- Куда со мной? В депо?!
- Я хотел здесь подождать.
- Да ты большой оптимист, оказывается, думаешь, я просто схожу в тоннель на часок – и сразу обратно?
Примерно так Ершик и думал. Сколько можно там что-то разведывать? Не воевать же собираются. Рижская – мирная станция, там и солдат-то почти не было, где уж ему знать про военную науку?
На этот раз мотодрезины им не досталось, пришлось ехать на ручном приводе, но помогать Старому не пришлось, Ершика только подбрасывало на сидении вместе с рычагом. Он попытался подтащить поближе к середине загадочный мешок приятеля, чтобы не свалился на пути, но с места сдвинуть не мог. Осталось только смотреть по сторонам и удивляться тому, что тоннель – невиданное дело – был один, а рельсов в нем много.
- Старый!
- Что? – Он один орудовал рычагом со своей стороны, и даже дыхание не сбивалось, другой уже повис бы без сил на этой железке.
- А как здесь поезда разъезжались? Рельсы раздваиваются.
- Стрелочники работали, рельсы передвигали.
Ершик представил себе мужика с ломом, который двигает рельсы. Тяжелая работа, но зато они, наверное, решали, куда пойдет поезд.
- А стрелочники были в метро самые главные?
- Точно. Они всегда главные. Как что случится – ищут стрелочника... Ты лучше думай о том, что едешь по самой древней линии метро. Тридцатые годы прошлого века, сто лет прошло!
Разведгруппа состояла из пяти человек, больше решительных мужиков на этой станции, как видно, не нашлось. И на разведчиков они были похожи, как сам Ершик – на опытного сталкера. Старого пригласили явно не на роль командира, он оказался где-то в стороне, не то крайний, не то вообще чужой, вроде как напросился тут кто-то... Но ему было все равно, привык, что ли, к такому отношению? Везде один, всегда чужой... Наемник.
Все они были вместе, а Старый – отдельно, Ершику стало обидно за приятеля, никто не проводит его в темный тоннель и не будет дожидаться возвращения. Кроме, может быть, той блондинки, которая давно на него поглядывает.
- Старый, ты ее видел?
- Трудно не заметить.
- Ты ей понравился...
- А она мне – нет. Вон та нравится. – Он указал на молодую женщину с ребенком на руках, ничего особенного в ней Ершик не нашел, никакого сравнения с яркой красивой светловолосой девушкой, которая многозначительно строила глазки в их сторону, - Эта теплая, домашняя... Но уже занята. - Он резким движением затянул завязки вещмешка, как будто закрывая тему разговора. - Помню, как в армии товарищ сержант мурыжил нас строевой подготовкой… На кой черт она мне теперь, строевая-то? Один я, не с кем строем ходить. Из казармы идем в столовую – запевай строевую песню. Обратно из столовой – та ж бодяга. А потом в Дагестан отправили.
Ершик знал про такое место на юге страны, и оно в рассказах очевидцев было прочно связано с понятием «горячая точка», наверное, Красносельскую теперь тоже можно так называть.
- А как там, в Дагестане, было?
- Солнце горячее, помидоры вкусные, не тепличные…
Старый явно что-то недоговаривал, вряд ли его память сохранила только эти приятные вещи. А может быть, по сравнению с его теперешней жизнью, Дагестан казался ему курортом.
- Что, Ерофей, удивляешься? Есть настоящие профессионалы, их ночью подними – они готовы к бою, в любой момент, против любого противника. А я, как сантехник дядя Вася: взял инструмент и потопал унитаз починять, сам выбираю время, иногда и место, - преуменьшал Старый свои заслуги, он спец высокого класса, если жив до сих пор, может, это примета плохая - себя хвалить? - Только работа у меня не такая, как на блокпостах: вести беспорядочный огонь в тоннель, чтобы враг не прошел. Мне заплатят, если задание выполнено полностью, а для этого противника надо пересчитать и вывести из строя одного за другим. Лучше бы всех сразу, это уж как получится. Хоть один остался – задание не выполнено.
Ершик подумал, что это похоже на борьбу с крысами на станции: зачем держать кошку, если крупа все равно пропадает?
6. Ночь на "Красносельской"
Нет, пожалуй, он ошибся насчет разведчиков, когда человек защищает свой дом, он не может плохо воевать. Не имеет права. Но ни один из них почему-то не был похож на «гражданина Самарина», только так они к нему и обращались. Любопытно, подумал Ершик, а в боевых условиях они тоже будут кричать ему: гражданин, у вас тварь за спиной... Лезет в голову чушь всякая. Среди местных выделялся разве что командир, на руке мужика не хватало пальцев, от правого уха остались какие-то рваные клочья, Ершик решил, что настоящий, закаленный в боях, ветеран должен выглядеть именно так.
- А это вас тоже тварь поцарапала? – Он указал на четыре полосы на щеке командира группы. Казалось, от хохота содрогнулись стены, командир молча стоял у входа в тоннель, красный, как кирпич, один из бойцов утер слезы, и смог, наконец выговорить:
- Он на этой твари женился недавно, Оксаной ее зовут...
Ну, что за невезуха, как что ни скажет, все не то! Хоть вообще рта не раскрывай.
Старый вынул из мешка какой-то предмет, оказалось, книга про Робинзона.
- Если что... Передай как-нибудь сыну на Пушкинскую.
- Я имя запомнил: Павел Самарин. - А у него самого-то, кроме фамилии, имя есть? Ершик развязал тесемки своего «кошелька», протянул тяжелый мешочек с патронами. - Старый, возьми обратно, тебе нужнее!
- Да у меня оружие под другой калибр, «пятерку». Я ж не снайпер, а в ближнем бою с «калашом» - не комильфо.
- Не что?
- Не как у людей. - Он отвернул полы куртки, там внутри на «липучках» были подвешены два невиданно компактных автомата, Старый похлопал по карманам. – А тут обоймы по две штуки. Ну и всякое другое по мелочи…
Интересно, он на Проспекте Мира хоть что-нибудь из оружия сдавал? Да это же просто арсенал ходячий! Насколько подросток успел заметить, под курткой тускло поблескивали рукоятки ножей, и пистолет за ремнем. А автоматных обойм на Старом сколько навьючено, если каждый карман штанов на две штуки помножить... И еще вещмешок не пустой.
- Откуда?
- В кредит выдали на Белорусской. Красносельцы-то меня сами нашли, с Рейхом связались, не побрезговали. Помнят «красные», еще с тех времен, когда я на Фрунзенской обитал, только я им уже не "товарищ". Ты сейчас иди прямо к начальнику станции, скажи, что ты прибыл со мной, пусть он тебя отведет к кому-нибудь или в кабинете ночевать оставит. По платформе не болтайся, понял?
Его пальцы привычными, уже автоматическими движениями проверяли, удобно ли расположены запасные боеприпасы, легко ли выходит нож из ножен, не зацепится ли за подкладку пистолет. От такой, казалось бы, мелочи зависит жизнь и не только его собственная… Из мешка был извлечен диковинный прибор с резинкой для крепления на голове, у сталкеров с Рижской защитные очки были похожей конструкции. Ершик задался вопросом: зачем защищать глаза от света, если отправляешься в кромешную темноту? Старый сделал еще одну странную вещь: он заменил в этом устройстве батарейки. Что это? Фонарь? А где же тогда лампочка и прорези для глаз, куда смотреть?
- Где твой бронежилет?
- А он мне не нужен, быстро двигаться мешает, большим тварям – на один зубок, от пули крупного калибра не спасет, а из «ПМ» по мне редко успевают выстрелить. На поверхности только полезен, бывает, зашвырнут тебя там на камни или арматуру - встанешь и отряхнешься. Если сможешь быстро на ноги подняться с пятнадцатью лишними килограммами на плечах, и будет время отряхиваться, когда на тебя тварь весом в два центнера летит… Можно и в пыльных штанах ее прикончить. – Старый подмигнул ему, Ершик понял, что его стараются подбодрить, чтобы пропало с лица это испуганное выражение, поддержал игру:
- Ты, главное, изнутри штанов не запачкай, Старый!
Почти у каждого сталкера, а часто и торговца-караванщика, был свой маленький ритуал, который они неукоснительно соблюдали, отправляясь на поверхность или в тоннель, отец Александр говорил, что любые ритуалы, даже самые, казалось, бредовые, успокаивают человека, придают ему уверенности в себе. Старый потянул за шнурок на шее, что там у него? Не крестик, не полумесяц и даже не пуля, как ожидалось, а просто поцарапанный желтенький латунный ключ. И Ершик был уверен, что ни одну из дверей в метрополитене этот ключ не открывает… Старый подержал его в руке несколько секунд, ничего не сказав ни вслух, ни шепотом, глядя прямо перед собой, и убрал обратно под одежду. Остальные делали вид, что под мудрым руководством коммунистической партии им ничего не страшно, но Ершик заметил, что двое осторожно перекрестились, отвернувшись к стене: партия-то здесь остается, а им еще в депо идти.
Когда звук шагов перестал доноситься из тоннеля, Ершик понял, что здорово влип, он так стремился пойти вместе со Старым и лицом встретить опасность (за его спиной), что оказался вместо глубокого тыла на переднем крае, придется провести всю ночь на Красносельской… Караульные погибают, не сделав ни единого выстрела, ножевые раны, тени в темноте… Где начальник станции?
- Не гасите свет на ночь! Они должны бояться света.
- Если бы все было так просто. Партийное руководство решает за меня: не положено полное напряжение подавать по ночам, а я ничего сделать не могу. Боишься на станцию выйти, оставайся здесь.
Железная дверь защитит от некрупной твари, тут лучше, чем на платформе. Но стало стыдно перед самим собой: друг ушел в темноту даже без брони, а он будет прятаться? Инстинкт самосохранения подсказывал: сиди и не высовывайся, а Старому за его неустрашимость платят более чем щедро. А пропадет он там, тебе-то что, подумаешь, знакомы немного - не родственник… Ершик довольно-таки неуважительно хлопнул дверью, и тут же об этом пожалел, увидев серый мрак, еле различимые колонны по центру и палатки между ними. Теперь будет всю ночь дрожать, как мышиный хвост.
Ему казалось, что он уже вечность сидит между колонной и палаткой, ноги затекли, сумка с книгами на груди – ненадежная защита, но напрашиваться к кому-то в дом переночевать... После тоннеля, ведущего к Сухаревской, существа из плоти и крови не очень-то пугали, к тому же он слышал отдаленное эхо выстрелов, Старый и остальные сейчас их всех перебьют, и на станцию никто не сунется. Хотя бы потому, что твари заняты, им не до людей. А жрать им надо! Если автоматный огонь наоборот выгонит их из депо прямо на станцию? Хоть бы охрану поставили! Теперь он точно знал, что выражение «кровь стынет в жилах» - не фигура речи. Да, ждать-то, оказывается, не так просто, каждый выстрел казался последним. И, если он последний, то что будет означать наступившая тишина? Что твари закончились? Или разведгруппа погибла вся до единого? Если он так ждет возвращения малознакомого, в общем-то, человека, что же сейчас чувствует его мама? Натворил он дел со своим походом в Ганзу! Но рано или поздно это должно было произойти, успокаивал свою совесть Ершик, дети не сидят рядом с родителями всю жизнь. А мама, наверное, считает, что для этого еще рано. И она, кажется, права... Черная тень даже отдаленно не напоминала человека.
Вот она. Полтора метра ростом, идет на задних лапах, маленькая голова, а глаза большие, как два черных круга. Тихий свист: тварь втянула воздух мокрыми, слизистыми ноздрями, приоткрыв пасть, чтобы лучше чувствовать запах. Зубы острые, но небольшие, и когтей не видно. Ершик старался не дышать и не моргать, сидел неподвижно с широко открытыми глазами, теперь, увидев тварь, он, как ни странно, стал меньше ее бояться, ожидание было страшнее. Да и не такая уж она большая, головой потолок не подпирает. Лапы с четырьмя пальцами были похожи на человеческие руки, четырем пальцам был противопоставлен пятый – коготь или костяной вырост, так похожий на нож, очень острый… Она обернулась назад и щелкнула челюстями над плечом: там виднелось что-то непонятное, не может быть, чтобы когти и на плечах росли, потом Ершик вспомнил, где он видел этот предмет: такие же отполированные рукоятки прятались под курткой Старого, его ножи. Если ее можно ранить, то и убить можно? Больше он не мог не дышать, вдох вышел слишком громким, круглые глаза остановились на нем. Из тоннеля показалась вторая тень, Ершик спокойно думал: сейчас сожрут, но приготовился выскочить у них из-под носа, пусть только с места сдвинутся. За спиной твари он заметил быстрое движение, услышал хруст, и тварь ткнулась склизким носом в мраморный пол. Нож вошел точно между выпуклым черепом и костлявым хребтом.