— Это вас беспокоит? — спросил Энтони.
Да, все это ее беспокоило, но она старалась не думать об этом. Теперь у нее не было выбора.
— Мне не нравится быть должницей. Даже ради папы…
— Стефани, речь не идет о долге.
Его голос заметно погрубел.
— И я не заставлю за это платить, если вы об этом думаете.
У нее появилось почти болезненное побуждение извиниться, но она не могла подобрать нужные слова. Вместо этого, глядя на содержимое стакана так, как будто в нем находились все ответы на секреты Вселенной, она сказала:
— Вы, правда, делаете это ради папы?
Энтони взял из ее рук стакан и поставил на столик. Затем его длинные пальцы нежно, но твердо приподняли ее лицо, что заставило Стефани взглянуть на него.
— Я хочу, чтобы Джеймс увидел распятие.
Его голос был низким, немного хриплым, выражение лица — сосредоточенным.
— Но если бы вы так чертовски не хотели найти его, меня бы здесь не было.
— Вы сказали…
— Я знаю, что я сказал. Я думал, вы будете против, если поймете, что я хочу помочь именно вам, или же увидите в моем стремлении только плохие намерения. Поэтому я и сказал, что это ради Джеймса.
Стефани пристально посмотрела в его глаза, все еще сомневаясь, но сердце ее забилось быстрее, все ее чувства ожили. У нее мелькнула мысль, что они подошли в некотором роде к поворотному пункту в отношениях. Он сказал, что был с ней не ради ее отца, а ради нее самой. И ей было решать, поверить ли ему или нет.
— Тогда как я узнаю, что долга не будет? — прошептала она.
Его глаза были цвета дымчатого топаза, и из них исходил жар, янтарный жар, от которого что-то таяло внутри нее.
— Речь идет не о долге, Стефани. Я хочу быть с вами. Неужели в это так трудно поверить? Просто хочу быть с вами.
Ей нелегко было согласиться с ним, но его настойчивость и ее собственное молчаливое томление сделали для нее невозможным высказать это. Она должна была поверить ему, и, если это было ошибкой и ей придется заплатить за доверие, она заплатит.
— Я догадываюсь, мне придется поверить, — прошептала она. — Но… вы сбиваете меня с толку.
— Разве?
Он снова улыбался, и его руки легли ей на шею, большой палец стал медленно гладить ее щеку.
Она вздрогнула от его прикосновения, но эта легкая ласка заставила ее закрыть глаза и чуть ли не замурлыкать от удовольствия. Было почти невозможно собраться с мыслями, но она попыталась.
— Прошлой ночью…
— Прошлой ночью вы были утомлены, — прошептал он, — и не доверяли мне. А я хочу, чтобы вы мне верили. Хочу, чтобы вы поверили в то, что мы созданы друг для друга.
Его низкий голос оказывал на нее почти гипнотическое воздействие и был таким же чувственно волнующим, как и его прикосновение. И Стефани подумала, не похоже ли ее нынешнее состояние на ощущения тонущего человека. Но то, во что она погружалась, было бархатное и теплое, и у нее не было абсолютно никакого желания спасаться. Когда его настойчивые губы прикоснулись к ней, она ощутила, как ее захлестнула волна чистого чувственного блаженства. Он был настолько нежен и требователен одновременно, что вызвал у нее теперь уже знакомый, но все еще удивительный взрыв желания, подобно электрическому разряду, пронзившему ее тело, и ее руки поднялись, чтобы обвить его шею.
Он прижимал ее к себе так сильно, как только это было возможно, но и этого казалось ей недостаточно. Пристяжной ремень мешал ей, и ноющая пустота внутри нее казалась мучительной. Она чувствовала, что его руки, как огнем, обжигают ее сквозь свитер, ощущала его мускулистую грудь. Его густые волосы в ее пальцах были, как шелк.
Он целовал ее, как если бы умирал от жажды по ней, сила его страсти ошеломляла, и это неистовое желание пробудило в ней ответное чувство, которое она никогда не испытывала прежде. Стефани и вообразить не могла ничего подобного, сила ее ощущений была такова, что если бы она могла сказать что-либо, то сказала бы «да», потому что хотела его каждым нервом своего тела.
Наконец он оторвался от нее с явной неохотой, хрипло бормоча ее имя, но тут она услышала скрипучий голос, объявлявший, что они приближаются к аэропорту. Смысл слов дошел до ее сознания, но она могла только смотреть на напряженное лицо Энтони с беспомощным страстным желанием.
Он снова поцеловал ее, на этот раз быстро, и нежно взял ее руки в свои. Его потемневшие глаза были прикованы к ее лицу.
— Если бы мы не были на высоте двадцати тысяч футов… я бы на этот раз не остановился. Я ждал двенадцать лет. И не думаю, что смогу ждать дольше.
Двенадцать лет? Ее поразила цифра. Все ее тело было наполнено пульсирующей болью, и она не пыталась скрыть то, что чувствовала.
— Я не хочу ждать, — прошептала она.
Его глаза загорелись ярче, в них словно внезапно вспыхнуло пламя.
— Не говорите так, если не убеждены в этом.
Его голос стал еще более хриплым, он задыхался.
К своему удивлению, Стефани успокоилась. Она была полна предвкушения будущего блаженства. Она принадлежала ему, бороться против этого было все равно, что выступать против сил природы, она никогда бы не выиграла битву.
— Я не хочу ждать, — повторила она упрямо.
Энтони наклонился, чтобы снова поцеловать ее, жар его губ опалил ее. Затем подняв голову, он пробормотал:
— Черт побери! Придется потратить несколько часов, пока мы выясним все необходимое, и надо это сделать сегодня.
Она медленно улыбнулась, понимая, с какой неохотой он говорит это.
— Распятие — прежде всего. Вы сами так сказали.
Его рот скривился.
— Я и так принудил вас сделать ужасную глупость. Не хочу допускать другую ошибку.
— Энтони, не ваша вина, если кто-то добрался сюда раньше нас. Я не могла просить вас о помощи не потому, что вы что-то сказали или сделали, а из-за того, что сделала я. Десять лет назад.
— Мы еще поговорим об этом, — сказал он, его руки крепче сжали ее.
Стефани кивнула, затем отвела глаза в сторону.
— Да, но не сейчас.
Ему не понравилось то, как она посмотрела в сторону, и настороженность, внезапно появившаяся в ее глазах. Она не отдалялась от него, но между ними возник: барьер, которого не было несколько минут назад. Это обеспокоило его. Он был теперь убежден, что ее слова и ее ответное чувство были искренними. Почему же она не смеет сказать ему о причинах, по которым вышла замуж за другого? Были ли эти причины так болезненны, что даже сейчас она не могла вынести упоминания о них?