— Я всегда считал, что взаимное доверие — признак высокой любви, — он слегка склонил голову. — Или же глупости. Но знаете, Лиз, примите мой совет — никогда не следует говорить за других. Нам не дано знать, что происходит в чужих головах.
— Даже самые мудрые советы не всегда уместны, — парировала Мира. У нее было странное чувство, названия которому она дать не могла… нечто вроде страха, но не перед этим мужчиной, а перед будущим, хотя и связанное с Михаилом — она вспомнила как его зовут. То, что называют предчувствием.
— Touche, — рассмеялся он. — И все же, прелесть моя, не забывайте то, что я вам сказал. Я знаю Алексея, он весьма непостоянен. Сегодня вы счастливы вместе, а завтра… Нет-нет, — он заметил, как дернулись ее губы, — не стоит спорить, ma belle. Время покажет, прав я или нет. А пока, — он склонился к ее руке, — благодарю за танец.
Но прежде, чем уйти, он на миг коснулся губами ее уха.
— Ты будешь моей, — чуть слышно шепнул он. — Рано или поздно, но ты будешь моей.
Мира сжалась от отвращения… и проснулась. Комнату окутывал приглушенное рассветное сияние. Рассеянно потерев ладонью глаза, она огляделась вокруг, моргая и не понимая, где находится. Но тут же все встало на свои места. Мира подавила желание рассмеяться и откинулась на подушку, размышляя, не поспать ли еще часок, но вспомнила слова Алекса о пляже на рассвете, и внезапно ей непреодолимо захотелось пройтись по прохладному песку, посмотреть на подернутую туманом воду и услышать крики чаек.
Воздух, влажный и холодный, напоминал, что осень не за горами. Мира завернулась в просторный джемпер и с удовольствием подставила лицо легкому ветерку, принесшему с собой свежий аромат воды. Ей, всегда любившей поспать подольше, слишком редко удавалось застать этот момент пробуждения мира, и именно поэтому она могла в полной мере оценить его прелесть.
За ночь земля успела остыть и сейчас холодила ноги Миры даже через тонкую подошву босоножек. Шумели сосны, где-то вдалеке кричали чайки. Мира на несколько мгновений замерла, вслушиваясь в эти звуки. Если закрыть глаза, то можно представить, что людей нет вообще, подумала она. Просто живая, полная сил планета. Но стоять неподвижно было холодно, и она медленно пошла дальше. Между соснами еще остались клочья утреннего тумана, словно зацепившиеся за шершавые стволы, над волнами залива висела легкая дымка.
Мысли Миры непроизвольно вернулись к увиденному во сне. Раньше у нее была привычка детально описывать свои сны в дневнике, а потом анализировать их. Но дневник она забросила. Странно, только вчера она об этом вспоминала. Но в принципе, ничего странного нет. И сон вполне обычный. Время навеяно прогулкой по Петербургу… ну да, и дом был тем же самым, что она видела вчера. Алекс… и это тоже объяснимо, он ей нравится. Очень нравится. Вот только ведет он себя как-то странно, словно… Мира нахмурилась. Пришедшее ей в голову сравнение было диким, но очень подходящим. Он вел себя так, будто знал ее много лет. Эта мысль вселила в Миру неясную тревогу и она непроизвольно поежилась. Это ведь ни о чем не говорит. Может, он со всеми себя так ведет. Или специально хочет заинтриговать ее.
Солнце уже поднялось, но за холмом его не было видно. Что красивее, подумала Мира, когда солнце встает из-за моря или когда садится за него? Рассвет и закат — две противоположности. Рассвет — чистый, свежий, с приглушенными оттенками. Закат — яркий, страстный, предвещающий темноту. Мира больше любила закаты. Ничего личного. Просто любила.
Она рассеянно нагнулась, подняла бело-оранжевый камешек. Интересно, здесь есть янтарь? Наверное, нет. А хотелось бы найти.
Где-то над верхушками сосен закричала чайка. Подняв голову, Мира проводила ее взглядом. Белая птица скрылась за дубовой рощицей, и Мира уже опустила голову, но вдруг ее взор зацепился за белое пятно в глубине рощи. Она прищурилась, пытаясь разглядеть его. Раньше она ничего там не замечала.
Повинуясь скорее инстинкту, нежели рассудку, Мира пошла к роще, непроизвольно ускоряя шаг. По мере того, как она приближалась, белое пятно за деревьями становилось все четче, принимало определенную форму, и уже через несколько минут Мира поняла, что посреди рощи скрывается довольно большой дом.
Войдя в тень первых деревьев, Мира остановилась, неожиданно заробев. Большой дом с обветшалыми, увитыми плющом стенами застыл в глубине рощи, и вокруг него замерло само время. Белые колонны по обе стороны лестницы почернели у земли, подернулись сеткой трещин. На крыше зеленел какой-то куст, бог знает каким образом пустивший там корни. Окна были наглухо забиты досками, кое-где сквозь просветы виднелись фрагменты узорной решетки.
Оглядевшись, Мира поняла, что дом давным-давно заброшен, и даже сторожа здесь нет. Сперва она хотела уйти, потому что дом наверняка кому-то принадлежал, пусть даже и исключительно официально, но что-то — она решила, что это любопытство — неудержимо влекло ее к приоткрытым перекосившимся дверям — большим, тяжелым. Даже странно, что эти двери до сих пор не снял какой-нибудь вор. Она подошла к дому, не в силах оторвать от него взгляда. Величественный и элегантный, когда-то он сиял роскошью, а теперь одряхлел и постепенно начинал умирать. Но былое величие не покинуло каменные стены, и дом напомнил Мире умирающего короля, старого, но еще облеченного властью и почетом.
Каменные ступеньки крошились под ногами. В углу лестницы серой молнией прошмыгнула мышь и скрылась в неприметной норке. Взявшись за позеленевшую дверную ручку, Мира дернула, но без толку. Она потянула сильнее, и тяжелая дверь заскрипела, нехотя отворяясь. Изнутри на Миру дохнуло холодом и затхлым запахом плесени. Мысленно укорив себя за всколыхнувшийся безотчетный страх, она опустила руку и перешагнула через порог.
Внутри распад чувствовался еще отчетливее, чем снаружи. Доски паркета прогнили, кое-где из-под трухи пробивалась бледная трава. Голые стены были покрыты трещинами, лепнина на потолках осыпалась, оставив лишь неясные бугорки и пятна. На второй этаж вели две лестницы, соединяющиеся посредине, но вряд ли по ним можно было подняться, не рискуя рухнуть вместе с доброй частью ступенек. Мира сделала несколько шагов, зачарованно глядя на покинутый дом. Кто жил здесь? Какой-нибудь аристократ? Или просто богатый помещик? Наверное, тогда здесь стояла красивая дорогая мебель, на стенах висели картины… А лестницы были покрыты коврами. Шорох шагов отражался едва уловимым эхом от пустых стен. Мира бережно, почти благоговейно погладила пальцами резные перила, когда-то, без сомнения, отполированные до блеска, а теперь тронутые гнилью, и ей неудержимо захотелось подняться наверх.
Она осторожно ступила на первую ступеньку, мельком подумав, что все это бред, что лестница стояла и простоит еще не один год, но сердце все равно замирало при каждом шаге, а рука сжимала перила. И с каждым шагом ее все сильнее и сильнее охватывала уверенность в том, что ей обязательно надо идти туда — куда, она сама не знала, но шла, повинуясь этой уверенности. Поднявшись по лестнице, она, не колеблясь, свернула в правое крыло и остановилась перед одной из дверей. Рука ее сама легла на массивную ручку, украшенную изящной резьбой, почто не заметной под темным налетом. Мира лишь слегка нажала — и дверь отворилась, открыв перед ней просторную комнату, полумрак которой прорезали лучи солнца, льющиеся сквозь широкие щели в забитых окнах.
Это была комната женщины, и Мира поняла это так же ясно, как и то, что уже много лет здесь никого не было. Бархатное покрывало на широкой кровати выцвело, маленькие резные флакончики, стоящие на изящном туалетном столике, были покрыты слоем пыли. Подойдя к столику, Мира взяла один флакончик — он был пустым, но едва уловимый аромат, показавшийся Мире смутно знакомым, тут же растекся по комнате.
Задумчиво вертя флакон в руках, она огляделась. Красивая комната. Кем была ее хозяйка? И почему эта комната сохранила ощущение нетронутости, будто ее просто оставили, в то время как внизу не осталось ни мебели, ни вещей?
Продолжая раздумывать над этим, Мира покинула комнату и пошла дальше по темному коридору, дергая ручки дверей, но все они были закрыты. В другом крыле ее ждала та же картина. Поняв, что больше ей ничего не светит, Мира уже без особого энтузиазма подергала ручку последней двери, и та вдруг открылась — неохотно, со скрипом, открылась наполовину и застряла.
— Вот это уже кое-что, — вслух сказала Мира, чтобы подбодрить себя, и машинально поднесла к носу флакончик, который все это время сжимала в ладони. Проскользнув в комнату, она с любопытством огляделась. Вот здесь уже мебели не было, как не было и ни единой, даже самой испорченной и ненужной вещи. Две доски на окне были сорваны, и в комнате было почти светло. На стенах отчетливо выделялись прямоугольники — следы от висевших там когда-то картин.
«Здесь бы я жить не хотела», — неизвестно почему подумала Мира, разглядывая голые стены. Комната вызывала в ней легкое чувство неприязни… будто здесь жил ненавистный ей человек.
Она уже собралась было уходить, но что-то внизу на стене привлекло ее внимание. Позже, вспоминая этот момент, Мира так и не смогла разобраться, что заставило ее опуститься на колени перед абсолютно ровным, ничем не выделяющимся участком стены и, словно зная уже, что кроется за ним, с силой ударить по одной из досок, которыми была обшита стена. Но та вдруг как-то неожиданно легко повернулась, скользнув в сторону, и Мира, замирая от страха и предвкушения, сунула руку темный проем, зиявший в стене перед ней….
И сразу же нащупала что-то. Чихнув от поднявшейся пыли, она недоуменно уставилась на топку потрепанных, пожелтевших от времени конвертов, перехваченных грубой веревкой. «А почему не лента?» — пришла ей в голову абсолютно дурацкая мысль. Она повертела находку в руках, но адреса или указания на конвертах — во всяком случае, на верхних — не было. Мира ощущала себя маленькой девочкой, нашедшей клад. Ей и хотелось взять эти письма, развязать веревку, развернуть хрупкие листки…но это были чужие письма, они не принадлежали ей, и Мире стало стыдно за свое желание прочитать их. Она нерешительно мяла пальцами конец веревки. А если отнести их Клавдии Матвеевне? Это ведь настоящая находка для местной библиотеки. Но тогда их будут читать все, так почему же она сейчас не смеет даже развязать узел на веревке? Хотя бы посмотреть…
Зачем-то оглянувшись, Мира торопливо сунула письма в карман юбки и еще раз пошарила в тайнике, просто на всякий случай — вдруг там что-то осталось? — и внезапно ее пальцы наткнулись на что-то твердое, гладкое и холодное, и, достав это что-то, за которым тянулась, позвякивая, потускневшая цепочка, она увидела небольшой округлый кулон. «Золото?» — едва не ахнула Мира, потерев цепочку, отчего та засветилась желтоватым сиянием. Подцепив ногтем крышку медальона — конечно, это был медальон, просто с первого взгляда Мира не поняла этого — она с легким щелчком откинула ее.
— О, Боже, — потрясенно прошептала она, глядя на миниатюрный портрет. — Алекс…
Сжимая в руке медальон, она бежала по коридору, не глядя себе под ноги. Стены дома, еще минуту назад такого красивого и завораживающего, давили на нее, лишали воздуха, протягивали вслед цепкие руки. Лишь вырвавшись наружу, она замедлила шаг и, судорожно глотая воздух, попыталась взять себя в руки. С чего она так перепугалась? Нащупав в кармане медальон, Мира еще раз посмотрела на него. Красивая, старинная вещица.
Конечно, на портрете был не Алекс. Поразительное сходство, но… не он. У Алекса было настолько необычное лицо, состоящее будто из одних углов и острых граней, что вряд ли нашелся бы кто-то случайно на него похожий, и тем не менее… Тот, в медальоне, был чуть моложе, чуть мягче и… чуть счастливее. Принимая во внимание возраст медальона, это, наверное, кто-то из предков Алекса.
Но дом был заброшен, и, судя по нетронутой пыли, туда давным-давно никто не заходил. В том числе и сам Алекс. Может, он просто не знал об этом? Мира нахмурилась. А что она вообще о нем знала? Жил в Питере, затем перебрался сюда. Не имеет постоянной профессии. И все. Ни фамилии, ни возраста, ни увлечений. Ах да, у него умерла жена. Жена, очень похожая на нее, Миру.
Остается одно — просто спросить его об этом. Самый легкий способ. Пожав плечами, Мира прикоснулась рукой к карману юбки, в котором лежала связка писем. Их, наверное, тоже надо будет ему отдать. Наследство, как-никак. Она взглянула на часы и отметила, что уже почти восемь утра. Сколько же времени она провела в этом доме? А показалось, что всего несколько минут.
— Мира!
От неожиданности Мира подпрыгнула на месте.
— А вы, оказывается, ранняя пташка.
— Господи, Клавдия Матвеевна… — Мира непроизвольно прижала руку к груди, чувствуя, как бешено колотится сердце. — Как же вы меня испугали.
— Задумались о чем-то? — пожилая женщина дружелюбно улыбнулась, подходя ближе. — Вы уже завтракали, милочка?
— Еще нет.
— Тогда не составите ли мне компанию?
— С удовольствием, — Мира постаралась выкинуть из головы хаотичные мысли и сосредоточиться на собеседнице. — В том же кафе?
— Оно здесь единственное. Единственное приличное, я имею в виду. Остальные рассчитаны либо на тех, кому все равно, что есть, либо на тех, у кого много денег.
С этим Мира согласилась, поскольку ассортимент и цены местных закусочных изучить успела.
— Любите утренние прогулки? — поинтересовалась Клавдия Матвеевна, когда они пили кофе. Мира вполглаза разглядывала проходящих мимо кафе людей, пытаясь составить о них хотя бы минимальное представление по внешнему виду.
— Просто рано проснулась, захотелось погулять по пляжу. Обычно-то я встаю довольно поздно.
— Так вы сова?
— Нет, — хмыкнула Мира. — Я — соня.
Клавдия Матвеевна рассмеялась, отставив чашку в сторону.
— А я — чистейшей воды жаворонок. Никогда не смогу проснуться позже шести часов. Но это, в сущности, даже приятно.
Мира улыбнулась, но ее мысли вновь вернулись в старое русло.
— Клавдия Матвеевна, — осторожно начала она, — сегодня я гуляла по пляжу и увидела в роще… там, у берега… дом. Старый и, по-моему, заброшенный. Вы не знаете, кто там живет… или жил?