Так, мною теперь придумана отдельная теория о существовании Бога. Теория Бога. Вот она. Берем, скажем, электрон. Он вращается вокруг ядра атома, и его движение самим своим фактом создает некий закон. Закон своего движения. Атомы уже по другим, своим законам сцепляются, и получаются молекулы. Дальше — больше: те в свою очередь усложняются, образуется весь материальный мир, возникают белковые тела, появляется жизнь. Все — по законам. Так, может быть, эти законы в своей целокупности и образуют некое объективно существующее поле законов? Торсионное поле? Единое Поле Законов Вселенной? И это поле, существуя объективно, то есть суверенно и самостоятельно, и усложняясь внутри себя, определяет уже не только существование материи, но и психические законы внутренней жизни человека, законы социальные? Определяет карму? То есть законы существуют автономно, независимо от того, знаем о них мы или нет. Объективная реальность Бытия со свойствами Бога. Разве с этим поспоришь? Так вот самое главное: Бог — это не Поле. Это инструмент его изучения. То есть Его существование зависит от нас. Мы демиурги. Создатели Творца Вселенной. Все в мире закольцовано.
Вот такая теория. Ее недостаток: она создана логическим аппаратом, придуманным человеком, необязательно распространяющимся на Бога. Ее достоинство — ревновать теперь не к кому. Все — я, все я. Но теория эта не объясняет, почему Мария сливается с женой в моей любви. Да и саму любовь. Так что Бог для меня все равно остается. Хотя бы как сотворивший сына. И значит — ревность и ревность.
Раздвоенность — это хорошо или плохо? Это приятно.
Еблись втроем; жена была сразу после месячных, и я мог через нее сливаться с Марией сколько угодно. Пока я дергался на суженой мне законом женщине, воображая под собою иной объект для излития семени, я думал только о том, как проткнуть мировое пространство и влиться в другое данное мне Богом существо. Однако я при этом не забывал, что должен доставить восторги наслаждения и первому, законному своему предмету, и потому пролонгировал пребывание в ее влагалище с возможно большей длительностью. Когда наша обоюдная радость взаимообладания завершилась ее сладостными корчами и я отвалился на спину, вдруг странное сопоставление пришло мне в голову. А интересно, в трансцендентном мире, то есть, по-другому, на небесах, бывает ли у дам женский цикл? Сравнимо ли существование земных женщин и тех, которые обретаются в пространстве, где находится Мария? Наверное, нет. Не хватало еще, чтоб они бы там детей рожали! Совсем не смешно. Ведь если да, то это в конце концов обусловливает существование страсти в том бесстрастном и уравновешенном бытии. А значит, отсутствие блаженства. А значит, рушится вся система существования миров. Тогда им всем пришлось бы как-то совокупляться. Таким образом, Он мог бы там иметь кого-то вместо Марии? Но, к сожалению, наверное, все-таки нет. Не думаю. Зачем Ему тогда было бы спускаться на землю и все эти сложности? Там соорудил бы сына. Да и ангелы тоже шныряли бы к дочерям человеческим, потому что у себя небось блядовать было не с кем.
А что любопытно: влюбился бы я в Марию, не будь она Богородицей и не имей я всех этих святых прелестей? Не будь у меня шансов (абсолютно никаких) попасть в эту группу риска, где я нахожусь теперь: шаг влево, шаг вправо — Божья кара? Иными словами, не попади я в тот февральский день в Новый Иерусалим? Не знаю. Но, наверное, все-таки да. Ведь втюрился я тогда лично в нее. А различных икон-то и раньше в жизни видел предостаточно. Можно сказать, ее судьба, известная всем, меня даже в какой-то степени охлаждает, как и всякого мужчину, знающего хахалей своей любовницы. А может быть, наоборот распаляет? Как стороннее препятствие, усиливающее любовь. Любовь, сдобренную душевной болью. Мазохизм усиливает чувственность, это известно.
Смотрю на Марию. Вид возмущенный. Зря я ее так. Ведь любимая женщина. А рядом кто? Опять виноват. В порыве раскаяния обнял обеих.
Как остановить мысль? Не дать себе думать о том, о чем не хочешь? Невозможно, невозможно. Человек раздвоен в душе: часть переживаний в нем сознательна, часть неуправляема и является неизвестно откуда! Впрочем, как такое могу писать я, человек верующий? Все от Бога. Тогда зачем Он насылает на нас этот мрак и кошмар? Ведь прийти в голову может что угодно! Испытует? Сын Его пытался помочь поставить мысли под контроль. Сделать заповеди ментальным императивом. Но только настоящим схимникам еще как-то удается путем физических воздействий на тело изгонять ненужное из головы. Всякий обыкновенный человек — в душе сущий дьявол и в мыслях носит в себе ад. А при этом стремится к раю. Как я: люблю Марию, а ебу жену. Как-то недавно удалось зайти с супружницей на второй круг. Она вилась на члене как угорь, а Марию все это, по-моему, затрагивало не очень. Это и впрямь так: вторая ебля принадлежит жене, но не как женщине, а как матери. Ну, можно все это писать? Хотя бы даже помыслить? Еще бы! С мысли все начинается. Вот источник нашего падения — Бог. Прямо как название бестселлера — «Толкающий в пропасть». А спасает сын. Смертью доказал, что обуздать себя человеку можно. И что все — в нем, в этом существе, раздвоенном, как ноги: и гибель, и спасение. И значит, существует грех, и это не метафизическое понятие, это выбор. Но ведь и в выборе, получается, Бог? Как и во всем. А следование судьбе есть Путь и Добродетель. Какая же добродетель, если — грех?
Помню, как-то раз мы с моей будущей женой, а тогда еще только бешено любимой молодой женщиной, возвращаясь поздно ночью от знакомых, ебались в подъезде какого-то дома. В то время нам хотелось друг друга с такой выворачивающей силой, противостоять которой никакая мораль просто не могла. В подъезде я нашел деревянную палку и всунул ее в ручку двери так, чтобы та перестала открываться наружу и чтобы кто-нибудь случайно не вошел с улицы. Моя прелесть встала на первую ступеньку лестницы, чтобы мне было удобнее, я все на ней расстегнул спереди, а был ноябрь, как я уже упоминал, и ей было холодно, но она все-таки послушно сдвинула трусики и уже вставила в пизду мой член, когда в запертую дверь постучали. Но мы теперь не могли остановиться, даже если бы кто и разнес в щепы это несчастное дверное препятствие.
— Не обращай… внимания… — утробно стонала будущая жена мне в ухо, обнимая за шею и стараясь поддать снизу, чтобы насадиться как можно глубже, при этом отдаваясь мне с каким-то стихийным восторгом под аккомпанемент дергавшейся двери.
Когда она, еще влажная в паху от выпущенной на нее моей спермы, вместе со мной покидала подъезд, некий несчастный отец семейства, уже, должно быть, вообразивший, что дверь закрыта кем-то, кто вознамерился убить и изнасиловать его уродливую жену и кретинку-дочь, с облегчением обругал нас ублюдками. Я ответил ему «козлом».
Так в этом небесном восторге соития, подаренном нам Богом, что есть добродетель? А в приведенном не кстати жителе подъезда — дьявол? Или наоборот, добродетельный семьянин, переволновавшийся за своих близких, правильно обругал двух юных греховодников? А если он сам в ту ночь так поздно явился как раз от какой-нибудь бляди? Мысли, мысли куда деть?
Я гляжу на спящую голую жену, на лежащую рядом Марию. Все-таки грех это или не грех? Что дал Бог — приговор или испытание? Непостижимый, Непостижимый, как же Он за всем успевает? Но Мария — Мать. Она не меньше Его. Ее присутствие меня оправдывает.
День рождения Ильича. Имя Ясленик: «Я с Лениным и Крупской». Революция. Резолюция. Резервация. Презервация. Раньше был Праздник коммунистического субботника.
— Как мне найти площадь Ильича?
— Надо длину Ильича умножить на ширину Ильича.
Из-за случившегося выходного дня нежились в постели. Благодаря мне Мария теперь из общей кровати не вылезает. А мне приятно, когда обе рядом — и Мария, и жена. Положил руку на лобок благоверной. Та никак не отозвалась. Эта покорность пришлась мне в самый, как говорится, тычок — член стал напрягаться. Пальцами я легонько раздвинул ей нижние губки, стал осторожно массировать клитор. Он у нее небольшой, но чувствительный. Сама она его не дрочит, но когда во время ебли я выдергиваю хуй, чтобы предохраниться и не спустить в нее, она кончает и испытывает оргазм оттого, что продолжает тереться им о мое бедро. Она вообще часто доходит до оргазма — почти всякий раз, как мы ебемся. А сейчас, когда с нами еще и Мария, то я — как Ленин с Крупской и Арманд; и даже более — я особенно стараюсь: надо же не только земных удовольствий, но и небесного уровня достичь, а для этого требуется полная самоотдача и принятие партнерши в себя со всеми потрохами. И жена тоже самозабвенно идет на этот полный контакт, целиком подчиняя себя моему напору и моей инициативе, и теперь всегда полноценно заканчивает процесс. Так — со мной. Не знаю, как у нее с другими получалось. И знать не хочу.
Губки у жены увлажняются от моих действий, но она по-прежнему продолжает тихо лежать, не двигаясь. Смиренность, как уже отмечалось в подобном случае, меня особенно возбуждает. Я ложусь на нее, расталкиваю коленями бедра, и начинаю ебать. Несмотря на то что сама, естественно, уже завелась, она почему-то усиленно старается сдерживаться и не двигаться. Эта внешняя равнодушная покорность так напоминает мне податливость Марии, что буквально соединяет их, я быстро дохожу до точки и спускаю. Обе лежат удовлетворенные.
А как, интересно, именинник? Тоже человек имел двух баб. Те дружили. Трио не такая уж и редкость в реальной половой жизни. Даже не беря в расчет любовниц, которые и есть-то почти у всякого. Но не у меня — у меня трио. Даже не трио — одна у меня женщина, одна: с Марией я соединяюсь, влагая набухший член в свою жену, в Марию я кончаю, спуская вжену. В Марии истинное мое «я», но в жене — моя истинность; это не просто слова — правда, и нельзя этого сбрасывать со счетов. Объяснюсь.
Хотя у мужчины чаще всего любовница бывает женщиной номер один, а супруга — номер два, как у великого и простого Ильича, да у всех у них, кроме жен, были первые номера: и у Виссарионыча, и у Мак-симилианыча, а у Палыча и подавно — легендарный был ебака. Прилюдно же все так за народ потели, что уже и сами начинали небось в это верить.
Но у меня — нет: мои две женщины даже не две равные половины чего-то, они просто одно. Но есть мысли — и мысли. Я чувствую, что жена и Мария соединены, совокуплены вместе через пизду как через некую надмирную, трансцендентную точку. А в голову приходят неконтролируемые мысли: ведь этакое про любую женщину себе вообразить можно, любую попробовать совокупить с собой через «надмирную точку». И не надо ограничивать выбора. Но тогда это — блядство. А я не блядун и сознательно им быть не хочу. И вот тут то я и останавливаюсь: стоп, надо определиться, где любовь. Ибо любовь — вот единственное, на что опираюсь я перед Богом; то, с чем считается даже Он. Что составляет основную силу учения Его сына. Просто же посовокупляться — это пожалуйста, на каждом углу, тут нет трансцендентной тайны и величия Божественной исключительности; половая деятельность, и только. И потом, в этом нет и никогда не может быть Марии. А это главное. И в этом — мое основание.
Что же до Ильича с его сегодняшним праздником…
Первомай, Первомай, наших граждан… Шутка социализма. Хотя никакого социализма в нашей стране никогда не было — была реставрация крепостного строя. В государственном масштабе. Правда, без сень-орского права первой ночи. Хотя как знать, если под объектом права подразумевать все население…
Дело не в этом. Теперь нет Первомая, и нет того карнавала, которым и была, по сути, первомайская демонстрация (от языческого «демон», что ли?), со всеми карнавальными атрибутами: цветами, шарами, изображениями фетишей, лентами с магическими заклинаниями «Коммунизм победит!», танцами, песнями, употреблением веселящих напитков, повозками-«кароссами» с живыми картинками, изображавшими бог знает что: от событий революционного прошлого до символического прихода все того же коммунизма, и самое главное — с ракетами, символами гигантского фаллоса (это воистину было то, что хотели мы показать всему миру), которому все поклоняются и с которым все носятся, как на известном весеннем карнавале в Японии. Мы, кто помоложе, на этих демонстрациях надирались вина до изумления и кадрили девочек. Высшим достижением было оттащить какую-нибудь в кусты близлежащего сквера и там потискать, до большего, как правило, не доходило, несмотря на относительно раскованную праздничную атмосферу, — мешал вездесущий «моральный кодекс строителя коммунизма», будь он неладен. (Потому, наверное, в СССР так долго «не было секса».)
То есть это был настоящий карнавал как карнавал, а чему уж карнавал посвящается — мифическому «единению трудящихся» или соревнованию школ танца самбы — имеет второстепенное значение. Теперь ничего нет; все едут на дачу на два дня, но я отговорился. И решил прогуляться с Марией.
Какое-то жиденькое шествие все-таки было, но без главного символа — фаллоса оно теряло энергию и привлекательность. Мы потолкались немного по улицам, а затем я попробовал завести ее в подъезд, как проделывал с девушками еще до знакомства с женой. Но сейчас все стало сложнее: большинство подъездов было закрыто на кодовые замки. Наконец мы нашли один с поломанным устройством. Разумеется, он был грязным, хотя и просторным, с большим подлестничным пространством. Куда я с нею и спрятался.
Было полутемно. Я дрочил, держа ее внизу в вытянутой руке, и не мог следить за выражением ее лица. Я вообще неясно ее видел. Все это напоминало мои давние ситуации с девицами: мы тоже в подъезде зачастую дрочили друг друга, но тогда мне важнее было ощущать, а не всматриваться, теперь же необходимо было видеть лицо своей любимой партнерши. Своей Марии.
Хлопнула входная дверь. Я пожалел, что не запер ее на палку, как однажды, в случае ебни с будущей женой, тогда все вылилось в скандал, о котором я упоминал. Вошли двое, судя по всему, парень и девушка. Остановились. Послышался шепот. Я замер, прекратив свои действия, и подумал: «Уж не за тем же самым и они здесь?» Шепот прервался, потом коротко возобновился и снова прервался. «Целуются», — понял я. Послышалась какая-то подозрительная возня.
— Ты что? Нет-нет, — внятно проговорила девушка.
Парень не отвечал, возможно проявляя настойчивость, против которой возражала приятельница.
— Я не могу здесь, ты что? — опять раздался голос девушки.
Юноша что-то пропыхтел в ответ, и они начали перемещаться в нашу сторону, очевидно в поисках более укромного местечка и, видимо, беспрерывно целуясь. Скоро они нашли его за выступом стены прямо напротив нас. Видимо, в чаду сексуальной горячки они нас не заметили. Девушка еще успела пробормотать:
— Мне стыдно, — но пыхтенье приятеля подействовало на нее, судя по всему, убеждающе, она перестала сопротивляться и, скорей всего, начала помогать ему войти в половой контакт.
Присутствие этой сношающейся пары возбуждало меня донельзя. Из укрытия я беспрепятственно наблюдал, как девушка обхватывает одной рукой с зажатыми в кулачке трусиками трудящегося над ней парня, другой рукой, очевидно помогая ему совокупляться с собой; и тут она меня увидела!
Раздался визг, она оттолкнула партнера и кинулась к дверям. Юноша, возбужденный и злой, обернулся, я получил назад своего «козла», пущенного мной много лет назад так же в подъезде в адрес постороннего, застукавшего меня ебущемся с будущей женой. Он бросился следом за своей девушкой. Дверь хлопнула, мы с Марией опять остались одни. Она смотрела на меня снизу и, мне кажется, улыбалась! Хотя трудно было определить наверняка в этой полутьме.
Теперь я аккуратно онанировал по направлению к ней. Мы были одни, и весь Первомай, весь мир, весь Космос были ее и моими, и нам ни до кого не было дела. Мы были вдвоем, и никто, кроме ее бывшего Любовника, наблюдать за нами не мог. И подумав о Нем, вдруг я ощутил Его присутствие. Странного, впрочем, тут ничего, ведь Он вездесущ, и проблема лишь в том, чтобы Его опознать, отличить от остального мироздания. И тогда Он сразу проявится. Вот и теперь Он был рядом, все равно как недавно рядом были двое юных трахальщиков. Он присутствовал и все видел! Кому-то из нас надо было уйти, и я решил не трогаться с места. Я продолжил соитие с Марией и неожиданно понял, что и она, зная о Его присутствии рядом, не собирается останавливаться и хочет продолжить со мной — может быть, Ему назло, а может, чтобы продемонстрировать обретенную в любви ко мне свою независимость от Него. Так мы кончили. Мария приняла мою сперму, а я почувствовал себя до такой степени измотанным и пустым, что сил не было стоять, и я опустился на какой-то полуразвалившийся ящик. Мария сочувственно глядела на меня. Видимо понимая, каково с Ним соперничать. Он никак не реагировал. Я в очередной раз победил Его. Я победил Его в отношении к Марии — самому главному для меня в жизни. И как бывает всегда у мужчины после удачи с женщиной, я стал великодушен и добр.
— Слышишь меня? Я не ревную Тебя больше. Обиды нет более в моей душе. Я снисходителен к Тебе, побежденному моей любовью к Марии. Не знаю, есть ли правда на земле, но горняя справедливость существует. Любовь выше и меня, и Тебя. И о ней судят по справедливости. Вот только судьи кто? Неужели, и это тоже Ты?
Вот и случилось наконец то, чего я не то чтобы боялся — просто не хотел, чтобы оно случилось: жена застукала меня, когда я был с Марией. Я думал, если это и произойдет, то как-то иначе; все равно у меня был заготовленный вариант отбрехивания. Надо сказать, жены обычно в курсе, что их мужья дрочат. Это происходит чаще всего из-за недостатка интенсивности половой жизни — нехватки количества сношений. Нередко жены дрочат мужей, как, например, моя любезная, когда ей нельзя совокупляться из-за месячных. Бывает, семейные пары занимаются взаимной мастурбацией ради новых ощущений. Случая, как у меня с Марией, еще, я думаю, ни у кого не было.
Я как всегда был с нею на ковре и уже подходил к моменту взрыва мраморной башни, как внезапно услышал:
— Чем ты там занимаешься?
Я окаменел на полу. Но уже находился в таком состоянии возбуждения, что, даже перестав двигаться, не мог остановить нарастающей волны семяизвержения, и мой хуй предательски исторгнул из меня струйки спермы на лежащую подо мной Марию. Можно представить, какая это была картина для свесившейся с кровати жены, старательно за всем наблюдавшей.
— Что ты делаешь? — пыталась разгадать она.
Я вышел из шокового состояния, только испустив последние капли.
— Почему на полу?
Слава богу, деталей, то есть самой Марии, она не разглядела. Я поднялся с ковра, незаметно прихватив с собой дивеевскую иконку. Шок подействовал странным образом: несмотря на разрядку, пенис не опускался, а наоборот, как будто еще более окреп. Ни слова не говоря, я перешел на кровать. Жена удивленно подвинулась, давая мне место рядом, но я без слов лег прямо на нее. Поскольку мы уже неделю как не еблись, супруга безропотно приняла в себя мой хуй. И только удивленно заметила:
— Что это с тобой сегодня?
— Не что, а кто, — неразборчиво бормотнул я, играя в правду на собственных нервах. Эти рискованные игры «на грани» я люблю — они добавляют в кровь адреналина.
Но жена все-таки кое-что услышала. Уже слегка задыхаясь от ебли, успела спросить:
— О ком ты?
В ответ я лишь увеличил темп, к тому же старательно всаживая свой елдак ей в пизду как можно глубже. Она перестала расспрашивать и вдруг с такой страстной яростью завертелась на моем шампуре, что я потерял всякое самообладание. Так мы с ней давно не кончали. Я совершенно утратил ориентировку — где верх, где низ? Я не чувствовал себя и не ощущал даже своего члена. Тело ушло от меня, я как бы плыл в пространстве без притяжения и ориентиров. И не мог даже оценить, приятно мне это или нет. Произошла утрата ощущений, осталась только сладкая душевная мука; меня несла волна чего-то много большего, чем я сам. И весь мир оборачивался вокруг единственного полюса — пизды моей законной подруги, и не было иной точки отсчета. Я уже не слышал, что кричала жена и что в ответ рычал я сам. Сперма моя пробила пространство, кажется, до соседней галактики. Жена висела на мне, обвивая руками и ногами, и вжималась с желанием слиться совершенно.