После этих кухонных баталий я всегда долго не мог заснуть. Я думал о том, кем бы я мог стать, если бы она тогда из Польши отправилась в Париж, Лондон, Сан-Франциско…
Алекс сказал, что его родители приедут к нему на День благодарения и тогда я и смогу с ними поговорить.
— В четверг. Через неделю.
— Хорошо. А то я в пятницу улетаю домой.
— Только, пожалуйста, без магнитофона.
— Хорошо. Скажешь, во сколько приходить?
— Конечно.
Ни до, ни в День благодарения он мне не позвонил. Наверное, решил, что меня это остановит. Я просидел у телефона до сумерек, а потом, недолго думая, прихватил заветную бутылку «Перцовки» и поспешил к Алексу.
Наверное, они все сейчас за столом. Пусть думают что хотят. Терять мне нечего. Не могут же они меня не впустить
Дверь открыла жена Алекса и по-братски меня обняла. Вот это выдержка!
Все, что надо, они уже, кажется, отблагодарили. На столе вместо индюшки красовалось блюдо с пирогом. Пахло кофе. Гости разбрелись по дому и громко разговаривали. Кое-кто вышел на двор, половину которого занимал обсаженный хризантемами бассейн. Меня представили всем, кто попался под руку, но кто из них был родственник, а кто друг семьи, я, конечно, не разобрал. Владимира Савчука, отца Алекса, среди них не оказалось. А мать Алекса курила во дворе и громко рассказывала кому-то что-то забавное. Я понял, что это она, по акценту.
— А где же твой отец? — спросил я у Алекса.
Он ответил, что наверху, но попросил меня не утомлять старика. В сентябре Уолтеру сделали операцию на сердце. Врачи довольны результатом, но после анестезии что-то случилось с памятью. Теперь он в мельчайших подробностях помнит то, что было в молодости, но забывает, что только что ел за обедом.
Я налил себе вина и поднялся за Алексом на второй этаж. Дом у Алекса был не новый, но и не старый. В нем было все, что нужно, но как-то уж очень по минимуму. Конечно, нечего сравнивать с моей двухкомнатной хрущобой, но по их стандартам очень скромно. Особенно если исходить из тех семидесяти тысяч, которые он должен зарабатывать в год. А то и больше. На то он и владелец хоть небольшого, но собственного бизнеса. Надо у него спросить. Из краеведческого любопытства.
Кто-то окликнул нас сзади. Я обернулся и увидел Владимира Савчука. Алекс познакомил нас и ушел к гостям. Старик хорошо сохранился. Гладкая кожа, ясный взгляд, прямая спина. У нас он если бы и дожил до семидесяти, плюс-сколько-там-ему, то не в такой форме.
Узнав, откуда я, начал разговор на украинском, потом время от времени вставлял русские слова и целые выражения, затем полностью перешел на русский. А когда я, чтобы подыграть ветерану, сделал то же самое, он снова, наверное незаметно для самого себя, перешел на украинский. Я похвалил его украинский и спросил, где он на нем разговаривает. «Наверное, в Украинском землячестве?» Савчук ответил, что в начале пятидесятых заходил к местным украинцам, но когда они узнали, что он служил в РОА, то не захотели иметь с ним дело.
Я сказал, что слышал от Алекса его историю и хотел бы расспросить его самого.
— О чем?
— О деталях. О том, чего не прочтешь в книгах. О том, как все было на самом деле.
— Зачем это вам?
— Просто так.
— Просто так не бывает.
Сказав это, старик сделал движение в сторону лестницы.
Я скороговоркой принялся объяснять ему ценность каждой отдельно взятой жизни. Бесценность знания, без которого мы — слепые. Ведь за любой биографией стоит трагичность истории. Которую от нас скрывали. Поэтому наша задача — узнать о ней.
— Зачем?
— Чтобы знать!
— Для чего?
— Чтоб гордиться!
— Чем? Что нас окружили? Или тем, что я убегал?
— Но ведь у вас не было выбора! В этом-то и состоит трагедия! Маленького человека. Который всегда становится жертвой. Попадает меж жерновов истории! Потому что…
— Выбор всегда есть, — вдруг оборвал он меня так, словно что-то вспомнил.
Я замолчал, потому что понял — старик сейчас может рассказать мне то, чего я не успел услышать от своих родителей.
Но он лишь впал в задумчивость.
— Вы говорили, — напомнил я, — о выборе.
— Да, — сказал он, — да. Я стоял от них в трех шагах. Слышал, как они разговаривают. Но они меня не видели. Я был в тени. Потом, когда они повернулись ко мне спиной, я побежал. Тогда я не думал, что делаю выбор. Я просто драпал. И это все изменило.
Он долго молчал, а я ждал продолжения.
— Иначе ничего бы не было, — сказал он, и тут его позвали.
Я допил вино и, не прощаясь, вышел из дома. Завтра в семь утра мне надо быть в аэропорту.
— Подождите! — крикнул мне с лужайки отец Алекса.
Я подошел к нему
— Простите, а как вас зовут? Вы говорили, но, знаете, память уже не та…
— Алексей.
— А по отчеству?
— Владимирович.
— А фамилия?
— Савченко.
Старик наклонил голову, словно всматривался внутрь колодца. Прошло несколько секунд, прежде чем он что-то там разглядел.
— Я понимаю… — выдохнул он, ушел в дом и закрыл за собой дверь.
1999