- Чую я, Аннушка, что недолго осталось тебе на свете жить. Ох, детонька моя ненаглядная, лучше бы я за тебя в гроб легла!
И поставив икону на место, Филиппьевна затряслась от рыданий. А графиня, передав коробочку няне, откинулась на подушки и успокоенно закрыла глаза. По её впалым щекам струйками потекли слезы. Спустя несколько минут у неё повторился сильный сердечный приступ. Больная заметалась по кровати, крича:
- Евгений, Евгений!.. Таня не... Не надо... ой, не надо!
Резким усилием она поднялась в сидячее положение, протянула руки, точно желая что-то схватить, и снова упала на подушки со стоном. По телу пробежала дрожь. Еще последний вздох...
И Анны Аркадьевны на свете не стало.
Бедная старушка-няня металась по комнате, не зная, что предпринять. Потрясение было слишком велико, и нервы её не выдержали. Она круто повернулась к иконе Богородицы и без чувств упала на пол. С ней случился тяжелый удар.
Из-за деревьев сада выглянуло равнодушное солнце и его теплые лучи зайчиком заиграли на беззащитном холодном лице усопшей. В дверях показались люди и приехавший врач. Няню тотчас же отправили в городскую больницу, а Евгению была дана срочная телеграмма, извещавшая о смерти матери. Карл Иванович просил своего хозяина прибыть на похороны графини, которые будут задержаны до его приезда. Явился церковный притч. Умершую обрядили в светлое платье, обложили цветами и перенесли в гостиную. Из города и близлежащих сел в усадьбу Витковских хлынули желавшие проститься с госпожой люди и их гвалт и разговоры оживили покои господского дома.
Началась панихида, и в комнатах запахло ладаном.
Через несколько дней в имение прибыл Евгений, но ему не удалось увидеть дорогое лицо матери. Графиня Витковская была запаяна в цинковый гроб ещё три дня назад.
- Скончалась безвременно Ваша матушка-графиня, - печально проговорил Карл Иванович, встречая молодого хозяина.
- Отчего же могла умереть матушка? - с ожиданием спросил он управляющего.
- От обморока, от сильного обморока, Евгений Михайлович! Как видно прочитала вот эти письма, так и упала в обморок...
И Карл Иванович показал Евгению письма, подобранные им в саду. Евгений схватил письма и, пробежав их глазами, побледнел.
- Боже мой! - подумал он. - Таня сейчас в Берлине, а я - здесь. Надо поторопиться с похоронами, а то бедняжка мучится неведением в мое отсутствие.
Узнав от управляющего, что няня в больнице, Евгений решил навестить её, но решение это не было выполнено, что имело также печальное последствие. Поплакав у гроба матери, Евгений взял под руку Карла Ивановича и пошел с ним к тому месту, где нашли в обмороке графиню.
- Карл Иванович, - начал он, садясь на скамью, о которую расшиблась Анна Аркадьевна. - Скажи мне, что ты думаешь об этих странных вещах? Во-первых, каким образом Таня оказалась в Петербурге? Мне матушка ничего не писала.
- Я, Евгений Михайлович, очень мало знаю обо всем, тут что-то мне непонятное. Графиня с моей женой отправила Таню к своей сестре в Петербург, откуда они вместе собирались съездить за границу. По-моему, Вам уже дальше будет самому понятно: заручившись заграничным паспортом, Ваша сестра обманула Вашу тетку и бежала вместо Витковки в Берлин, то есть к Вам. Ну, конечно, такой ужасный поступок дочери не понравился матери, и графиня от переживания лишилась чувств. Оно бы все обошлось, да только вот эта самая скамья помешала. Только при обмывании тела было обнаружено, что Ваша матушка крепко ударилась о скамью при падении и вероятно повредила себе что-нибудь.
Теперь Евгению стало более-менее все понятно: матушка умерла от случайного ушиба. Таня нашла способ вырваться из-под опеки матери и тетушки, для того, чтобы бежать к нему для соединения.
"Но почему он не видел её в Берлине? Он был уверен, что Таня знала его берлинский адрес и не могла заблудиться в чужом городе. Времени для приезда из Петербурга в Берлин было вполне достаточно, однако её он не встретил. Значит, Таня поехала не по железной дороге, а морским путем, что гораздо дольше по времени, ибо пароходы по пути заходят в другие порты за пассажирами и грузом". Другого предположения не было, и Евгений остановился на последнем. Теперь для него непонятной только одна странность девушки: "Почему она подписалась под письмом матери фамилией "Панина"? Он никак не предполагал, что Таня могла заручиться паспортом своей родовой фамилии. В конце концов он вывел для себя такое заключение, что девушке просто захотелось больнее уязвить приемную мать прежней своей фамилией, подчеркнуть её значение в сфере личных интересов, в плане свободного избрания в мужья того человека, которого она по закону и в силу навязанного ей титула не могла избрать.
Значит, она уехала к нему все-таки не Паниной, а графиней Витковской, в надежде, что Евгений сумеет за границей заключить с ней брачный союз и без церковных формальностей. Взяв записную книжку, он вырвал из неё листок и написал:
"Берлин. Отель "Империал". Графине Т.М. Витковской.
Свет очей моих, радость моя желанная, жди меня. Я скоро закончу обязанности и вернусь в Берлин, чтобы никогда не разлучаться с тобой. Твой супруг Евгений Витковский".
Листок Евгений передал Карлу Ивановичу и попросил его послать нарочного на городской телеграф. Депеша была немедленно послана, но ввиду того, что в отеле "Империал" такого адресата не оказалось, а она осталась лежать в Берлинской телеграфной конторе неврученной.
Евгению за короткое время предстояло много хлопот: во-первых, нужно было поставить матери хороший склеп и заказать мраморный монумент на могилу; во-вторых, ввестись в права наследования, поручив сие своему московскому нотариусу, контора которого многие годы вела дела Витковских. И только спустя дней восемь он освободился от экстренных дел. Предстоял ещё девятый день, проведя который он мог заниматься собой. Навестив могилу матери в парке, он сделал ещё ряд распоряжений, относительно пожертвований по монастырям и богадельням и, простившись с управляющим, уехал на вокзал.
Старушка-няня, находившаяся в это время между жизнью и смертью, так и не удостоилась лицезреть своего любимого Женечку.
ГЛАВА IX,
ИЗ КОТОРОЙ МОЖНО ЗАКЛЮЧИТЬ ДО КАКОЙ ГИБЕЛИ ДОВОДИТ ЛЮБОВЬ, ДАЖЕ ЕСЛИ ЭТО ЛЮБОВЬ ВЗАИМНАЯ
В одноместной каюте первого класса одного из морских пароходов, курсировавших между Петербургом и Северной Америкой разместилась прилично одетая молодая девушка. Своей красивой наружностью и изящными манерами она привлекала внимание попутчиков, в особенности купчиков и студентов, которые тщетно пытались завести с ней знакомство; девушка была неразговорчива и ненапускным благородством совершенно недоступна для дорожных жуиров. Она чаще всего находилась в своей каюте за чтением книги и лишь изредка грустно смотрела с верхней палубы на гуляющую по нижней палубе публику. В её голове носились далекие от окружения мысли: как она приедет в Берлин, как её встретит давно и нежно ожидающий Евгений, как они повенчаются, и у них будут появляться маленькие дети с голубенькими глазками, как незабудки, с соломенными кудряшками на прелестных головках, как они все будут счастливы... Муж будет работать в клинике доктором, спасая пациентов от страшных болезней, а она будет его безумно любить и этой святой любовью освящать его тяжелый благородный труд.
Пароход, везший большую партию русских эмигрантов, по пути следования заходил чуть ли не в каждый порт Балтийского моря. Вот и сейчас он на шестой день плавания только что отошел от Мальмё и ему ещё нужно было зайти в Стокгольм, откуда уже он пойдет прямо в Гамбург, большой германский портовый город.
Время для Тани во время плавания казалось бесконечным, оно проходило убийственно скучно и чрезвычайно однообразно. От нечего делать она стала записывать в памятную книжку различные этапы своей жизни, где с особой тщательностью описала свою встречу с Евгением. Записная книжка эта, обнаруженная Евгением в Берлине при трагических обстоятельствах, попадет потом на чердак П-ской избенки, а оттуда прямо в руки досужего мальчугана, который только через двадцать восемь лет обнаружит, что владелица этой антикварной вещицы, возможно, была его дальней родственницей. Впрочем, все люди в известном смысле братья и сестры. Между тем, однажды утром к ней постучали в дверь и предупредили, что скоро Гамбург. Требовалось приготовиться.
Таня стала собираться, обрадовавшись предстоящему концу путешествия, и минут через десять стояла на палубе, совершенно готовая к пересадке. Вскоре появился дежурный катер с таможенным контролером. Дальнейший маршрут девушки был таков: после проверки паспортов все пассажиры, в том числе и Таня, были пересажены на катер, который и привез их к таможне. После короткой процедуры с визой в паспорте, Таня отправилась на вокзал и, купив билет до Берлина, села в поезд. С попутчиками в странствии по железной дороге ей приходилось уже объясняться на немецком языке, которым она, слава Богу, владела почти в совершенстве.
В Берлин Таня приехала в самый полдень. И все-таки было серо и пасмурно, по небу плыли бесконечной вереницей дождливые тучи и дул порывистый ветер.
Девушке, ожидавшей встретить пышную европейскую столицу, мощный каменный колосс с плотно слепленными друг с другом зданиями, крытыми черепичными красными крышами, острыми шпилями соборов и прочей экзотикой, не особенно понравился, слишком уж он казался ей тяжелым, как совершенно точно определил Евгений: "сапог Фридриха Великого".
С тревожно бьющимся сердцем она назвала извозчику адрес Евгения и, сев в пролетку, поехала по мощеным улицам Берлина на Фридрихштрассе. Евгений жил, конечно, в самой лучшей гостинице, находящейся в самом центре Берлина. Его апартаменты состояли из трех комнат, обставленных изысканной мебелью, и находились на третьем этаже вблизи парадной лестницы, ведущей от главного вестибюля каждого этажа в четвертый и пятый этажи этого большого немецкого отеля "Империал".
На дверях номера красовалась эмалированная табличка с надписью: "Медик-хирург граф Е.М. Витковский".
Извозчик подвез Таню к главному подъезду гостиницы, где предупредительный служитель помог ей сойти с пролетки. Взяв её немногие дорожные вещи, он понес их в вестибюль. Таня последовала за ним. Тотчас же к ней подошел администратор.
- К вашим услугам, фройлейн, я метрдотель. Чем могу служить? - спросил он, галантно поклонившись.
- Проводите меня, пожалуйста, в номер графа Витковского, - попросила она галантного немца с поразившим его достоинством.
- К сожалению, фройлейн, я не могу исполнить Вашу просьбу, так как граф дня три как выехал из города, оставив за собой номер.
У бедной девушки при этом сообщении по телу пробежал неприятный холодок. "Вот тебе, Танечка, и радостная встреча!" - подумала она с нескрываемым испугом.
- Вы говорите, что граф выехал из города? Тогда не можете ли сообщить мне, куда он выехал и надолго ли?
- Куда выехал, мне совершенно неизвестно, и, к сожалению, также неизвестно время его возвращения.
- А можно мне дождаться его возвращения в номере графа? Я - его родственница.
- Никак нет, фройлейн. На это у нас существуют строгие правила. К тому же, простите, мы совсем не уполномочены графом, не знаем, кто Вы и зачем Вам это. Но Вы сможете подождать господина Витковского в любом свободном номере нашего отеля.
- Тогда покажите мне подходящий номер, но только недорогой, попросила Таня, желая поскорее выйти из неловкого положения. Кроме того она неожиданно почувствовала огромную усталость от неудачно закончившейся дороги, необходимо было отдохнуть и собраться с мыслями.
Метрдотель ещё раз поклонился и повел девушку на пятый этаж, где, отворив одну из дверей, проговорил: "Вот, фройлейн, я думаю, что этот номер Вам подойдет и понравится".
Действительно, комната была прилично обставлена и имела привлекательный вид. В ней было все, что требовалось для невзыскательного жильца: удобная кровать, диванчик для дневного отдыха, письменный стол, коврик, картины на стенах, мраморный умывальник в углу у двери и даже пианино.
Тане номер понравился, и она согласилась его занять. После некоторых формальностей регистрации, на дверях номера появилась табличка с надписью: "Фройлейн Т.Н. Панина".
Переодевшись, она осмотрелась и, подойдя к окну, выглянула на улицу. Перед её глазами открылась широкая панорама города: за притоком реки Эльбы стояли старинные здания, обсаженные массой зеленеющих деревьев, из-за которых виднелись шпили церквей и башенки домов, по эту сторону притока располагался бульвар с фонтанами, цветниками и статуями, ближе к гостинице находилось прекрасно асфальтированное шоссе, по которому катились коляски, кареты, проезжали конные полицейские; ещё ближе к зданию проходила широкая панель, выложенная каменными плитами и тоже обсаженная стройными тополями. По панели в оба направления двигалась безостановочная лава людей со своим говором и шумом, присущим вообще бурному движению масс.