Чиряк подкинул на ладони чешуйку. Она казалась на удивление новенькой, нестёршейся.
― А может, и впрямь здесь клады лежат? ― Чиряк попробовал монетку на зуб, кивнул. ― Серебришко-то хорошее... Только вот что: подлое это дело ― в земле ковыряться. А нам, людям вольным, то не пристало, ― он стремительно размахнулся и бросил монетку в овражек.
Анчутка вытращился на Чиряка, не понимая.
Под землёй что-то ворохнулось. Деревья вздрогнули.
Чиряк обернулся и со всего маха засадил старому вору под дых, а когда тот согнулся, отоварил кулаком по роже.
― Быстро уходим, ― сквозь зубы процедил он, таща мычащего от боли Анчутку за ворот.
― Удача воровская меня спасла, ― через небольшое время объяснялся он, сидя на лавке и подливая Анчутке хлебного вина. ― Я как взял эту денежку, так меня снизу всего и скрутило, вот как хошь, верь ― не верь, а худо мне сделалось. А такое у меня бывает, когда совсем того... амба. Вот смотрю я на денежку ту, и думаю: ежели ещё хоть малый миг её в руках подержу, так и того... там и останусь. Чуть не обделался, ― Чиряк скорчил харю.
― В чеканашку теперь... веришь? Скажи, а? ― изрядно подобревший от хлебного Анчутка с трудом ворочал языком.
― Верю ― не верю, то моё дело, ― протянул Чиряк, ― а больше я туда не пойду. И прятать там ничего не буду. Не хочу, и все тут дела.
― Здесь, ― расслабленно мотнул головой Степан Онуфриевич. Реденькая рыжая бородёнка растрепалась, раздуваемая ветром.
Пресловутое место выглядело вполне невинно: полевой овражек, на краю которого росли два хиленьких, перекорёженных деревца, смахивающих на костлявые руки.
― Вот тут его и нашли, батюшку вашего, Коля... ― Степан Онуфриевич приобнял молодого наследника за плечи. ― Здоровый вроде человек, мне бы то здоровье... и вот так вот ― умер. Был ― и нету. Очень подозрительно это случилось, вы не находите?
― Жил-жил, да и умер. Очень натуральное дело, ― грубовато перебил Николай Иванович досадливо дёрнул плечом. Он стеснялся неопрятного и болтливого старика, но не хотел этого показывать.
― Вот вы говорите ― «натуральное дело», ― тут же прицепился Степан Онуфриевич, ― а в моё время иначе говорили. В моё время сказали бы ― «дело божеское». Чувствуете ли разницу? ― ехидно ухмыльнулся старикан, и тут же согнал с себя усмешечку, поджал губы корабликом. ― Раньше-то люди в Бога веровали, а сейчас ― в натуру, сиречь в богиню языческую... Вот и здесь: для вас, к примеру, трагическое происшествие с родителем вашим... мир праху его, хороший был человек... значит, о чём бишь я? Да, вот же: дело сие представляется вам проходящим по ведомству натуры. А я так думаю, тут всё не очень просто... Со следователем говорили? Знаете про ту историю?
― Ну да. Мужики, нашедшие тело моего... моего отца, ― смутившись ещё сильнее, буркнул Николай Иванович, ― показывали на следствии, что в руке покойного якобы была зажата золотая монета. Которую они, по собственным своим показаниям, выбросили в овраг...
― Вот и я про то. Места тут такие, Коля, ― вздохнул старик, ― места тут такие. Уж на что наши мужички люди корыстные... бывало, что и пьяных, и мёртвых раздевают, а уж по карманам пошарить ― так это за святое дело считается... такой народ! да-с... а вот с этого места, где мы сейчас имеем удовольствие обретаться, никакой мужичонка, даже самый разбойник, ничего не возьмёт. Пачку ассигнаций положи ― не возьмут! Вот ведь как...
― А что? Какая-то легенда? ― Николай слегка заинтересовался.
― Есть тут такое поверье, что в этих местах обитает... нечистый. ― Последнее слово Степан Онуфриевич произнёс почему-то шёпотом.
― Дьявол? ― Николай усмехнулся.
― Собственной персоной. И будто бы он стережёт здесь великие сокровища. Только вот в чём закавыка: достать-то их нельзя. Ибо нечистый отдаёт их только законному владельцу... а остальных того-с, примаривает. А сокровища возвертает взад, на то же место...
― Экий, однако, нечистый получается законник и крючкотвор, ― пожал плечами Николай Иванович. ― Нам бы побольше таких чертей, а то, знаете ли, очень уж воруют в нашем славном отечестве...
― Ну, где-то оно так, ― Степан Онуфриевич потеребил бородёнку, ― а только не здесь. А вот ваш батюшка, Иван Деменьтевич, покойник, тот того-с... посягнул. И настигла его за это подобающая кара. Вот и думай.
― Я знаю, что батюшка, ― Николай поморщился, ― интересовался народными поверьями, преданиями... Но, простите уж, по здравосмысленному рассуждению полагаю, что это всё глупости. А насчёт золота ― легенда. Мужик, конечно, разный попадается, а вот никогда не поверю, чтобы не украл. Это дело решительно невозможное. При нынешнем экономическом строе...
― Думаете, вздор говорю? А давайте проверим! ― оживился Степан Онуфриевич. ― Вот я сейчас положу... скажем, вот сюда, ― он показал на гладкий, отполированный дождями камень, лежащий в корнях кривого деревца, ― пятачок-с. Для наших мужичков ― деньги. И прошу заметить, он так и будет лежать...
― Сюда мало кто ходит, ― возразил Николай Иванович, ― не увидят. Да и что это за искус, на пятачок-то... Берите выше, что-ли...
― Ах вот как? Хорошо-с! ― старикан совсем распетушился. ― Но тогда... и вы, Коля, тоже поучаствуйте. Давайте так: у вас с собой есть что ценное? Али как?
― Что-нибудь найдётся, чай не нищие, ― необдуманно брякнул Николай Иванович, и тут же пожалел об этом.
― А-атличнейше! И что же?
― Денег у меня с собой сейчас нет, ― Николай Иванович отчаянно злился на то обстоятельство, что его помимо воли втягивают в какое-то дурацкое пари, но ничего не мог поделать. ― Только разве часы... Хотя нет же, вот... ― он достал массивный золотой полуимпериал. ― Этого, пожалуй, хватит?
― Превосходнейше! Давайте так: вы оставляете его здесь, а я... ― старик засуетился, захлопал себя по карманам, потом отвернулся, и выпростал из-под ворота золотой крест, ― а я вот... Прости Господи, ― прошептал он, ― кладу смело, потому что знаю ― не возьмут... Три дня сроку. Дни сейчас погожие... За такое время здесь кто-нибудь да непременно пройдёт.
― А если дождь, ветер? Смоет, скинет, ищи потом...
― Нет, нет, ничего не будет, проверено, ― убеждённо сказал Степан Онуфриевич. ― Тут если что положишь ― так оно и лежит себе. Как новенькое. Такое место... В общем, если через три дня мы находим всё на том же самом месте ― я прав, а если нет ― то уж вы. Уговор?
― Уговор, ― вздохнул Николай.
― Э-э, постойте! А на что спорим-с? Я лично готов поставить... да что угодно. Решительно всё равно. Я уверен. А вот вы, Коля...
Сошлись на радужной.
Ночью Николаю Ивановичу не спалось. Вдоволь поворочавшись в неудобной постели, и, окончательно сбивши набок простыню, он всё-таки встал. Позёвывая, оделся. Зажёг свечу, попробовал читать, но чтение не развлекало. В конце концов ему пришло в голову пойти на крыльцо продышаться. На дворе ему неожиданно показалось уютнее, чем в доме. Крутобокая полная луна добросовестно сияла. Папиросный дым змеился в неподвижном воздухе. Всё вокруг дышало покоем, как выразился бы Боборыкин в каком-нибудь опыте на тему русской природы.
«Однако ж, дурацкий спор у меня вышел», ― досадуя, вспоминал Николай Иванович дневное происшествие, «вот ведь подловил меня старый хрен. Крестик с себя снял, ишь ты... А ведь он уверен был», ― вдруг понял Николай Иванович, ― «уверен, что не возьмут... И ведь не возьмут, народ-то тёмный, суеверный», ― он вдруг поймал себя на мысли, что образованному человеку украсть как-то проще, но мыслишка была неприятная, и он её тут же от себя отогнал. Мыслишка, однако, отнюдь не отправилась восвояси, а, чуть принарядившись, явилась опять, и на сей раз показалась любопытной.
«А почему ж нет», ― думалось Николаю Ивановичу, ― «надо же как-то разрешить этот случай... Вот пойдём, и увидим, что ничего там нету... Старик, конечно, нос повесит, обидно же, да и сто рублей ― деньги. И тут я со смехом вытаскиваю из кармана... А не будет ли обиды? Да нет, пожалуй», ― и вдруг ему захотелось пойти немедленно.
Дорога показалась ему близкой и не страшной. Да и в самом месте не было ничего зловещего, кроме, разве что, скрюченных деревьев.
Он без особого труда нашёл камень. В темноте монета и крест казались белыми.
«Домой пора, однако», ― подумал он, небрежно сгрёб обе вещицы, и, фальшиво насвистывая, заторопился восвояси.
Николая Ивановича нашли наутро на дороге ― мимо проезжал обоз.
― Здесь, ― господин Сергиевский передал бинокль господину Коннору. Тот повертел его в руках, опасливо разглядывая рычажки и кнопки на корпусе.
― Мартышка и очки, ― шепнул Сергиевскому Коля. Англичанин услышал, не понял, но на всякий случай напустил на себя надменный вид.
― Грунт уже вынут, ― громко сказал Сергиевский, ― сейчас начнём сгружать... Витя, что у нас там с роботом?
― Усё нормалёк, Толян, ― прогудел из машины Тарасов. ― Конструкция у них только дурацкая, зацепиться не за что...
На этот раз Коннор понял.
― Там есть пазы, ― сказал он по-русски, ― эти контейнеры не предполагалось класть на грунт, ― добавил он по-английски.
― Полагалось ― не полагалось, а вот пришлось же, ― пробурчал Тарасов, манипулируя рычажками на пульте. ― Ладно, щаз захреначим...