В начале нашей длинной поездки на поезде в Сассекс (дальше, до маленькой деревушки, где моя сестра будет венчаться, Фрэнк возьмет машину), видно, что он не в своей тарелке. Сначала я думаю, что это нервы. Что он нервничает из-за той лжи, что ожидает его.
Но когда я разговариваю по телефону с мамой (которая была у дверей Хоуп уже в семь утра, всю ночь проведя в автомобиле), я понимаю, что его беспокоит что-то другое.
Сказав маме, в какой именно точке сети железных дорог Британии мы сейчас находимся, и отложив телефон в сторону, я спрашиваю Фрэнка: с тобой все в порядке?
— Да, — говорит он.
— Ты это из-за сегодняшнего? Нервничаешь?
— Просто думаю, когда все это закончится.
— Закончится?
— Ну, после сегодняшнего. Будут ведь и другие ситуации, когда ты станешь врать матери об Эдаме. Тогда что?
Вопрос по существу. Ведь не может же Фрэнк все время играть роль Эдама.
— Что ты имеешь в виду? Мне сказать маме правду? Что ты просто мой товарищ?
Он ничего не отвечает. Прижимается лицом к стеклу. Мы проезжаем маленькую станцию так быстро, что прочитать ее название невозможно.
— Может быть.
— Но если так, зачем ты тогда здесь? Какой смысл в твоем присутствии, если ты не можешь поддержать мою выдумку?
И опять он ничего не отвечает. На этот раз он выглядит обиженным. Я думаю над тем, что сейчас сказала, и мне самой приходят в голову ответы на собственные вопросы. Наверное, он здесь, чтобы…
— Я… Ты мне действительно очень небезразлична, Фейт. Вот почему я здесь.
Я смотрю на его нежный, красивый рот. На тонко очерченную выемку на верхней губе. Вспоминаю, как мне хотелось поцеловать его накануне вечером.
— Я знаю, — говорю я. — Прости.
— Я… — он говорит еще что-то, но я не слышу из-за шума встречного поезда.
— Прости, что ты сказал? Он делает паузу.
— Да так, ничего, — говорит он. — Ничего особенного.
— Значит, ты считаешь, что мне надо сказать маме, что друга у меня нет?
Он отвечает:
— Не обязательно.
— Что ты имеешь в виду?
Он пристально смотрит прямо мне в лицо и наклоняется вперед над столиком.
— Что, если бы я стал твоим другом?
Все вдруг обретает смысл. Все эти мои странные видео ощущения. На какой-то миг я не думаю ни о маме, ни о своем вранье, ни о том, что мне предстоит. Я думаю о том, что только что сказал Фрэнк.
Он хочет стать моим бойфрендом.
Я наклоняюсь вперед, перегибаюсь через столик и нежно целую его в губы. И ничто другое уже не имеет никакого значения. Даже то, что вокруг другие пассажиры.
Тут раздается голос сверху:
— Ваши билеты, пожалуйста.
Мы усаживаемся на свои места и ищем билеты, улыбаясь, как дети, которые не знают, что им делать. Мы показываем свои билеты, а я думаю о том, что Фрэнк для меня сделал. Он даже сам купил этот свой билет на то немногое, что осталось у него от студенческого займа на учебу.
Когда контролер отходит, я уже знаю, что сказать ему:
— Хорошо.
— Что хорошо? — спрашивает Фрэнк.
— Хорошо, если бы ты стал моим другом. И маме надо рассказать все.
Фрэнк улыбается. Он-то знает, как тяжело мне все это говорить.
— Но, Фейт, если ты не хочешь… Я имею в виду, что я не адвокат и все такое…
— Нет, — говорю я. — Я хочу. — И, секунду подумав насчет мамы, продолжаю: — Но что, если мы подождем и объявим все уже после венчания, на приеме?
— Да ради Бога, — говорит он, все еще улыбаясь. — Конечно.
Не могу поверить.
Я только что согласилась рассказать правду.
Ради Фрэнка.
Потому что, рассказывая правду, ты, по сути, рассказываешь о своей лжи. И когда ты это делаешь, все видят именно это. Ложь.
Но мне уже все равно. Если весь сыр-бор из-за выбора между тем, чтобы чувствовать себя хорошей, и тем, чтобы казаться хорошей, я предпочитаю первое.