Если взять отдельные человеческие клетки и поместить их в питательную среду, иными словами — вернуть им первозданную свободу и независимость, то вначале они будут вести себя столь же активно, как и их „дикие“ собратья. Они будут делиться на новые, омоложенные, клетки, а эти, достигнув зрелости, в свою очередь разделятся пополам. А потом снова и снова. Казалось бы, путь в бесконечность открыт: размножайтесь, человеческие клетки, на свободе, и да не будет этому ни конца, ни предела! Но не тут-то было!
По какой-то непонятной причине эти подопытные человеческие клетки теряют вдруг способность к делению и погибают. Да, да, они умирают в самом буквальном значении этого слова, и вскоре в питательном растворе нет ничего, кроме их крошечных трупиков.
Повальная смерть клеток, которая в лабораторных условиях наблюдается после пятидесятого деления, происходит и в человеческом организме. „Трагедия“ человеческих клеток начинается приблизительно в тридцатилетнем возрасте. Для самого человека это происходит абсолютно незаметно. Однако в возрасте восьмидесяти лет в человеке умирает уже до десяти килограммов клеток, и это, конечно, заметно отражается как на внешнем облике человека, так и на деятельности всех его органов. Вскоре после этого на колонию обрушивается смерть. Погибает колония клеток, а с нею погибает и человек.
Почему же клетки тела умирают, а свободные одноклеточные, эти самые простейшие, нет?
Ответ на этот вопрос предельно прост:
„Дикие“ клетки свободны и независимы. Им ни о чем не нужно заботиться, кроме добывания пищи и деления. Они не служат никаким высшим целям. Другое дело клетки сложного организма — их жизнь и деятельность подчинены высшим целям: неумолимым законам эволюции вида.
Любое многоклеточное существо обязано развиваться и приспосабливаться к изменчивой среде. А это возможно только при непрерывно действующем естественном отборе. В какой-то мере бессмертие клеток здесь заменено бессмертием вида в целом. Не отдельной особи, а именно вида.
Немаловажным фактором в эволюции вида являются и определенные, присущие только данному виду размеры тела отдельной особи. Не поэтому ли гибель клеток в сложном организме начинается тогда, когда особь достигает предела своего роста и дальше расти не смеет? Да, это так. Именно поэтому мышь всегда остается мышью и никогда не достигает размеров слона. У человека рост полностью прекращается где-то в пределах тридцати лет. И что же? Как раз в этом возрасте эволюция наносит первый удар по колонии его клеток.
И, наконец, третьим фактором, определяющим продолжительность жизни колонии клеток, следует считать частоту ритмов в смене поколений. Эта частота определяется продолжительностью жизни отдельной особи, принадлежащей к тому или иному виду. Так, например, человек живет в среднем 80 — 90 лет, лошадь 25 — 30, мышь — 3 — 5 лет.
Итак, смертный приговор колонии клеток в сложном организме выносит трибунал из трех неумолимых судей. Вот их имена: Естественный Отбор, Предел Роста и Ритм Смены Поколений.
Если клетки в колонии человеческого тела избавить от этого беспощадного трибунала, они будут жить и размножаться вечно. А это и есть золотые ключи к бессмертию. Но вот вопрос: не вызовет ли это непрерывное увеличение человеческого тела? Несомненно вызовет. Однако это увеличение будет настолько незначительным, настолько пренебрежимым, что о нем и говорить не стоит. За тысячу лет человек среднего роста достигнет от силы двух с половиной метров. Прибавки будут менее заметными, чем между двадцатью пятью и тридцатью годами. Объясняется это просто: интенсивность обновления клеток останется сбалансированной в пределах, установленных самой природой.
А теперь конкретное решение проблемы. Для этого прежде всего нужно подвергнуть тщательному анализу клеточный белок — протеин и производителей белка — рибосомы.»
И все. Больше Клементайн не нашла ни слова ни в этой, ни во всех остальных тетрадях. Сотни страниц в них были заполнены одними формулами, схемами, уравнениями, диаграммами. Однако и прочитанного было более чем достаточно.
Уложив тетради обратно в саквояж, госпожа Мюррей задумалась.
Биологическое бессмертие! Так вот к чему стремился этот неисправимый гордец Томас!..
Но разве это возможно — жить всегда? Да и зачем? Люди привыкли умирать. Это страшно, но это неизбежно. Вот и сам Томас тоже умер…
Да, сам умер, а сыну перед смертью ввел препарат, в котором что-то важное осталось, по-видимому, недоработанным. За тысячу лет до двух с половиной метров! Какая страшная ошибка! Дик за три года достиг этих двух с половиной метров и продолжает расти все быстрее и быстрее. Томас допустил ошибку в своих расчетах. Это ясно. Но кто сумеет разобраться в его ошибке?
Клементайн встала и взволнованно прошлась по комнате. Ей почудился звонкий голос Дика, прозвучавший где-то в саду. Она вздрогнула и невольно метнулась к двери. Но тут же опомнилась. Это не Дик, это тишина звенит голосом Дика. А может быть, это кричит ее собственное сердце?..
Она остановилась перед черным саквояжем и сжала виски ладонями.
Что делать? Забрать эти тетради и отправиться в столицу? Но где она там будет разыскивать доктора Кларка?.. Нет, нет, так она может лишь напрасно затянуть время. Лучше подождать, когда доктор вернется или как-нибудь о себе сообщит…
Однажды, возвращаясь домой с покупками, Клементайн заметила, что возле газетного киоска на соседней улице собралась большая толпа. Это показалось ей странным, и она пошла посмотреть, что там происходит.
Люди нарасхват раскупали газеты. Из общего возбужденного гула то и дело выделялось слово «сенсация». Когда госпожа Мюррей приблизилась, разговоры умолкли, и толпа расступилась. Купив несколько столичных газет, Клементайн повернулась уходить, но тут ее остановила взволнованная молодая женщина:
— Простите, у меня только один вопрос. Можно?
— Пожалуйста, — согласилась госпожа Мюррей.
— Скажите, чем вы кормили своего племянника Дика, что он вырос у вас такой большой?
— Чем кормила?.. Странно… А откуда вы знаете про моего Дика?
— Да вот из этих газет, которые и вы купили.
Клементайн глянула на газеты и обомлела. Всюду на первых полосах были напечатаны фотоснимки Дика — поясные, на фоне сада, в обществе доктора Кларка. На всех снимках Дик улыбался и выглядел абсолютно нормальным, только чрезмерно большим мальчишкой.
Из глаз Клементайн хлынули слезы. Пробормотав извинение, она схватила газеты и чуть ли не бегом бросилась к себе домой.
— Себя не помнит от счастья! — прогудел ей вслед чей-то завистливый голос.
Дома Клементайн с жадностью набросилась на газеты.
В статьях, посвященных мальчику-великану, не было ни тени тревоги. Тон их был радостный, возбужденный, порой даже восторженный. Одна статья, например, называлась так:
«НАКОНЕЦ-ТО ЧЕЛОВЕК СЛОМАЛ БАРЬЕРЫ РОСТА!»
Прочитав все эти газеты, Клементайн отложила их в сторону и, глядя куда-то в окно, громко проговорила:
— Теперь восторги, восхваления, а что будет через год?.. Ох, скорей бы уж пришло письмо от доктора Кларка!..
Письмо пришло на другой день.
Доктор Кларк подробно описывал поездку, прибытие в столицу и первую встречу Дика со столпами науки.
Мальчик-великан вызвал среди ученых настоящий переполох. Доктор Кларк даже не ожидал, что бедного мальчика окружат таким вниманием и заботами. По указанию правительства была в спешном порядке сформирована специальная комиссия для изучения небывалого в истории человечества феномена. Этой комиссии были выделены огромные средства.
И вот один из самых больших столичных парков обнесли шестиметровой стеной и здесь наскоро собрали для Дика высокий павильон. Комнату Дика сделали восьмиметровой высоты, кровать изготовили пятиметровую — с запасом. Соответствующих размеров были и остальные предметы: стол, стул, шкаф с книгами и даже набор разнообразных игрушек.
Специальный повар готовил для Дика пищу, специальный портной обшивал его, специальные педагоги занимались с ним по школьной программе.
Доктору Кларку разрешили остаться при Дике. Глубоко потрясенный и перепуганный мальчик ни на минуту не хотел расставаться со своим старым наставником. Пришлось руководителю КИРМа (сокращенное название КОМИССИИ ПО ИЗУЧЕНИЮ РИЧАРДА МЮРРЕЯ) известному ученому-биологу профессору Артуру Джексону зачислить доктора Кларка в штат на должность Главного Опекуна. А доктор, конечно, с радостью согласился остаться.
«А теперь относительно Вас, Клементайн, — писал в заключение старый врач. — Я знаю, что Вам очень хотелось бы повидать и обнять своего Дика. Я уже говорил об этом с профессором Джексоном. Это очень честный и отзывчивый человек. Он разрешил Вам раз в месяц навещать Дика. Обязательно приезжайте! Искренне Ваш доктор Сэмюэль Кларк».
Известность и популярность Дика росли, пожалуй, быстрее, чем он сам. Прошло всего лишь две недели, как в газетах появились первые снимки мальчика-великана и первые туманные сведения о нем, а он уже стал для всего мира сенсацией.
Толпы репортеров осаждали Павильон Мюррея, требуя доступа к феноменальному мальчику. Телевизионные компании предлагали взять на себя все расходы по содержанию непрерывно растущего великана, если им будет позволено установить в парке и павильоне постоянно действующие телекамеры. Крупнейшие киностудии готовы были уплатить Дику баснословные гонорары за согласие сняться в одном-единственном фильме. Соблазнительные предложения сыпались со всех сторон.
Короче говоря, увлечение было всеобщим и небывалым по своему масштабу. Одни лишь ученые из КИРМа не разделяли этих восторгов. У них не было причин для ликования. За две недели их работа не продвинулась ни на шаг. Материала было собрано много, но из него невозможно было сделать никаких конкретных выводов.
Шло очередное, десятое по счету, заседание КИРМа. Перед собранием именитых ученых выступал профессор Джексон. Глава комиссии был высок, строен, как юноша, с четким орлиным профилем и пышной гривой белых волос. Ему было уже за шестьдесят, но его черные глаза горели молодым задором, а голос звучал чисто и раскатисто, как медный колокол. Он сказал:
— Две недели уже Дик Мюррей находится под нашим наблюдением. Мы подвергли его всем доступным науке исследованиям, исчерпали все возможности современной диагностики, но результаты наших усилий равны нулю. Показатели здоровья Дика абсолютно идеальны, а показатели роста абсолютно беспрецедентны. Это необыкновенно живой, одаренный и жизнерадостный ребенок. Он добр и отзывчив, энергичен и смел, честен и справедлив. В нем собраны все лучшие человеческие качества. Но… он растет, непрерывно растет, так что портной едва успевает шить для него новые костюмы… Несколько дней назад, уважаемые коллеги, к Дику приехала его родная тетка Клементайн Мюррей. Думаю, нам будет полезно поближе познакомиться с этой женщиной и кое о чем расспросить ее. Быть может, нам посчастливится уловить в ее рассказе что-нибудь такое, что послужит нам отправной точкой для дальнейших поисков…
Дик влетел в комнату доктора Кларка, чуть не сорвав с петель высокую дверь.
— Тетя Клеми, идем! Я покажу тебе мое самое любимое дерево, на которое мне разрешают взбираться!