— Ты что, оглохла? Я сказала, навестить. Да вели ему не опаздывать. Я буду ждать его сегодня вечером ровно в восемь.
Женщина застыла на миг, однако уже в следующую секунду сорвалась с места и, зная нравы хозяйки, заторопилась выполнять поручение.
Барбара откинулась в кресле, уже успокоенно следя за королем в кресле, за его пассией на сцене и за пьесой, которая, кажется, подходила к концу.
— До сорока я намерена цвести и пышнеть! — нахально заявляла в этот момент пигалица на подмостках. — А с первой своей морщинкой я незаметно исчезну, и никто тай и не догадается, что мне уже перевалило за двадцать пять.
Зрители взревели от восторга.
— Спляши-ка джигу, Нелли! — послышалось со всех сторон. — Спляши джигу!..
Девица, подойдя к краю сцены, продолжала переговариваться со зрителями, король смеялся, и вместе со всеми хлопал в ладоши.
«Карл Харт, — думала Барбара. — Вот это красавец!» И как только она раньше не догадалась искать себе возлюбленных в театре? Однако забавно будет увести любовника у этой нахалки, которая осмеливается бросать томные взоры на самого короля!..
Король теперь бывал у Барбары нечасто, с королевой же обращался по-дружески ровно, однако та незабвенная идиллия их медового месяца по-прежнему оставалась для Екатерины недостижимой мечтой. Нравы двора, по наблюдениям королевы, с годами становились все порочнее.
Особенно наглядной в этом смысле оказалась скандальная история, происшедшая с Бэкингемом. Граф Шрусбери, обвинив герцога в совращении своей супруги, вызвал его на дуэль. Холодным январским днем противники сошлись, но тут их секунданты повздорили между собою и тоже решили драться. При этом один из них был убит, другой тяжело ранен, и герцогу с графом пришлось выяснять свои отношения уже без секундантов. Во время дуэли Бэкингем смертельно ранил Шрусбери, после чего, промучившись неделю, граф умер. Еще до кончины Шрусбери палата общин разразилась небывалым негодованием по поводу дуэлей, так что король пообещал отныне сурово взыскивать с дуэлянтов. Здравомыслящим людям казалось кощунственным, что один из первых министров страны мог ввязаться в кровопролитный поединок из-за любовницы. Когда Шрусбери скончался, Бэкингема едва не изгнали из «Кабала». По Лондону ползли самые немыслимые слухи. Говорили, что сама леди Шрусбери, переодетая пажом, держала под уздцы лошадь своего возлюбленного, пока тот расправлялся с ее супругом, и что, когда все было кончено, любовники, не в силах совладать со своей похотью, удовлетворили ее прямо там же, на месте, несмотря на то, что Бэкингем еще не смыл с себя кровь несчастного графа.
Бэкингем отнесся к осуждению ближних с полнейшим равнодушием. Как только леди Шрусбери овдовела, он перевез ее в Уоллингфорд-хаус, где проживала герцогиня Бэкингем, и когда та в смятении воскликнула, что не может же она оставаться под одной крышей с любовницей своего супруга, невозмутимо ответил: «Я тоже так полагаю, мадам. Поэтому я уже велел заложить вашу карету, чтобы вы могли переехать обратно к отцу».
Одних столь неожиданный оборот событий поразил, других лишь позабавил: в конце концов, если король содержит едва ли не гарем, стоит ли удивляться, что и его приближенные желают следовать монаршему примеру.
Леди Кастлмейн и прежде никогда не довольствовалась одним любовником, с годами же ей, видимо, требовалось их все больше и больше.
После Карла Харта она почувствовала особенный интерес к актерам.
Однажды, скрыв лицо под маской и завернувшись в длинный плащ, она отправилась на ярмарку святого Варфоломея, где увидела канатоходца, вмиг пленившего ее воображение. Она выяснила, что канатоходца зовут Якоб Хилл, и приказала немедленно после представления доставить его в ее апартаменты.
Юноша выказал столь необычайные способности, что она тут же назначила ему жалованье, о каком он не мог даже мечтать, и предложила ему сменить свою утомительную и неблагодарную работу на более интересную.
Словом, как и король, она находила для себя все больше развлечений за пределами двора.
Екатерине оставалось лишь смириться со своей участью и довольствоваться добрыми вестями, приходившими к ней из родной Португалии. Ее младшему брату все-таки удалось утвердиться на троне; их невестка, поддавшись на уговоры Педро, развелась с Альфонсо и вышла за него. Таким образом, Альфонсо незаметно исчез из поля зрения, и в Португалии установилось относительное спокойствие. Екатерина начала даже надеяться, что когда-нибудь обещанное матушкой приданое будет выплачено Карлу. И она опять поражалась великодушию своего супруга, который лишь однажды, выведенный из себя ее упорным нежеланием внять его мольбам, намекнул на то, что приданое, ради которого и задумывался этот брак, так и не было выплачено полностью.
И Екатерина, исполненная смирения и печали, продолжала нежно любить своего супруга. Когда-нибудь, думала она, пресытившись разгульной жизнью, он обратится к той, которую, в тот далекий и краткий медовый месяц, он заставил уверовать в свою любовь — и сделал счастливейшей из женщин.
Именно в это время в Лондон вернулась Фрэнсис Стюарт.
Король принял весть об ее приезде спокойно; все, однако, ждали дальнейшего развития событий. Барбара тревожилась. У нее была уже целая труппа любовников, но при этом она отнюдь не собиралась сдавать завоеванных позиций и держалась как maitresse en titre. Ее, правда, несколько обескураживало то обстоятельство, что ее растущая любвеобильность нимало не заботила короля. «Как-то все обернется теперь, когда вернулась Фрэнсис? — думала Барбара. — Ведь, будучи замужней женщиной, супругой герцога Ричмонда и Леннокса, она может взглянуть на любовную связь с королем гораздо благосклоннее, чем прежде. Если так, — размышляла Барбара, — то это будет самая грозная из моих соперниц».
Екатериной тоже владело беспокойство. Ей было известно, что клика ее недругов, во главе с Бэкингемом, неустанно склоняет короля к разводу. Екатерина, доказывали они, не может рожать детей, в его же способностях сомневаться не приходится — поэтому сохранять этот бесплодный союз в высшей степени неразумно. Англии нужен наследник. Королевские советчики руководствовались, очевидно, и еще одним соображением: если король умрет, не успев произвести на свет наследника, то на престол вместо брата взойдет герцог Йорк — а герцог к тому времени не только принял католичество, но открыто враждовал со многими из приближенных короля.
Именно эти люди, а не возвращение Фрэнсис, представляли наибольшую угрозу для Екатерины. Фрэнсис уже не могла стать женою короля, поскольку у нее был муж; и даже в случае ее согласия на любовную связь с королем она будет теперь лишь одной из многих.
Однако когда король и Фрэнсис наконец встретились, Карл был холоден и не проявил к ней сколько-нибудь заметного интереса. «Стало быть, — решили все, — из-за своего нелепого побега с герцогом она навсегда лишилась королевского благоволения!»
Вскоре после возвращения опальной герцогини в Лондон двору еще раз представилась возможность убедиться в глубине и искренности владевшего Карлом чувства к ней.
Фрэнсис была теперь еще прекраснее, чем до отъезда. Замужество отрезвило ее, она стала менее легкомысленной, и хотя и не забросила совсем свои любимые карточные домики, но строила их теперь с видом довольно рассеянным. Ее супруг, бывший все время навеселе, оказался к ней совершенно равнодушен. Он возжелал Фрэнсис Стюарт только потому, что ее страстно желал король. После свадьбы Фрэнсис быстро поняла, что это замужество явилось величайшей ошибкой ее жизни. Поскольку вернуться в Уайтхолл ей никто не предлагал, ей пришлось обосноваться в Сомерсет-хаусе, лондонской резиденции Генриетты Марии. Теперь, когда она была всего-навсего опальной герцогиней, непростительно оскорбившей короля, при дворе ее встречали уже совсем не так, как прежде. Восторженных поклонников заметно поубавилось; Бэкингем и Арлингтон, еще недавно так трогательно опекавшие ее, казалось, вовсе забыли о ее существовании. Леди Кастлмейн при встречах дерзко смеялась ей в лицо: как-никак, ее дружба с королем длилась вот уже десять лет, Фрэнсис же пробыла в фаворе совсем недолго.
— Что делать, королям надобно развлекаться! — притворно вздыхала она в присутствии Фрэнсис. — Сколько таких бедняжек, которыми они сегодня увлекутся, а через неделю уж не могут припомнить их имен!..
Итак, Фрэнсис, всеобщая любимица двора, щедро осыпаемая королевскими милостями, неожиданно познала всеобщее презрение — ибо король уже не был милостив к ней. Ее дружба теперь ничего не стоила, так для чего было лезть из кожи и искать ее расположения? Многие из тех, кто еще недавно почитал ее прекраснейшей из женщин, теперь едва ее замечали.
Конечно, она была прекрасна, равных ей не было при дворе; к тому же она заметно поумнела за время своего замужества. Однако друзей у нее осталось теперь так мало, что часто, бродя по своим комнатам в Сомерсет-хаузе, она подумывала о возвращении в деревню.
Вот и сейчас, строя в одиночестве карточный домик, она с тоскою вспоминала былые дни и сравнивала неизменно любезного и заботливого короля с равнодушным герцогом.
Наконец, закрыв лицо руками, она разрыдалась. Если она любила кого-то в своей жизни, то только Карла.
В отчаянии сметя недостроенный карточный домик со стола, она подбежала к зеркалу. Из рамы смотрело на нее само совершенство: кожа ее была нежна, черты восхитительно соразмерны; правда, в них не было уже той простоты, как в те дни, когда Карл сходил по ней с ума, но это отнюдь ее не портило.
Неожиданно она поняла, что должна сейчас же ехать в Уайтхолл и разыскать короля. Она попросит... нет, она вымолит у него прощение: не за то, что отказалась стать его любовницей, — он и не ждет от нее подобных оправданий, — но за то, что вышла замуж тайно, вопреки его воле, за то, что пренебрегла им, по глупости предпочтя вечно нетрезвого герцога своему чересчур страстному, но преданному и великодушному королю...
Она кликнула служанок.
— Скорее! — торопила она. — Наденьте на меня мое лучшее платье! Завейте мне волосы! Я должна нанести один визит... Очень важный визит.
Пока ее одевали, она представляла, как будет происходить ее примирение с королем. Она бросится перед ним на колени и станет молить о прощении. Она признает, что напрасно пыталась плыть против течения, стремясь к добру и чистоте, потому что в союзе с тем, за кого она вышла, нет чистоты и нет добра; она слезно попросит Карла забыть прошлое, и, может быть, они начнут все сначала.
— Миледи, у вас такие горячие руки, — послышался голос одной из служанок. — И щеки просто пылают... Да у вас жар!
— Это от волнения... Потому что от сегодняшнего моего визита слишком многое зависит. Подайте-ка мне тот голубой пояс с золотой вышивкой.
Женщины удивленно переглянулись.
— Миледи, но этот пояс лиловый, и вышивка на нем серебряная.
Фрэнсис обхватила голову руками.
— Какие-то черные круги перед глазами, — пробормотала она.
— Миледи, вам нужно отдохнуть перед выходом...
Однако в этот момент Фрэнсис уже потеряла равновесие и упала бы на пол, если бы стоявшие рядом женщины не подхватили ее.
— Отнесите меня в кровать, — успела проговорить она.
Ее перенесли в кровать и позвали врача, но одна из женщин и без врача уже узнала симптомы беспощадного недуга: то была оспа.
Двор гудел от возбуждения.
Фрэнсис Стюарт заболела оспой! Судьба, как видно, решила посмеяться над нею: ведь только явившись после болезни такой же, как прежде, с тою же несравненною красотой, она могла бы надеяться снова увлечь короля.
Барбара ликовала. Она не верила в бесследное течение оспы: немногим удавалось выбраться из лап этого недуга невредимыми, а у Фрэнсис, как доне-ели леди Кастлмейн ее шпионы, дела были совсем плохи.