Он сварил еще кофе и сел – подумать. Палка, стало быть, у него есть. Отлично.
Кассета докрутилась до конца. Интересно, сколько сейчас времени. Оно, конечно, не важно. Но только есть вещи, которые он должен сделать, которые сделать необходимо, и поскорее. Да, поскорее. Будешь тянуть резину, они всегда найдут способ тебя поиметь, так что надо браться за эти дела; как только что-то приходит в голову, все, друг, надо пошевеливаться, на старт, внимание, и пошел. Но он просто-напросто не может; сейчас не может; в кармане пусто и в доме денег нет, он уже поискал, и не раз. До УСО несколько миль, пройти их он не сумеет; в любое другое время – пожалуйста, но не сейчас. Слепому, друг, без башлей труба; а ты не можешь никуда пойти, ты и ходить-то толком не можешь. Сэмми весь город исходил, из одного конца Глазго в другой, и Лондон тоже. Ну и что? Палка штука хорошая, но не настолько же, это ж не долбаная ведьмина метла, на ней верхом не проедешься. Плюс он и физически никуда не годится; организм все еще слаб, на хер, потому он вчера и вырубился. Если бы они его не отметелили, ему бы так хреново не было. Обычно он оправляется быстро. А тут организм никак в себя не придет, болеет. А ему надо быть в порядке, готовым ко всему. Вон сколько хлопот впереди. Значит, надо подготовиться. Подготовиться, на хер, друг, привести себя в порядок. Зарядку, что ли, сделать. Главное дело ребра, дыхание, дышать все еще больно. И попилил-то самую малость, а еле жив. Так что надо отдохнуть. Если бы не эта хлебаная…
Ну просто…
Ему необходимо заняться делами, охеренно необходимо заняться долбаными делами, не может он здесь торчать, просто не может себе позволить. Черт дери, да сколько же времени-то, друг, ты даже хлебаного времени узнать не можешь! Сэмми включает приемник. Дела-то ведь подпирают, это уж точно, точно, на хер. Так что нужно УСО, врач и все такое. Но как он туда попадет, если у него ни гроша, господи-боже, как он к ним попадет, если у него ни гребаного гроша за душой, друг, ладно, можно попробовать сунуться к этим, как их, Здравоохранение и Социальное обеспечение, с этим он справится, тут всего минут двадцать ходьбы, самое большее полчаса.
Эх, если б он хоть чего-нибудь видел, мать вашу так! Исусе-христе, друг, идиот долбаный, у него ж на эти дела целая сраная неделя уйдет. Хотя нет, с палкой нет. С палкой все пойдет быстрее. Все-таки палка это вещь, на хер. Ладно. Но первым делом УСО. Высший приоритет. Опоздаешь на день, они тебя всю жизнь потом мудохать будут. Однако без автобуса до них не добраться. Вот такие дела, а дергаться все едино нечего. За один-то день вряд ли, за один пропущенный день они его гнобить не станут.
Но, бубена мать, ведь точно же, были же в доме деньги!
Так он уже искал. Ну и хорошо, друг, поищи, на хер, еще раз, тебе и нужно-то всего шестьдесят пенсов. Даже тридцать, в одну сторону можно и рискнуть, зайцем проехать. Где-то тут должна валяться мелочь. Сэмми, когда возвращался домой, обычно выгребал ее из кармана и ссыпал на каминную полку – всю мелочь, какая была. Иногда так там и оставлял. Целая куча набиралась.
Просто смешно, друг, что там ничего нет. Понимаешь, о чем я? Как будто она все с собой забрала. Как она могла? Правда, может, это он и забрал, может, и он; в последнюю неделю он здорово поиздержался, потому и на дело пошел, мать его, ну, давай же, ищи! Не помнит он, что забирал.
Сэмми поднимается с кушетки. Кофейный столик, он в эту сволочь прошлой ночью коленом впоролся; поосторожнее, на хер, тут навалом опасностей и препятствий: он огибает столик, подходит к камину, ощупывает полку. Ни хрена, только обрывки бумаги да всякая дребедень вроде пластмассовых пуговиц или еще чего, плюс несколько спичек. Ну и черт с ним, завтра чек принесут. Надо просто набраться терпения, терпения-терпения-терпения. Чего торопиться-то; думаешь всех обскакать, а что получается? а ни хрена не, получается; тебя только назад отбрасывает; шаг вперед, шесть назад, вот что получается: терпение есть добродетель, друг, нет вопросов, на этот счет никаких вопросов нет.
А ну его в жопу, это терпение, пойдет-ка он лучше в «Глэнсиз»!
Сэмми смеется. Сидит, согнувшись, на кушетке. Мотает головой.
А что, можно. Можно, на хер. Да и выйти определенно надо бы, от этого сиденья, друг, свихнуться можно. Заодно и палку опробует. По дому-то слоняться это, конечно, хорошо, но настоящее испытание начнется, когда он выйдет внизу из лифта, дойдет до долбаной выходной двери и выйдет на улицу, вот это будет настоящее испытание. Может, он еще в «Глэнсиз»-то и не пойдет, но выйти это все равно мысль хорошая. Чем еще можно заняться? Не сидеть же здесь целый день. Долбаное радио, друг, просто куча дерьма. Курить охота, страсть. Плюс живот, охренительно хочется есть. Кончится тем, что он опять в койку завалится. А это дурная привычка, он и так со вчерашнего вечера только это и делал. Давай отрывай задницу от кушетки. Тем более у тебя ни шиша. Спать завалиться-то – проще всего, попытаться переспать все это дерьмо, отсидеться в темноте преисподней; но это вовсе не то, как вот, когда загриппуешь; не надо путать безденежье с гребаным гриппом, друг, знаю, что говорю, в чистилище тебе делать нечего, ты не гриппозный, ты нищий. Так что давай выбирайся отсюда. Плюс еще голова у тебя, друг, никак ты с головой не сладишь; во всяком случае, не с головой Сэмми, друг, при такой вообще недолго с глузды съехать. Плюс тут ведь разные уровни есть. Тут уж как посмотреть. Ну нет у него сейчас ни гроша, делов-то, только до утра и дожить, до пятницы.
Так что ладно. Значит, идем в «Глэнсиз».
Опять же и разомнешься, дашь мускулатуре возможность себя проявить. Все это сидение на месте вредит организму. В «Глэнсиз» закатываются иногда мужики, с которыми можно иметь дело. Глядишь, и Нога подвернется. Или Тэм – можно и Тэма встретить; у Сэмми дома припрятано кой-чего, ему б только барыгу найти. Но сейчас не до этого, это потом. Ему просто, Христос всемогущий, ему просто нужно чем-то заняться, просто нужно чем-то заняться, только и всего, и всех делов, и пошло оно все, ему действительно нужно пошевеливаться, потому как у него дела есть, не может он тут сидеть, потому как подпирают разные разности, такое у них обыкновение, подпирать, и, значит, ты должен быть готовым, даже если ты не готов, даже если тебя измудохали, весь твой организм.
Ну ладно. Ладно.
Сэмми встал с кушетки, выключил радио. Толку от него все едино ноль, от этого тупого ублюдка с его дурацкой долбаной викториной, с идиотскими простыми вопросиками, на которые ни один мудак, похоже, ответить не способен.
Ах, исусе-христе, Элен.
Ладонь Сэмми прижата ко лбу. Дерьмово он себя чувствует. То есть хрен знает как дерьмово, друг. И дело не в том, что разные разности подпирают, все уже состоялось, все состоялось, уже, на хер, подперло. Его отмудохали. Они его отметелили. И это вообще не его организм. Его долбаный организм, друг, это вовсе не его долбаный организм. Ни хера не его.
Сэмми пробирает дрожь, потом он ощупью доплетается до окна, открывает его. Дождя нет; вроде как нет. Зато есть запах, странный какой-то запах. Исусе.
Это же от него так несет. Скорее всего, от него. Он хрен знает сколько времени толком не мылся. Грязный, небось, в жопу, в этом все и дело. Сначала в проулке валялся, потом в крытке. Штаны, когда он прочухался, были мокрые от клятой сырой травы. Если, конечно, он не напрудил. Но это уж нет, наверняка, на хер, нет. Определенно нет, потому что фараоны тогда что-нибудь да сказали бы. Им такие штуки нравятся. Охеренно нравятся. Надо бы ванну принять, но не сейчас, попозже, когда он вернется домой.
Он закрыл окно, повернулся, возвратился к кушетке, от нее к двери, прошел через прихожую в спальню. Рубашка и брюки. Ощупью отыскал те, что с манжетами. Выходные пусть пока полежат, может, он их потом в чистку снесет. Эти, с манжетами, ему не особо нравятся. Но лучше они, чем джинсы, потому как надо же соответствовать образу.
Бриться он, пожалуй, не станет. Оставит до вечера, до после ванны. Почти недельная щетина, вполне может сойти за молодую бородку. Главное – прилично выглядеть. Это главное. Плюс бритье это еще одна морока.
Исусе, а обувка-то! про долбаную обувку-то он и забыл! про эти дерьмовые кроссовки.
Господи-боже. И что теперь делать? Хлебаный идиот, который стянул их с Сэмми, небось и не дотумкал, какие они классные, друг, точно тебе говорю, он же, кретин задроченный, скорее всего, толкнул их за такие деньги, на которые только банку пива и купишь. Потому что некоторые из них ровно такие, зачем им их гребаные головы приделали, никто и не знает, они даже не понимают, чего тырят. Возмутительно, на хер, просто возмутительное поведение.
Сэмми вздыхает. Вот положение, а? Ничего себе положение.
Если у тебя не будет должного вида… тебе необходимо иметь должный вид. И чтобы не только для улицы годился. Для «Глэнсиз» тоже. Нужно соответствовать образу. Нет, ну нужно же. Этот мужик, Сэмми, у него была репутация; он понимал, что такое стиль, точно тебе говорю, а тут старые, пропотевшие кроссовки; ты шутишь!
Ладно. Он разгладил волосы от макушки ко лбу и от висков назад. Если с бритьем не получится, придется тащиться в парикмахерскую. Разве что Элен попробует его побрить, может и попробует.
Ладно.
Ну, хотя бы квартал кругом обойти. Не сидеть же, в самом деле, под крышей. Он все-таки не инвалид. Слепой, это да, но ходить-то пока может. Вышел в коридор, запер за собой дверь и, постукивая палкой, направился к лифту. А палка точно хороша. Единственная проблема – запястье, ну и то, как ты ее держишь. Когда он на пробу прогулялся с ней по квартире, приходилось то и дело перехватывать палку, никак он не мог с ней освоиться; неудобно, неловко; попробовал держать в левой руке, однако запястье все еще работало хреновато, это из-за того, что он врезал мудиле фараону, плюс левой рукой ее никак не удавалось держать правильно и палка втыкалась то в одно, то в другое. Вот если бы у нее была ручка, тогда, может, было б полегче; а сейчас он ее держит примерно как актеры нож в голливудском кино.
Пришел лифт.
Выйдя из него, Сэмми постоял с минуту, соображая, куда повернуть. Значит, выходишь наружу, и если пойдешь направо, до конца дома, тебе надо будет пересечь пустое место, расстояние примерно в…
Хрен его знает…
Ну вот, пройдешь его, и будет другой дом. А как доберешься до его конца, там есть пешеходная дорожка. По ней прямиком на главную улицу и попадешь. Она-то ему и нужна.
Обычно он, выйдя из дому, просто переходил площадь. Большая тихая площадь, она лежала прямо перед домом. Но сегодня он на нее соваться не собирается, он уж лучше обойдет ее по краю, хоть это путь и не близкий. Хрен его знает, как он вчера управился, полный провал в памяти. Ну ладно.
Может, он еще и вернется. Он заключил сам с собой договор – дойдешь до пешеходной дорожки, посмотри, если там ветрище дует, так просто топай назад и возвращайся на свой этаж. Он же не полный мазохист.
Так, ладно, он проталкивается через выходную дверь. Кто-то бьет по футбольному мячу. Сразу же; первое, что услышал, – мальчишки в футбол играют; исусе-христе. Пошел, постукивая палкой, направо; тут где-то полоска травы была. Из квартиры Элен эту площадь не видно, а жаль, он любил смотреть, как мальчишки в футбол играют. Теперь и этому кранты, футбола он больше не увидит. Чтоб их всех в аду поимели. Компенсация, друг, за одно только это тебе полагается компенсация. Нет, это уже без шуток, без шуток.
Отличная палка. Теперь бы еще темными очками разжиться. Палка стучит, довольно приятный звук; вот только она все как-то подрагивает, может, настоящая-то будет покрепче. Плюс белая.
Нет, надо домой идти.
Не доберется он до моста, наверняка заблудится. Бесшабашничать тоже, на хер, не дело. Ненужный риск. Вот что это такое. Все, друг, топай, на хер, домой. Хороший денек и все такое, глоток свежего воздуха, очень мило. Но он лучше домой пойдет, он уже повернул назад, держа палку в правой руке. Какой смысл дурака-то валять. Ну его на хрен. После вчерашнего-то дня. Бар «Глэнсиз»! Кого ты обманываешь, да ты туда и за хлебаный год не доберешься. А доберешься, что станешь делать? Рассказывать о том, что какие-нибудь зудилы наверняка угостят тебя выпивкой, это все хорошо, но с ними же сначала как-то познакомиться надо, это ж первое дело, и делать это придется тебе. Не можешь же ты просто войти туда и сразу начать побираться.
Терпение. Завтра принесут чек. Ты просыпаешься, друг, а он лежит себе на полу в буром конверте. Вот тогда он и выйдет. Прикупит кой-чего. Может, позавтракает где-нибудь, горяченьким; бекон с долбаными яйцами, друг, это вещь, целая долбаная куча, здоровенные сосиски, кровяная колбаса, тоже куча и тоже долбаная, тосты. Вот тогда он все и обдумает, все разложит по полочкам.
Опять же и палка, работает-то она неплохо, и отпилил он ее толково. Просто надо пройтись по ней наждаком, по отпиленному концу, а то он расщепится, кому это нужно. А если он ее малость подкрасит, народу и вовсе будет ясно что к чему.
Ладно.
Сэмми снова обшарил каминную полку – не только в поисках денег, но и на случай, если там лежит записка от Элен. Ему вдруг стукнуло в голову, что она могла просто отчалить куда-то по делам. Малышей, скажем, повидать. Что-нибудь в этом роде. Плюс она иногда ни с того, ни с сего срывалась с места. Было у нее такое обыкновение – особенно после того, как он учинял какую-нибудь глупость. Обещал прийти и не приходил или набирался до бровей. Она от таких вещей просто на стену лезла. И неудивительно. И все-таки иногда оставляла записку. Могла и на этот раз. Идея-то, на хер, неплохая, но как он узнает, оставила или не оставила! Даже если найдет записку, как, на хер, поймет, что это записка! Дичь! Да потом еще придется просить какого-нибудь мудака, чтобы тот прочитал ее вслух. На полке полно клочков бумаги, но ты же не можешь сказать, какой из них что.
Плюс он не терял надежды найти хоть пару фунтов. Элен наверняка держала где-то заначку; она была из таких, из опытных.
А, хрен с ними.
По телику шли десятичасовые новости. По четвергам после них иногда показывали кино; можно было б хоть послушать.
Честно говоря, чувствует он себя вполне пристойно. Особенно если вспомнить последние несколько дней. Во всяком случае, белый флаг он не выбросил, друг, вот что главное. Эти суки, они думали, что могут так просто отхарить тебя; и ты пойдешь и ляжешь посреди улицы.
Не знали они тебя, друг, хоть, похоже, и думали, что знают.
Ноги согрелись; он лежал без носок. Час назад завалился в постель, но потом пришлось встать, потому что заснуть ну никак не получалось. Ванна: да он о ней подумывал, но дальше мыслей дело не пошло. Завтра, завтра он будет в порядке. А сейчас сил нет. Хотел было ноги попарить, однако нашаривать тазик, наполнять его горячей водой и тому подобное – на все это у него сил не было. Взять те же яйца; лежа в кровати, он подумал, подрочить, что ли, немного; и не смог. Он даже попытался зажать яйца в кулак, но те выскользнули из долбаной ладони; странные они какие-то на ощупь, мягкие и вроде как ослабелые, будто болели, а теперь поправляются, будто и он долгое время болел, валялся на больничной койке, долго валялся, но теперь уже на пути к выздоровлению. Правда, к выписке он пока не готов, не готов он пока для этого; душевное состояние у него хорошее, но сам он еще не окреп, организм, значит, пока что нет. Вот это яйца ему и сказали, друг, старые добрые яйца так ему и сказали: иди ты в жопу, тоже, дрочила нашелся, так прямо и сказали.