное ничтожество!
И тело ее извивалось от удовольствия…
У счастливых людей годы пролетают стремительно, незаметно. Оглянуться не успеют — ах, пять лет прошло? Кристинино же время тянулось тягомотно долго. Каждый день одно и тоже: работа, дом. Дома никто, кроме мамы, не ждет, потому что папы уже нет. А мама уже почему-то на пенсию собирается. А чего, собственно, удивляться? Ведь и Кристина уже далеко не девочка, ведь самой уж тридцать второй годок пошел…
Дом, работа, работа, дом. Иногда, как праздник физического удовольствия, Бессмертный. Да тот почему-то всё реже последнее время стал вспоминать о бывшей супруге. Уже не сразу, как когда-то, с парохода бежал к ней, лишь ступив на твердую землю. И не так щедро одаривал подарками. Правда, и не совсем еще забыл, пару раз в год вымаливал ее внимание, ее любовь. Да только теперь-то Кристина кочевряжилась сугубо для виду, потому что одиночество уже до такой степени набило оскомину, что жизнь была не в радость. Впору было самой умолять его о встрече. И уже не хотелось унижать, не хотелось вытирать о него ноги. Впрочем, Кристина, собственно, никогда, кроме первой недели знакомства с Сергеем, не испытывала подобного желания. Просто давала ему то, чего он от нее ожидал. А потому несколько последних встреч была с ним предельно ласкова. Не называла Чахликом Невмирущим, тряпкой и ничтожеством. И даже сама с жадностью на него набрасывалась, изголодавшись по мужской ласке. В результате же, кажется, только спугнула его, оттолкнула от себя, заставив искать другую стерву, более стервозную, чем подобревшая вдруг Кристина.
И вдруг, громом среди ясного неба, гастроли московской антрепризы! Наташка с неуместной пародией на Доронину: "Театр. Вы любите театр? Любите ли вы его так, как люблю его я?.."
О, кто бы знал, как Кристине хотелось пойти на спектакль! Сесть в первом ряду и ждать, когда Валерка увидит ее. Интересно, он бы как-нибудь выразил свою реакцию? Может, запнулся бы на полуслове, может, обрадовался бы, стал бы играть еще лучше? Или хоть чуть-чуть, самую малость, так, что кроме нее никто не смог бы заметить, кивнул бы ей приветственно и в то же время с намеком: останься после спектакля, ты мне нужна! А может, справился бы с эмоциями и не подал виду? Потому что профессионал? Или… Или потому, что ему действительно на нее наплевать?
Наташка таки купила билеты и пошла на спектакль вместе с мужем, с Вовчиком. Кристина под страхом смерти запретила ей каким-нибудь образом дать знак Чернышеву, что она там, ведь Валерка прекрасно знал Наташку, и когда-то у них были очень теплые дружеские отношения. А в душе надеялась, что Наташка ослушается ее запрета и непременно встретится с Валеркой. И тогда он поймет свою ошибку, если до сих пор не понял.
Сама же Кристина в этот вечер, словно по заказу, была приглашена на прощальный ужин. Ирочка Николаенко, ее коллега и в некотором роде подруга, выходила замуж и уезжала в Комсомольск-на-Амуре. И если дни рождения они отмечали, в основном, в родном БТЗ (бюро труда и зарплаты), закрывшись в обеденный перерыв в кабинете теплой компанией, то грядущее замужество и переезд в другой город — куда более серьезный повод для пьянки, нежели день рождения, а потому Иркину отходную праздновали у нее дома, по всем правилам.
Вообще-то Кристина предпочитала посиделки на рабочем месте. Конечно, это вроде как нарушение если и не закона, то как минимум трудовой дисциплины. И тем не менее было так приятно отвлечься от будничной монотонности и скуки рабочего процесса! И вообще их инструментальный цех словно был создан для таких посиделок. Судите сами. Нормировщиков обычно рабочие не любят, за то что те постоянно урезают им нормы, суть зарплаты. Но в инструментальном цехе практически не было утвержденных норм, потому что крайне редко попадались одинаковые заказы. Изделия менялись с завидной регулярностью. Цех изготавливал штампы и прессформы для всего завода. А потому каждое изделие было в некотором смысле уникально, а потому оценивать работу нормировщицам приходилось скорее "на глазок", нежели по жестким нормативам. А потому так или иначе, но практически постоянно все мастера цеха ходили у нормировщиц в должниках. А чем мастер может расплатиться? Естественно, спиртом. Не техническим, а очень даже пригодным для внутреннего употребления. Оставалось только сбегать в столовку за рыбными котлетами, а еще лучше — домой за нехитрой закуской, например, принести картошечки и сала, которое всегда имелось у Надьки Майоровой. А картошку не надо было даже варить, ведь в цехе имелся термический участок, и за несколько минут ребята устраивали нормировщицам шикарную печеную картошечку!
Не надо думать, что на работе они только и делали, что пьянствовали. Сугубо иногда, по уважительной причине. В БТЗ их было шесть человек вместе с начальником, вот все шесть дней рождения и справляли на работе. Ну там, еще праздники календарные. И лишь изредка без повода, просто так. Когда мастерам выдавали спирт и они одновременно сносили долги нормировщицам. В общем, случалось, чего там. Но не слишком часто.
Может быть, поэтому Кристина и не хотела увольняться с завода? Вряд ли. Да нет, конечно же нет. Просто… По складу характера она была скорее консерватором, и очень тяжело переносила какие-то изменения в жизни. Вот как пришла в цех после техникума, как села в БТЗ за один стол, так и сидела за ним уже много лет. Был, правда, перерыв на несколько месяцев, это когда она уволилась из-за начавшихся сплетен. А другую работу так и не успела найти. Вышла замуж, некоторое время посидела дома, а потом от скуки, а вовсе не ради зарплаты, вернулась на работу. Коллектив знакомый, работа — тоже. И пусть работа довольно скучная, и пусть коллектив не особо дружный… Но вообще-то, положа руку на сердце, не так уж и часто допекали Кристину сплетнями. Зато редкие посиделки так сплачивали коллектив, что уходить в другое место почему-то не хотелось. Да и завод ведь совсем рядом с домом, так стоило ли менять шило на мыло?
В общем, в этот вечер Ира устраивала отходную. И это было просто замечательно, иначе Кристина просто извелась бы дома, ежеминутно представляя, как Наташка нарушает собственную клятву и мило беседует с Чернышевым. А так…
Вечер прошел замечательно. Нельзя сказать, что они сильно напились — нет, все было чинно-благородно, все люди ответственные, каждый прекрасно знает свою норму. А потому все были просто навеселе, всем было хорошо. Никто не буянил, не бил посуду. Посидели, поели, попили, попели песенки. А часов в одиннадцать засобирались домой — пора и честь знать.
Идти было недалеко. Да и сложилось так, что гости едва ли не полным составом отправились в сторону Олегушки — пятеро из приглашенных жили именно там. А потому идти было совсем нескучно и нестрашно, несмотря на плохую освещенность улицы. Автобуса ждать не стали — неблагодарное это дело, а идти-то всего полторы остановки. Правда, задача усложнялась тем, что идти пришлось под проливным дождем. Да дождем во Владивостоке разве кого-нибудь испугаешь? Каждый при зонте, в плаще. Можно сказать, родная погода.
Шли, шутили, смеялись. Когда поравнялись с остановкой "Олега Кошевого", как раз напротив заводской проходной, вдруг куда-то пропала Любаша Слободская. Не ушла, не покинула дружную компанию, а именно пропала. Буквально как сквозь землю провалилась. Шла, шла рядом, и вдруг — рраз, и нету. Исчезла. Покрутили головами — нету. Только Любкин зонтик одиноко плывет впереди. Именно плывет, не валяется. И только потом увидели Любкину голову.
Собственно, вряд ли это приключение можно списать на то, что компания была не особа трезва. Пожалуй, в подобную ситуацию мог вляпаться любой, даже заядлый трезвенник. Просто впритык к тротуару, на проезжей части дороги в очередной раз выкопали яму. Скорее даже не яму, а длинный, метров пятнадцати, ров. Да еще и глубиной не менее полутора метров. А если бы более? Да без компании? Ведь запросто утонуть можно было бы! Ведь остановка находится в самой низине, и вся вода с Окатовой хлынула сюда. Вода залила ров, сгладив его без следа, а ограждений во Владивостоке никто отродясь не ставил. А впятером на тротуаре компания не умещалась, да и благодаря ливню граница между дорогой и тротуаром была напрочь скрыта под водой, вот Любаше и не повезло — она шла крайняя, потому и ухнула в ров. Опомниться не успела, как оказалась в воде по самую шейку. Зонтик выронила, он и уплыл вперед.
В общем, хохоту было! Любаше-то, наверное, не очень и смешно: вода-то холодная, начало октября, как-никак. Не говоря уже о том, что грязная. А плащ, между прочим, светлый. Был. Однако же все были в изрядном подпитии, потому хохотали дружно, даже сама Любаша. А попробуй-ка вытащи хохочущую восьмидесятипятикилограммовую женщину из ямы, да еще когда опереться не на что, ведь как бы несчастная ни старалась, а упереться в землю не могла — глина буквально расползалась под ногами.
Любашу, слава Богу, вытащили. Но ведь нужно было ее видеть! Ведь бомжи выглядят куда чище и приличнее, чем Любаша после дружеских посиделок! А дома строгий муж и двое детей! Пришлось идти всей компанией к Слободским, чтобы отмазать коллегу от сурового покарания.
К дому Кристина добралась в начале первого ночи. Из пятерых она оказалась последней, жила в самом дальнем доме, потому шла одна. Зато настроение, вопреки обыкновению, просто замечательное. Забылись проблемы, осталось только веселье после неожиданного приключения. Правда, и Кристинин плащ несколько пострадал от него, но благо, что кожаный, достаточно будет тряпочкой протереть.
Напротив подъезда, на некоторой возвышенности, прямо под деревом, стояла машина. Да мало ли машин вокруг? Стоянок-то не хватает, гаражей — тем более. А машин в городе развелось — пруд пруди. Правда, эта машина отличалась от остальных включенными фарами. При Кристинином приближении к подъезду фары резанули глаза — водитель включил дальний свет, и Кристина чертыхнулась про себя, споткнувшись о бордюр и едва удержавшись на ногах. Зонтик отклонился в сторону, и тугие струи дождя тут же упали на лицо, поставив под удар и без того чуть пострадавший в процессе спасения боевой подруги макияж. Невидимый водитель еще и посигналил, наглец, наплевав на спокойный сон жильцов. И Кристина уже чуть было не высказалась в его сторону, вспомнив на мгновение свое стервозное прошлое. Да тут водитель окрикнул ее, не особенно понадеявшись на сигнал клаксона. И от этого голоса Кристина застыла, напрочь забыв о зонтике, о дожде, о том, что люди спят и шуметь нельзя, о том, что только что намеревалась сказать ненормальному водителю все, что о нем думает. И так и стояла до тех самых пор, пока Валера не подошел к ней, не вырвал из ее ослабевшей руки зонт и не восстановил его над ее головой. Потом послушно позволила отвести себя в машину. Сидела на переднем сиденье, всё еще не придя в себя. То ли от неожиданности впала в ступор, то ли еще не совсем протрезвела, хотя ведь и нельзя сказать, что была слишком пьяна. И только в машине увидела, что плащ грязный не чуть-чуть, как ей казалось, а очень даже существенно. И так стыдно вдруг стало. Ведь подумает, что она стала какой-то пьянчужкой, неряхой и вообще малоуважаемой личностью. И посчитала необходимым оправдаться:
— Любаша упала в ров, а мы никак не могли ее оттуда вытащить…
Чернышев не ответил. И Кристине больше нечего было сказать. Только дождь настойчиво барабанил по крыше, и в не совсем еще трезвой Кристининой голове под этот аккомпанемент вновь зазвучали привычные строки:
Душа устала ждать. Устало сердце плакать.
Лишь за окном без устали льет дождь.
И я уже не жду, что ты придешь в такую слякоть.
Я только жду, когда меня ты позовешь.
Он пришел. В такую слякоть. Вернее, приехал. Тьфу, какая-то ерунда в голову лезет. Почему пришел? Ведь он должен был позвать, поманить пальчиком. Он все испортил. Он не должен был приходить. Пальчиком, одним только пальчиком…
— Как живешь? — довольно сухо спросил Чернышев. А может, не сухо? Может, просто голос сломался от волнения?
Кристине же послышалось всего лишь дежурное участие, из вежливости. И про себя решила, что никогда не простит Наташку. Ведь это наверняка была ее идея. Ведь как пить дать именно она настояла, чтобы Чернышев повел себя благородно, а ему-то самому это и даром не надо, ему скучно, ему все это неинтересно, он мысленно сейчас в Москве, рядом со своею белой и пушистой женой. А весь этот спектакль, это ожидание под ее окнами — так, одна сплошная благотворительность, и ничего более. И Кристина разозлилась:
— Не видишь? Хорошо живу, лучше всех! Из гостей вот иду — жизнь вокруг бурлит и пенится!
— А почему одна?