— Да, тут разводят огонь, но мы этого делать не будем.
— Почему?
— Потому.
У Вэна не было ни малейшего желания разговаривать с «заданием». Проводить ночь в забытом богами месте, рядом с замком, служившим гнездом стриггоайке, неподалёку от леса, в котором обитают волколаки и прочая нечисть — не было любимым занятием мастера.
— А что ты сделал там, на двери?
— Нарисовал. Защитный знак. Он скроет этот дом от чужих глаз. Сделает, — мастер запнулся, подбирая слова, понятные этому созданию. — Менее заметными.
— А зачем нам быть менее заметными?
— Ты всегда такая любопытная? Ложись спать лучше.
— Любопытная? Что это значит? — Альрауне снова по-птичьи наклонила голову и уставилась на мастера. Он едва мог различить её силуэт в темноте.
— Это значит, что ты задаёшь слишком много вопросов. Ложись и спи.
— Спать? Лежать до рассвета с закрытыми глазами и ждать, пока к тебе придут сказочные истории? Да, это было бы интересно. Но я не могу тут лечь. В носу так странно… — в доказательство своих слов девушка ещё раз громко чихнула.
Мысленно выругавшись, Вэн стащил с кровати матрас с одеялом, открыл дверь и хорошенько встряхнул запылившиеся вещи. Затем швырнул их на место и плотно затворил дверь.
— Всё. Ложись и спи.
— А ты? Людям надо спать, мне мастер Томасон говорил.
— Я посплю дома.
— А где твой дом?
Мастер тяжело вздохнул. Вот поэтому он и не любил задания, касающиеся людей. Принести заказчику старую вазу, или притащить ему упирающуюся наследницу — разница только в том, что ваза будет молчать, не замёрзнет по дороге, не будет проситься в туалет, поесть и поспать. Вещи вообще нравились Вэну гораздо больше, чем люди.
Ночь прошла беспокойно. Со стороны леса то и дело доносился волчий вой, но этот звук хотя бы можно было узнать. Остальные — хруст веток, рычание и рёв, явно принадлежали существам, с которыми мастер знакомиться не хотел. Перед самым рассветом мир за окном укутала мягкая, непроницаемая серая пелена. Вместе с промозглым, пронизывающим до костей холодом, в избушку начал проникать туман. Он вползал через трещины в двери и щели в оконной раме. На кровати ворочалась Альрауне. Иногда до уха Вэна доносилось тихое постукивание её зубов — истончившееся одеяло и лёгкое, почти прозрачное платье, служившее некогда мадам Томассон ночной рубашкой, почти не грели. В конце-концов, изрядно замерзший Вэн, развёл в очаге костёр, пустив на дрова тот самый колченогий стул, что служил ему верой и правдой всю ночь.
— Огонь такой красивый! — голос Альрауне, раздавшийся прямо над ухом, заставил Вэна отпрянуть в сторону и выругаться.
— Что значит это слово? — тут же поинтересовалась девушка, протягивая ладони к огню.
— Ничего хорошего. Тебя что, никаким манерам не обучали?
— Обучали? Манерам? Ты говоришь много незнакомых слов. Мастер Томасон не говорил таких.
— А какие он говорил?
Вэн отодвинулся к окну, стараясь разглядеть в туманной мгле хоть что-нибудь. Похоже, им предстояло оставаться в избушке, пока не встанет солнце.
— Много разных. Он ведь умер, да? Мастер Томасон. Я видела, когда он толкнул меня в свет. Теперь я никогда его не увижу. Он был очень хороший. И добрый. — Девушка, заглядевшись на пламя, словно забыла о существовании мастера, и теперь рассуждала вслух, медленно подбирая слова под мысли. — Меня не было. Долго-долго. Была только темнота. Ничего. Нет Альрауне. А потом голос. Пришел голос и появились уши, чтобы слышать. Глаза, чтобы смотреть. Руки, чтобы трогать. Появилась Альрауне. Или не так. Ничего не было. И мира не было. А потом появилась Альрауне и появилось всё вокруг. Теперь мастера нет. А мир ещё есть. Жалко, я бы хотела посмотреть всё то, что он мне говорил. Но без него нельзя…
— Так ты ничего не помнишь, до Томасона? Родителей, семью там, — Вэн осёкся и удивлённо замер, пытаясь понять — он ли это всё сейчас сказал, и, главное, зачем он это всё сказал. У него не было никакого желания узнавать что-то об этой девушке. Она — лишь пять тысяч золотых, которые пока не приобрели настоящей формы.
Мастер отвернулся от окна, и впервые внимательно посмотрел на свой трофей. Альрауне сидела на краю кровати, протянув тонкие руки к огню. Её тёмно-рыжие волосы приобретали цвет золотистого пламени там, куда падал свет. Тяжелые, разделённые на толстые пряди, они были похожи на корни дерева, и отблески огня, как занимающиеся пожары, двигались из стороны в сторону, в такт движению головы. Кожа, без малейшего следа веснушек, вызывала в памяти тёплый речной песок. И, чудилось, капни на девушку водой — её кожа тут же потемнеет, как берег от набежавшей волны. Вспоминая мадам Томасон, Вэн понял, почему мастер так восхищался этой девочкой. Живя с вечно напудренным манекеном, который каждое утро рисует себе лицо, и каждый вечер его стирает — начнёшь тосковать по натуральности. А Альрауне была совершенно натуральной. Словно над её созданием трудились не родители, а природа.
Ответ Альрауне прозвучал как продолжение мыслей Вэна.
— Семья? Нет. Никогда не было. Меня создали. Наверное, эта красивая женщина. Томасон говорил, что у неё кожа как туман и глаза, как замёрзшая вода. Она сделала то, что было до Альрауне. Не сказала зачем.
— Сделала? Так ты — не человек?
Вэн много слышал о големах, элементалях и призванных существах. Он и сам знал пару заклинаний для вызова помощника, но существо выглядящее как человек, с аурой и повадками человека… Это было почти невозможно. Почти, потому что Вэн, несмотря на изумление, тут же поверил девушке. Такое происхождение трофея многое объясняло. И поведение Моры, которая даже не знала имени воспитанницы, и участие в деле Феалиса — специалиста по обращению с неживыми субстанциями, и смерть стриггоайки.
— Человек? Нет, я думаю, нет. А сложно быть человеком?
— У меня с этим никогда трудностей не возникало — усмехнулся мастер. — Поспи ещё с час, день обещает быть трудным.
— День? Обещает? Как это?
Вэн вздохнул и отвернулся к окну. У него не было желания разговаривать со своими пятью тысячами золотых. Всё должно быть элементарно — нашел товар, вернул товар, получил награду. Никаких осложнений. Но интуиция, которая никогда мастера не подводила, подсказывала, что на этот раз всё будет не так просто. Вглядываясь в медленно распадающиеся клочья тумана, мастер безуспешно пытался понять, зачем Море эта девочка. Дато Феалис, давно мечтавший создать предмет, наделённый разумом — вполне мог, наконец, достичь успеха. Но Мора?
Едва туман рассеялся, Вэн разбудил девушку и они покинули избушку.
Холодное утро сменилось ярким, солнечным днём. Путники не останавливались ни на минуту. Вышагивая по пыльной дороге Мастер, краем глаза наблюдал за Альрауне. Девица вела себя гораздо лучше, чем он ожидал. Она не ныла, не просила сделать привал, поесть или отдохнуть. Только заворожено рассматривала однообразный пейзаж вокруг — заросшие дикой травой брошенные поля, стрекоз и бабочек, порхающих в воздухе, ласточек, куропаток и прочую живность. Испуганный заяц, метнувшийся к придорожным кустам, привёл девушку в невыразимый восторг. Какие уши! Какие ноги! Какой хвостик! Какой серенький! — Вэну пришлось около часа выслушивать дифирамбы удивительному зверю, но, поскольку на скорости передвижения это не сказывалось, мастер не стал прерывать восторженный монолог. Альрауне словно испытывала странное удовольствие от облечения своих эмоций в слова. Способность говорить, видеть и понимать, доступная большинству людей от рождения и потому не вызывающая пиетета, для этого ребёнка была удивительным, ещё не до конца познанным даром. В конце-концов, подчиняясь странному, совершенно не типичному для такого циника порыву, Вэн показал Альрауне как ловить бабочек. Далеко не с первой попытки девушке удалось бесшумно приблизиться к цветку и аккуратно, дрожащими пальцами ухватить бабочку за крылья. Пушистое тельце тут же затрепетало, зашевелились длинные усики, и бабочка тут же снова оказалась на свободе. "Когда летает, гораздо красивее" — серьёзно заключила девушка, словно делая научное открытие. Вэн усмехнулся. Найти красивой бледную капустницу мог только не человек. Что же тогда она скажет, увидев "Павлиний глаз" или «Махаон», не говоря уж о таких как тревожная, похожая на полыхающий закат Морфо Гекуба или Морфо Пелеида с удивительными фиолетово-синими крыльями. Однажды Вэн «доставал» для одного заказчика редкую книгу с описаниями бабочек. Поскольку в процессе доставки товара возникли некоторые осложнения, и мастеру пришлось почти неделю сидеть в заколоченной деревянной бочке — он изучил фолиант достаточно подробно. А ведь на самом деле было бы не плохо самому побывать в тех краях, где водятся эти чудные бабочки. Сколько восторга такое путешествие вызвало бы у этой девочки — она ведь даже моря никогда не видела. На этой мысли мастер чертыхнулся и едва поборол желание привести себя в чувство пощёчиной. Это существо никогда не увидит никаких бабочек. Он должен вернуть её Море как можно скорее, получить награду, купить, наконец, домик у моря и зажить счастливо. Наверняка все эти глупые мысли — результат боли в костях от сражения с стриггой и бессонной ночи на краю леса. На всякий случай мастер высунул из рукава маленькую иглу с ободряющим составом и, чуть поморщившись, воткнул в вену, чтобы зелье подействовало как можно быстрее. Альрауне ничего не заметила, поскольку сосредоточенно изучала оставшуюся на пальцах пыльцу. Пришлось потратить несколько минут на то, чтобы объяснить, что золотистый след на пальцах — вовсе не волшебная пыль, позволяющая летать, а обычная цветочная пыльца. Кажется, Альрауне так и не поверила мастеру. Мысль о том, что каждый цветок на поле посыпан волшебной пылью, которая попадает на крылья бабочек и позволяет им летать — слишком понравилась Альрауне, чтобы та от неё так легко отказалась.
После полудня Вэн сам решил сделать привал. Час-другой в данном случае ничего не решали. Чуть в стороне от дороги обнаружилась заброшенная ферма, решив, что там можно раздобыть дров для костра, а также кое-какой еды, Вэн и Альрауне направились к развалинам. Действительно, там было чем развести костёр, но мысль поймать и зажарить кролика или куропатку привела Альрауне в такой ужас, что от мясного обеда пришлось отказаться. На попытку объяснить, что человек часть природы и поедание братьев наших меньших — такая же часть человеческого существования, как дыхание, разбилась об утверждение "я с куропятками и зайцами только сегодня познакомилась, я не могу их есть". Хорошо, что на огороде рядом нашлась свежая зелень, ещё не совсем спелые огурцы, редис и даже невесть как уцелевшая тыква. Прошлогодние апельсины в маленьком саде на вкус были ничуть не хуже свежих. После обеда путешественников потянуло в сон, и они остались подремать пару часов под раскидистыми ветвями тополя.
Путники не торопились, поэтому город появился на горизонте только к закату. Закату пламенеющему и распространяющему вокруг запах гари и тёмный дым. Город горел. На встречу начали попадаться люди, покидающие недавнее пристанище с тем, что могли унести в руках. Чем ближе подходили к городу, тем полноводнее становилась людская река. Плакали дети. Скрипели нагруженные повозки, мычали коровы. Остывший песок вздымался под ногами и тут же оседал, придавленный пеплом и копытами.
— Куда они все идут? Зачем они? — Альрауне, почти не дыша, разглядывала сгорбленные фигуры стариков, опирающихся на узловатые палки, испачканные слезами и сажей лица детей, сидящих в повозках, или бредущих держась за материнские юбки, смотрела в пустые глаза женщин, прижимающих к груди младенцев, или на перебирающие четки руки. Кто-то ругался, выясняя кому принадлежит пятнистая корова. Мимо пробежала женщина с полубезумным видом. Её спутанные тёмные волосы едва не хлестанули Альрауне по лицу. Женщина звала кого-то по имени, судорожно вглядываясь в людской поток.
— Она кого-то потеряла? Куда они все? Что случилось? — пытаясь добиться ответа от попутчика, девушка подёргала мастера за рукав, тот тут же, машинально, схватил её за руку и прошипел.
— Держись рядом. Ни на шаг!
Мысленно мастер ругал себя всеми словами, которые мог вспомнить на четырёх языках. Если бы они не задержались из-за тумана. Если бы он не сделал привел — можно было бы успеть! На город напали. Кто — огненные демоны, империя, или великий совет магов — Вэн не имел ни малейшего понятия. Так или иначе храм, узурпировавший портал, не вызывал тёплых чувств ни у кого, за исключением горстки местных верующих. От размышлений мастера отвлёк нарастающий гул голосов. Кто-то закричал, люди бросились врассыпную, из толпы, копытами раздавливая спины, белыми зубами прогрызая себе путь, вырвался огромный, почти чёрный конь. Он несся вперёд, не разбирая дороги, по ногам и телам, в глазах животного полыхали отсветы пожара. Обезумевшая чёрная махина неслась прямо на Вэна. Мастер ловко двинулся в сторону, отбросил Альрауне с дороги, подхватил рукой узду, другой обхватил пахнущую дымом морду зверя, закрывая глаза, и зашептал что-то в испуганно подрагивающие уши. Конь сделал ещё несколько шагов и остановился, подёргивая головой. Вэн, не переставая шептать, отвёл добычу в сторону от людского потока и огляделся, в поисках девушки. Она стояла в стороне, удивлённо рассматривая коня.
— Как ты это смог? Он бежал, он боялся, а ты его так раз, и поймал. И он больше не боится? Это волшебство?
У девушки был настолько изумленный вид, что Вэн не сдержал улыбки.
— Нет, не магия. Я научился этому в Ганарии.
— А что такое Ганария? — тут же переспросила девушка, хватаясь за протянутую руку и неловко забираясь в седло перед Вэном.
— Ганария, это небольшая страна за морем, со всех сторон окруженная горами. Внутри поля, озера… Ничего особенного, по сути. Единственный проход ведёт через горы, и пока никто с головой на плечах не рисковал провести сквозь него армию. Правители бывают дураками, но самоубийцы среди них встречаются реже. — Мастер улыбнулся своим воспоминаниям и направил лошадь в сторону от людского потока. — Есть там что-то такое в воздухе, в земле, в воде… Свобода какая-то. Не как здесь. За их лошадей в нашей части света берут уже не золотом, а платиной. Кто знает, отчего у них такие кони. Там рождаются в седле и даже умирают в седле, гоняя бесчисленные табуны. Местные и сами похожи на своих лошадей, такие крепкие, жилистые, терпеливые, но разозли такого — кулаки у него не мягче копыт будут. Я-то знаю, о чём говорю. Обращаться с лошадьми я там научился, хотя местных мне далеко.
— Очень красиво — Вздохнула Альрауне так, словно сама увидела описанную картину. — А что такое свобода?