…
— Это уже не игра!.. Не игра!.. — пробивалось даже сквозь кулаки.
Звук мегафона продирался в голову, путая мысли.
Что делать-то… Что же делать-то теперь…
Господи, как же это случилось-то?! Когда я сделал ошибку?
Тогда днем, когда говорил с ними обоими? Когда Стас выходил от меня? Этот его взгляд, эта его улыбочка, будто он понял какой-то намек, который я не решился высказать вслух… Тогда?
Черт возьми, надо было остановить его тогда! Бросить все дела, забыть про Девочку Само Зло — и сразу же поговорить с ним. Прямо. Без уверток. Начистоту…
— Сдавайся! Ты окружен! Это уже не игра! — ревел мегафон по ту сторону ларька. — Это уже не игра! Это реал! Слышишь, ублюдок?! Это уже не игра, мразь! Сдавайся!
Сколько раз я слышал вот такие вот мегафонные вопли… Десятки раз. Стандартный оборот дела на нашей проверке цензоров. Я слышал их столько раз, что, казалось, уже привык…
Только на этот раз это в самом деле не игра.
Я заставил себя открыть глаза, шагнул обратно к спецназовцу и еще раз взглянул на тело: нашивки, знаки отличия?
На груди если что-то и было, то теперь превратилось в лохмотья, залитые кровью. А вот на рукаве…
Я пригнулся, вглядываясь — и меня тут же схватили за локоть.
— Пойдемте, пойдемте, — забормотал мой сопровождающий, оттягивая меня прочь. Голос у него был такой, будто он вот-вот свалится в обморок. — Как вы можете, господи…
А я нервно сглотнул. Потому что рассмотрел нашивку на рукаве.
— Это был снайпер… — сказал я.
— Да, да, снайпер! Кто же еще мог стоять в первом круге оцепления! Пойдемте… Пойдемте, черт бы вас побрал! Сейчас начнется штурм, вас может задеть шальной пулей… До него рукой подать, — он махнул рукой куда-то за ларек, в темноту парка. — Часовня новая в углу парка, совсем близко…
Я словно проснулся. Крутанулся к нему:
— Штурм?!
— Да, да, штурм, а о чем я вам говорю…
Черт возьми! Только штурма и не хватало!
— Где штаб?!
Человек нахмурился, глядя на меня. То упираюсь, то сам рвусь куда-то…
Он еще ничего не понимает!
А хуже всего то, что там, в штабе — тоже могут не понимать!
— Где оперативный штаб?!! — рявкнул я.
— Там… — махнул он рукой. В темноте белело пятно кафетерия.
Я бросился туда, и за спиной тут же заголосило:
— Да стойте! Да куда же вы, в самом деле! Пригнитесь!
В кафе был еще темнее, чем на улице, — ни одна лампа не горит, а все окна заклеены фольгой. Только голубоватые отблески от мониторов.
Все столики составлены в середину, в один длинный ряд. На нем выстроились десятка два работающих ноутбуков.
Свет от мониторов озарял людей — человек десять, если не больше. И еще кто-то по углам, неразличимые в темноте…
Все они суетились, шептались, иногда подходили к ноутбукам, что-то делали… А в центре этой суматохи, как скала, возвышался полковник. Здоровенный плотный дядька с бычьей шеей, коротко стриженный, уже начинающий седеть.
Широко расставив ноги, заложив руки за спину. На скуле гарнитура.
— Камеры? Инфракрасные прожекторы? — командовал он.
— Готово… — раздалось из динамиков на столе.
На нескольких мониторах вспыхнули картинки: вид парка, с разных сторон. Ночь, но на мониторах все видно, как на ладони. Будто днем. Все-все видно, каждую травинку, каждый кустик. Только цвета странные, и небо — черное-черное. Вид с камер, работающих в инфракрасном режиме?
Все камеры нацелены на часовенку. Свежий деревянный сруб с крылечком, на самом верху купол из гнутых листов стали, словно бутон из стальных лепестков. Инфракрасные прожекторы отражались в них, как солнце в позолоте.
Стены часовни потемнее, а окна совсем черные…
— Он точно там? — спросил полковник.
— Да, — отозвались динамики. — В тепловизор был виден его след на земле. Он дошел до часовни, и из нее не выходил. Правда, след был странный…
— Что значит — странный? Выражайтесь яснее!
— Будто он волок что-то теплое…
Меня взяли за руку, я оглянулся.
Из полумрака на меня глядел Семен. Уже здесь. А вон и Андрей… Тоже примчался помогать, когда узнал, что случилось.
— Константин Сергеич, — зашептал Андрей. — Ну хоть вы ему скажите, что штурмовать нельзя…
Я уже и сам увидел то, чего опасался больше всего.
На мониторах. Сразу не рассмотрел, а теперь, когда глаза привыкли к странным цветам…
В траве, метрах в тридцати от стены сруба, вжимался в землю человек. А вон еще один… И еще…