- Страшная жара, не так ли, доктор? Теперь, когда моя жена нас оставила, мы можем поговорить о деле. Я предпочитаю не обсуждать важные вещи в её присутствии. Прежде всего хочу очертить круг ваших обязанностей. Дважды в день вы будете вести прием муниципальных пациентов в нашей амбулатории на Футбол Граунд-роуд и отвечать на все ночные звонки. Я занимаюсь всем остальным и принимаю частных пациентов здесь, на дому. По ночам я не выезжаю. - Он ещё раз взглянул на меня исподлобья. - Предпочитаю не оставлять Жасмину одну. Она ещё слишком молода и легкомысленна.
- Да, вполне понятно.
Последовало молчание.
- Все считают, что Жасмина очень привлекательна, - произнес наконец Хоккет.
- Да, сэр, весьма привлекательна, - вежливо согласился я. Затем, после наступившего неловкого молчания я, поерзав на стуле, счел своим долгом добавить: - Разумеется, я говорю это в чисто платоническом смысле, сэр.
Вперив в меня хмурый взгляд, доктор Хоккет полез в карман и извлек из него ключ на веревочке.
- Это ключ от шкафчика с лекарствами, который стоит за стеной, в моей приемной. Второй ключ всегда находится при мне. Прошу вас следить, чтобы шкафчик никогда не был открыт - мне бы не хотелось, чтобы Жасмина имела к нему доступ. - Он вручил мне ключ и продолжил: - Жасмина, видите ли, во многих отношениях ещё почти ребенок. Поскольку, доктор, нам с вами предстоит работать вместе, хочу вам кое в чем признаться. Вы не очень удивитесь, если я скажу вам, что прежде чем стать моей женой, Жасмина служила у меня горничной?
- Да что вы? Быть не может!
- Долгие годы я практиковал за границей. На Востоке. Я никогда прежде не был женат. Всегда как-то руки не доходили. А Жасмину я очень люблю, доктор, - многозначительно произнес он, - и никому не позволю причинить ей зло.
- О, я вас прекрасно понимаю, сэр, - сказал я. Меня вдруг обуяло желание выпить. - Вы ведь её муж и все такое, так что это вполне объяснимо.
- Да, доктор, - пробубнил он. - Я её муж!
Он встал, выключил свет и сказал, что пора спать.
* * *
Завтрак состоял из каши с чаем. По мнению доктора Хоккета, перегружать пищеварительный тракт с самого утра было крайне вредно для здоровья.
Началась трапеза в тишине, поскольку Хоккет разбирал утреннюю почту. Почтовый ящик практикующего врача всегда ломится от рекламных проспектов и бандеролей с бесплатными образцами различных лекарств, которые большинство врачей не глядя выбрасывают в мусорные корзинки. Хоккет же аккуратно вскрывал все подряд, разглаживая пустые конверты и откладывая их впрок и внимательно прочитывая от корки до корки рекламные проспекты.
- Надеюсь, сэр, вы не верите всей этой чепухе? - спросил я. После стольких потрясений и скверно проведенной ночи я считал, что имею право высказать свое мнение. - В Св. Суизине нас приучили выбрасывать всю эту муру сразу.
- Напротив, доктор, я черпаю из них массу полезнейших сведений. Практикующему врачу трудно держаться в ногу со временем и быть в курсе новейших разработок. А стоимость подписки на медицинские журналы взлетела до небес.
- Но посмотрите только на эту пакость, которую они присылают в качестве бесплатных образцов! Ни один врач в здравом уме её не выпишет. Вот, например, - я взял внушительных размеров склянку с какой-то зеленоватой жижей. - "Женщине для зачатия - знаменитый бальзам доктора Фаррера".
Хоккет изменился в лице.
- Осторожнее, доктор, не уроните! - вскричал он. - Между прочим, я храню у себя любые образцы. У меня в кабинете их уже собрано несколько сотен. Моим личным пациентам многие из них пришлись по вкусу.
- Полагаю, вы берете за них деньги? - холодно спросил я.
- Разумеется, - без секундного замешательства ответил Хоккет. Пациенты не доверяют бесплатным снадобьям. Вот в чем беда государственного здравоохранения. Что ж, доктор, вам пора идти - до амбулатории от нас больше мили, а опаздывать на прием не следует.
И вот, под непрекращающимся дождем, я погнал Доходягу Хильду на Футбол Граунд-роуд. Мысли, обуревавшие по дороге мою голову, были отнюдь не радужными. Коль скоро я согласился стать практикующим врачом, нужно было стиснуть зубы и работать, позабыв про Хоккета, Жасмину, постель, жесткую как дыба в Тауэре, холод и голодные рези под ложечкой. Правда, когда я увидел амбулаторию, моя решимость несколько поубавилась. На ярко-зеленом стекле невзрачного сооружения красной краской было выведено: "АМБУЛАТОРИЯ ДОКТОРА ХОККЕТА". Ни дать, ни взять - дешевый паб.
На тротуаре перед входом уже выстроилась очередь. Отомкнув дверь, я очутился в неуютной клетушке, заставленной стульями с высокими спинками; в углу было отгорожено местечко для врача. Кроме замызганного стола и стула, в углу расположились картотечный шкафчик, кушетка, умывальник, бунзеновская горелка и масляный обогреватель, который я тут же включил. Вымыв руки, я извлек из кармана авторучку, высунул голову из-за перегородки и позвал:
- Проходите, пожалуйста.
Первой вошла ожиревшая мамаша, которую сопровождала дебелая девочка-подросток. На лице мамаши застыло неодобрительное выражение женщины, требующей позвать начальника.
- Adiрosa familians* (*Cемейное ожирение (лат.), - машинально произнес я себе под нос, рассматривая их.
- Что такое? - грозно пробасила мамаша.
- Латинское выражение. Медицинский термин. Вам не понять. - Я жестом предложил им сесть и, переплетя пальцы, спросил: - Что вас беспокоит?
- Где врач? - хмуро спросила мамаша.
- Я и есть врач.
- Нет, настоящий врач.
- Заверяю вас, я самый настоящий врач, - спокойно ответил я. - Может, диплом вам показать?
- А, вы, наверное, новый мальчик доктора Хоккета?
- По меньшей мере - его новый ассистент.
С минуту она молча поедала меня глазами.
- Не могу сказать, что с радостью доверю вам мою маленькую Еву, сказала она наконец. Сама Ева тем временем мрачно разглядывала меня, сосредоточенно ковыряя в носу.
- Или вы соглашаетесь, что я займусь вашей дочерью, или нет, - жестко отрезал я. - Если не согласны, то забирайте свою карту и ступайте к другому врачу. Я убиваться не стану, уверяю вас.
- Все дело в груди, - сказала толстуха, кивая в сторону дочери.
- Что с ней такое?
- Кашляет без конца. Днем и ночью. Порой я даже заснуть не могу, негодующе добавила она.
- И давно у тебя такой кашель, Ева? - спросил я, награждая девочку отеческой улыбкой.
Ева не ответила.
- Что ж, - вздохнул я, доставая стетоскоп. - Нужно осмотреть её. Раздевайся.
- Как, вы хотите, чтобы она обнажила грудь? - резко спросила мамаша.
- Да, я хочу, чтобы она обнажила грудь, - жестко ответил я. - В противном случае я не смогу осмотреть её, поставить диагноз и приступить к лечению. А потом, если Еве станет хуже, вы совсем лишитесь сна.
Ева не ответила, а мамаша, тяжело вздохнув, принялась раздевать её. Наконец девочка предстала передо мной обнаженной по пояс. Я приложил стетоскоп к области сердца и, ласково подмигнув девочке, сказал:
- Дыши глубже.
В следующий миг, заметив на подоконнике хрустальную вазочку с разукрашенной к Рождеству еловой веткой, я, не удержавшись, ни с то, ни с сего ляпнул: