— Не знаю. Ведь мне и самой приходилось всегда быть серьезной.
— Бедненькая моя королева! Придется предоставить вам побольше возможностей быть несерьезной. Вот увидите, какую я вам подготовил встречу! Слава Богу, что вы прибыли летом: наша зима наверняка показалась бы вам холодной и длинной. Зато сейчас мы можем устроить большой праздник на реке и загородные гулянья. Я намерен показать вам, что хотя бы в теплое время года ваша новая страна выглядит вполне сносно. Надеюсь, вам понравится.
— Уверена, что мне понравится здесь все.
— Я, со своей стороны, намерен всячески этому способствовать. О!.. Вы улыбаетесь. Отрадно, что вашу улыбку так легко вызвать. Я, как и все, кто страдает от собственного уродства, люблю окружать себя приятными лицами — а что может быть приятнее лица улыбающегося?
— Но я не вижу в вас никакого уродства, — возразила Екатерина.
— Вот как? Возможно, мои черты выигрывают от освещения вашей комнаты.
— Нет-нет, вы совсем не урод!..
— Стало быть, я все же произвел на вас не самое неблагоприятное впечатление... Вот и прекрасно! А теперь вам нужно поправляться, ведь ваша матушка наверняка желала бы, чтобы наше бракосочетание состоялось как можно скорее. Обряд будет совершен, как только врачи позволят вам встать с постели.
— Этого не придется долго ждать, — пообещала она.
Он поднялся.
— Что ж, пора! Я и так явился к вам чересчур бесцеремонно. Впрочем, очень скоро вы убедитесь, что я вообще не охотник до церемоний. Сегодня я горел желанием увидеть свою суженую и вот, не удержавшись, ворвался прямо в ее спальню. Но — теперь я увидел ее, и я доволен. Надеюсь, вы тоже не слишком разочарованы?
— Я довольна, — сказала она, нимало не лукавя. Король еще раз поцеловал ее руку и удалился. После ухода гостей Екатерина слышала, как дамы шептались между собою, снова и снова поражаясь неслыханной бесцеремонности королевского визита, но ей было все равно. Она знала, что отныне их мнение уже не будет ее заботить: только он, только его чувства к ней.
«Я доволен», — до сих пор звучал в памяти Екатерины его голос.
И, как эхо, ее собственный ответ: «Я довольна».
Покидая апартаменты своей супруги, Карл пребывал в задумчивости. По правде сказать, он был приятно удивлен. Сообразуясь с некоторыми доходившими до него слухами и принимая во внимание обман с приданым, он уже внутренне приготовился ко встрече с настоящей каракатицей. Конечно, красотою его королева не блистала — а ведь Карл, как никто другой, умел ценить красоту; но, с другой стороны, он понимал, что от женщины, годящейся ему в жены, вряд ли можно ожидать, чтобы она годилась также и в любовницы.
Манеры же Екатерины — ее спокойствие, наивность и явное желание угодить — очень понравились королю, особенно в сравнении с деспотичной требовательностью Барбары. Будь у его королевы нрав столь же бурный, как у любовницы, — пожалуй, его ждало бы весьма незавидное будущее.
Теперь же король считал, что может поздравить себя с большой удачей.
Он уже предвидел, как постепенно привяжется душою к своей милой наивной Екатерине, как без труда простит ей несостоявшееся приданое — да и может ли человек его великодушия поступить иначе? Ведь бедная девушка и впрямь ни в чем не виновата. Он будет с нею очень добр и поможет ей преодолеть все страхи; он будет нежным любовником и заботливым мужем — потому что именно этого она от него ждет. Он сделает ее счастливой; у них будет прекрасная семья — несколько сыновей, таких же красивых, как Джеймс Крофтс, сын Люси Уотер, и ему не придется всякий раз вздыхать с сожалением, глядя на этого юношу.
Карл улыбнулся, вспомнив полудетскую застенчивость Екатерины. Да, как видно, ее жизнь при португальском дворе была не очень-то сладкой; а если ее мать хоть отдаленно напоминает этих угрюмых церберш, ревниво оберегающих свою инфанту от всего на свете, — нечего и удивляться, что бедная девочка стосковалась по любви и теплу. «Не бойся, моя маленькая, — думал он. — Мы с тобою можем многое друг другу дать».
Он уже желал венчаться как можно скорее, ибо совершение обряда в данном случае открывало для него возможность познать новую женщину. «А что, — с бесстрастностью знатока размышлял он, — глаза ее необыкновенно хороши, а в лице нет решительно ничего отталкивающего или внушающего неприязнь. Губы так милы, что, право, милее трудно даже представить; и если только я не полный профан в физиогномике — а я искренне надеюсь, что это не так, — она должна быть весьма недурна... как женщина. Ее голос мне нравится, и по природному складу мы как будто подходим друг другу... Словом, если я, несмотря на все эти козни с сахаром и пряностями, не сделаю все возможное для ее счастья — то буду последний подлец! А, ей-богу, не хотелось бы считать себя таковым, хоть в праведники я и не гожусь».
Тужить и горевать без толку было не в его природе, поэтому он предпочитал верить, что еврей, присланный королевой Луизой, поможет как-нибудь обратить груз в деньги, и продолжал мечтать о радостях семейной жизни. Он уже представлял, как молодая королева, с его помощью, скоро освоится в новой стране и, возможно даже, оттает и повеселеет после своего безрадостного девичества.
Свидание с королем оказало на Екатерину самое благотворное воздействие. Она лучилась счастьем, и к утру последние признаки ее болезни исчезли без следа.
Весь этот день и всю ночь она думала только о нем. Да, он был искренен, говоря, что рад встрече с нею и что они будут счастливы вместе! Она не могла ошибиться: его глаза светились искренним чувством. А как он улыбался! А с какой восхитительной непосредственностью уселся вдруг на ее кровать и, не глядя, швырнул шляпу придворным!.. «Будто вовсе и не король, а мальчишка, — с нежностью думала она. — Да, но как по-королевски у него это получилось...» Он казался ей существом столь совершенным, что все его слова и жесты несли на себе печать благородства и были прекрасны уже по одному тому, что это были его слова и его жесты.
На другой день с раннего утра он уже был у нее. Они беседовали в комнате, которую Карл окрестил ее «приемной залой». Он держался легко и свободно, но, развлекая ее светской беседой, в то же время не сводил с нее глаз. Екатерина, которая, с одной стороны, не совсем понимала значение его взгляда, а с другой — очень хотела ему понравиться, терялась и краснела.
«Лучше умереть, чем не понравиться», — думала она, и с каждой минутой желание найти путь к сердцу короля разгоралось в ней все сильнее.
Между тем Карл сообщил ей, что обряд бракосочетания назначен на сегодня.
— Ведь отправляя вас в Англию, ваша матушка оказала мне высочайшее доверие, заметил он, едва не добавив при этом: «В особенности если учесть, что вместо обещанных денег она решила прислать мне сахар с пряностями».
Однако он сдержался, так как подобное замечание, несомненно, обидело бы ее, — а обидеть беззащитную девушку он не мог. Он твердо решил сделать ее счастливой и оградить от всего, что могло бы причинить боль. Ведь он угадывал в ней натуру нежную и легко ранимую — а всякий деликатный предмет, по его глубочайшему убеждению, требовал к себе деликатного отношения.
— Мы обвенчаемся здесь, — сказал он, — в этом самом доме, и запись о нашем бракосочетании будет внесена в книги портсмутской церкви Преподобного Томаса Бекета. К несчастью, мы с вами расходимся в вопросах веры. Думаю, нет необходимости лишний раз напоминать моему народу, что королева исповедует католицизм; да и вам вряд ли стоит начинать свою жизнь в этой стране с католического обряда. Поэтому я предложил бы нам с вами обойтись без него и ограничиться венчанием в англиканской церкви.
При этих словах лицо Екатерины выразило такой неприкрытый ужас, что королю сделалось не по себе.
— Но... — сбиваясь, заговорила она, — ведь... Без католического венчания — это все равно как если бы мы вовсе не были женаты...
— Ну что вы, Екатерина! Никто не посмеет нас в этом упрекнуть. Просто в Англии обряда англиканской церкви вполне достаточно для бракосочетания.
Екатерина в смятении озиралась. Сердце ее рвалось за море, к матушке, ибо только она могла бы подсказать ей сейчас, как поступить. Как ни боялась Екатерина вызвать неудовольствие Карла, все же она догадывалась, что Луиза ни за что не позволила бы ей пренебречь католическим обрядом.
Карл еще какое-то время смотрел на нее с видимым удивлением, потом сказал:
— Кажется, такое решение слишком удручает вас. Что ж, придется найти способ вас утешить. Право, не могу же я с самого начала так горько разочаровывать мою королеву.
Она тут же просияла, и Карл с удовольствием проследил, как выражение страха на ее лице сменилось радостью.
Он поцеловал ее руку; затем, чуть помедлив, уверенно притянул ее к себе и поцеловал в губы. От счастья у Екатерины захватило дух.
— Стало быть, решено, — заключил он. — Но не говорите потом, что я не делал все, чтобы заслужить вашу любовь. Видите, я даже смирился с лишним обрядом — хотя, как вы сами скоро убедитесь, по природе я закоренелый грешник и питаю глубочайшее равнодушие к любым церковным церемониям... И все ради того только, чтобы угодить вам!
— О Карл!.. — воскликнула она, чувствуя, что вот-вот разрыдается или упадет в обморок от охватившего ее восторга; однако вместо этого она рассмеялась, ибо чутьем понимала, что именно такое выражение радости более всего придется ему по душе. — Я начинаю чувствовать себя счастливейшей женщиной на свете!..
Карл тоже рассмеялся.
— Погодите радоваться! — с деланной серьезностью предостерег он. — Вы меня еще плохо знаете. — И обнял ее, отчего она затрепетала испуганно и радостно.
Король был весел и беспечен; ее же сердце так переполнилось, что она говорила себе: «Умри я хоть сию минуту — и то не беда: мне уже выпало больше счастья, чем я надеялась иметь во всю свою жизнь!..»
Католический обряд был совершен тайно в опочивальне Екатерины. «Господи, как он меня любит! — думала она. — Я знаю, ему нелегко было на это решиться!.. Приходится соблюдать глубочайшую тайну, потому что англичане настроены против католиков. Он же, не будучи католиком, согласился на обряд только ради меня!.. На свете нет мужчины не только обворожительнее, но и великодушнее его!..»
— Полюбуйтесь теперь, чего вы добились, — шепнул он ей, когда обряд был завершен. — Вместо одного раза вам придется выходить за меня дважды! Вы уверены, что готовы к такому испытанию?
Екатерина лишь молча кивнула в ответ. Она боялась говорить, потому что с уст ее, помимо воли, могли сорваться слова, коих не следовало произносить при посторонних. «Я люблю вас, Карл! — хотелось кричать ей. — Даже прекрасный принц из моих грез бледнеет рядом с вами — живым. Как вы добры и великодушны и как умеете умалять свои совершенства, подтрунивая и насмехаясь над самим собою!.. О Карл! Я люблю вас. И я счастлива... много счастливее, чем могла мечтать».
А под вечер того же дня состоялось венчание по англиканскому обряду.
Все шесть фрейлин помогали Екатерине облачаться в бледно-розовое платье, сшитое на английский манер. Платье было украшено кокетливыми бантами из голубого атласа, которыми Екатерина была втайне очарована, а дамы шокированы. Они заявили, что в таком наряде она похожа на особу, о поведении которой скромность не позволяет им говорить. Впрочем, сама она объясняла производимое ею впечатление не столько нарядом, сколько тем, что она выходит замуж за лучшего из мужчин.
Как только ее одели, пришел король и, взяв ее за руку, отвел в большую залу. Здесь уже стоял двойной трон под богато расшитым балдахином; напротив столпились министры и придворные, приехавшие в Портсмут вместе с королем.
Карл усадил трепещущую Екатерину на трон подле себя. Она не разобрала ни слова из брачного контракта, зачитанного сэром Джоном Николасом, и видела лишь Карла, лишь его смеющиеся глаза, до странности противоречившие серьезности тона, когда он давал клятву супружеской верности. Подали знак, что ей тоже нужно отвечать на вопросы священника; она хотела говорить, однако старательно заученные слова вдруг выскочили из памяти.