- Перстов не совать, не облачаться ни во что, внутрь ничего не принимать.
Немедленно были вызваны Ерофеич и сержантишко один, ученик Кулибина, вдвоем с величайшим тщанием, с изрядным бережением распороли они ленточку, развернули бумагу, посылочку вскрыли. Подарок представлял собой бутылку вина, массивную, объемистую табакерку и мужское, соблазнительного колера исподнее. Вино было паршивым, табачница - серебряной, так себе, а вот подштанники хорошие зело, - шелковые, с гульфиком, сплошь украшенные вышитыми сердечками. Бурова воздыхательница изрядно постаралась, не единую ночь, видать, прорукодельничала у свечи.
- Ясно дело, штуковина-то с изворотом, - молвил веско ученик Кулибина, только глянув на дареную табачницу, вытащил мудреные, хитрого устройства щипцы и с величайшей осторожностью принялся открывать крышку. И сразу же злобно клацнула потайная пружина, выбросив стремительное механическое жало - слава тебе, Господи, что впустую, в белый свет, как в копеечку. Табакерочка-то была того, не с музыкой - со смертельным секретом. И еще неизвестно, с каким табачком.
- И эта не проста, - снова молвил воспитанник Кулибина, косо глянув на емкость с бормотухой. Вытащил затейливый, тройной закрутки штопор и не торопясь по "точке"<Старинная русская мера длины.> принялся вытягивать тугую пробку. Процесс спорился, вскоре распечатанная табачница, бутылка, лишенная девственности, и растянутые во всю длину подштанники уже лежали на столе. За них взялся опытной рукой со всем своим старанием Ерофеич. Дело мастера боится - уже к обеду был известен результат. Настораживающий, весьма. Все - и вино, и табак, и исподнее, и секретное жало в табакерке было отравлено. Страшным, действующим даже через кожу ядом из безвременника, аконита, слизи жабы, ртути и реальгара<Руда мышьяка.>, превращающего человека в разлагающийся, корчащийся от муки кусок плоти. Похоже, неизвестная воздыхательница хотела повздыхать у Бурова на могилке...
- Да уж, говно еще то, - сделал, как всегда, глубокомысленное резюме Чесменский, выразился по-черному в половину силы и мастерски задействовал свой аналитический потенциал. - Только, похоже, это не де Гард нагадил. Он хоть и засранец редкостный, но все же с головой. А тут все через жопу топорно, по-деревенски, с явным перебором. Ни мысли, ни вкуса, один только яд. И у какого же недоумка, князь, вырос на вас такой зуб?
У какого, у какого... Буров ни секунды не сомневался, что и к подштанникам с ядом, и к табакерке с жалом, и к фауст-патрону с отравой приложил свою длань его светлость князь Платон. Гондон. По крайней примитивности покушения чувствуется. Тем более что мотивов для подобного действа у Платона Александровича более чем достаточно - вначале дали по рогам, а потом еще мозолят предерзко державные очи, такие охочие до мужского сословия. Посягая тем самым на самое святое, на его, князя Зубова, положение фаворита. И, как следствие, на статус всего клана<Платон Александрович действовал не сам по себе, во всех начинаниях и делах он опирался на братьев. Семейка была еще та, веригами морали не обремененная. Князь Николай Александрович Зубов (1763-1805), обершталмейстер, в то время как Екатерина II пребывала в агонии, поспешил в Гатчину к наследнику Павлу с поручением от брата Платона сообщить, "где стоит шкатулка с известными бумагами" (речь идет о компрометирующих императрицу документах), за что и получил высшую награду империи - Орден Святого апостола Андрея Первозванного. Несколько позже именно он, Николай Зубов, нанесет знаменитый роковой удар золотой табакеркой императору в висок. Другой брат, Валериан Александрович Зубов (1771-1804), генерал-аншеф, в 1793 году командовал карательным отрядом в Польше, в 1796, 1797 годах возглавлял доблестно провалившийся Персидский поход. По отзывам современников, отличался тупостью, чванливостью и жадностью до денег. В основном известен тем, что протез для его изуродованной ноги делал сам Кулибин.>. Ну а уж тут, как говорят французы, tous les moyens sont bons<Все средства хороши (фр.).>. Что же касается источника осведомленности Платона Александровича, то уж здесь-то совсем не сложно было догадаться, откуда дует ветер, - фрейлины ее величества не только слабы на передок, но еще и впрямь безмерно болтливы. В общем, он это, он, любимый наложник императрицы, занимающий аж тридцать шесть высших должностей, чьи имения сопоставимы по размерам с крупным европейским государством. Да, такому есть чего терять...
- Ума не приложу, ваша светлость, - хмуро пожал плечами Буров, слезно возблагодарил за проявленную заботу, горестно вздохнул и стал откланиваться, дабы успеть безо всякой суеты привести себя в божеский вид перед предстоящим рандеву. Чай, не к блядям идем, к самодержице российской. Хотя, если глянуть в корень...
- Да, князь, конечно, - согласился Алехан, кивнул, и сумрачное, с бульдожьими брылями лицо его выразило надежду. - Наденьте что-нибудь веселенькое, светлых тонов. И исподнее попикантней, в обтяжку. Женщины это любят.
Ага, то самое, только что даренное, с вышитыми сердечками. Смертельно пикантное... И отправился Буров к себе, готовиться к высочайшему свиданию. Только думал все больше не о подштанниках, а о том, как кольчужку надеть под кафтан, засапожник угнездить да "клык дьявола" в кармане пристроить. А то ведь Зубов, Шешковский да де Гард - компания не очень-то приятная. Наконец, экипированный на славу, посмотрел он на себя в зеркало, скорчил рожу, лихо подмигнул и, оставшись имиджем доволен, покатил в четырехконном экипаже не куда-нибудь - в державный чертог. Пред светлейшие очи государыни российской, самодержицы и императрицы Божьей милостью. Так похожей на майоршу Недоносову из какого-то там отдела управления кадров ГРУ. Впрочем, на этот раз Екатерина напоминала генералиссимуса, триумфатора, победоноснейшего полководца - манерами, улыбкой, величественной интонацией, по всему чувствовалось, что свой литературный дар она почитает едва ли не за главное.
- А, это вы, князь? - ласково кивнула она Бурову, мило округлила глаза и с дружественной гримаской подала ухоженную, пахнущую розмарином руку. Прошу, прошу. Как там неугомонный граф Чесменский? Все воюет, воюет во славу отечества? Вот ведь неймется ему. А у вас, князь, исключительно приятный цвет лица - то ли оно загорело изрядно, то ли от природы смугло, на цыганский манер. Скажите, а не было ли в роду у вас гишпанской крови или, может, мавританской? Такой живой, волнительной, наделяющей буйным естеством...
Да какие, к чертям собачьим, мавры и гишпанцы - остаточные явления это, последнее "прости" от великого Калиостро. Отбеливатель, видно, был некачественный, а может, все выпитое негативно повлияло...
- Вы крайне наблюдательны, ваше величество. Все в нашем роду необычайно смуглы. Это благодаря тюркской царице Жасмин аль Бану, взятой Еремилом Буровым в плен в Караван-сарае, - с шармом и поклоном отвечал Вася Буров, трепетно облобызал государыневу длань и был отпущен с миром, дабы осмотреться, себя показать и внутренне настроиться на общение с прекрасным.
Происходило это все во внушительной полукруглой зале - с хрустальными люстрами, плафонным потолком и наборным, филигранной работы полом. На стенах радовали глаз холсты и гобелены, воздух дрожал от пламени свечей, центральное место занимал невиданных размеров стол, четырехугольная доска которого была сделана из аметистового стекла и являла собой планы крепостей, с честью отвоеванных повелителем Тавриды у коварного и злобного оттоманского султана<На самом деле Суворовым.>. И среди всего этого великолепия ходили, разговаривали, показывали зубы, глазели на окружающих и на творения мастеров разные люди: ливрейные лакеи с подносами в руках, надувшиеся кавалеры с бриллиантами во всю грудь, красавицы в модных робах с пикантнейшими декольте, придворные, дипломаты, представители искусства. Бродил, скрестив руки на груди, цесаревич-наследник, вздыхал, глядя не на дам, а на шпалеры, несчастный Роджерсон<Если кто не помнит - после конфронтации с Калиостро он страдал вялостью члена.>, заигрывала тонко с французским послом блистательная шлюшка Фитингофф. Да, тусовка подобралась знатная - весь бомонд, вся богема, весь цвет дворянского общества. Всякой твари по паре. А вот Буров был один такой - редкой, экзотической породы, и на него посматривали, обращали внимание: вот дружески махнул рукой охмуряющий какую-то даму Разумовский, вот оценивающе, со знанием дела прищурилась графинюшка Брюс<Ее еще называли "пробир-дамой" императрицы, ибо каждый будущий фаворит проходил долгую, тщательную проверку в ее объятиях. Только после этого и при получении "примерной аттестации" кандидат допускался к осмотру лейб-медиком Роджерсоном.>, вот подрулила, невзирая на придворный этикет, умильно улыбающаяся якобы Надя:
- Ах, князь, это незабываемо, с той дивной пятницы я пребываю словно во сне, живу лишь одной надеждой повторения оного чуда. Служение Купидоново в вашем обществе есть лучшее из мечтаний для любой скромной девушки.
Пышная грудь ее бурно волновалась, чувственные губы были влажны, хитрые, распутные зеленые глаза горели похотливым огнем. Уж кто-кто, а она-то не напоминала скромную девушку. Скорее ту, многократно искушенную, бродившую со Спасителем по Палестине...
- Да, да, приятно было. Если что, почту за честь, - Буров мило улыбнулся, шаркнул многообещающе ножкой и хотел было податься в сторону, но внезапно передумал, пошел на контакт и залился курским соловьем - он увидел кавалера Шешковского. Одетый в скромный сиреневый камзолишко, главный инквизитор империи стоял у бюста Вольтера в натуральную величину и с кривенькой ухмылочкой, похожей на оскал, внимательно приглядывался к присутствующим. Стоял в полнейшем одиночестве, то ли гордом, то ли скорбном, близко к нему никто не подходил - во-первых, по определению грозен, а во-вторых, уж больно видом нехорош: лоб замотан тряпками аж до самых глаз, поверх парик кудлатый напялен, а сами-то глазищи, хоть и заплывшие, ужас как сверкают, огнем горят. Жуть. Один лишь Вольтер безропотно переносил общество инквизитора - улыбался тонко, по-отечески смотрел. Куда ты денешься - мудрец, философ, опять-таки без рук, без ног.
- Ну когда же, князь, когда? Я вся дрожу, я вся изнемогаю, - снова затянула про свое, про девичье якобы Надя, и розовые прекрасные выпуклости ее едва не вынырнули из декольте. - Давайте сегодня. И чтобы не знали эти мерзкие замарашки, Сандунова и Фитингофф. Пусть потом они лопнут от зависти. О, князь, я обещаю вам, эту ночь вы запомните надолго...
Как дама скажет. Было бы предложено. Как только, так сразу. Буров отвечал уклончиво, с тонкостью шутил, мастерски держал девушку в напряжении, а сам периферийным зрением следил за инквизитором - ну что, признает или нет? С одной стороны, конечно, стресс, аффект, острая, искажающая восприятие боль, а с другой - сильная воля, профессионализм, отточенная, как у всех садистов, память. А, похоже, признал, признал, ишь как воодушевился-то, словно карп на сковородке. Ну, теперь будет весело так уж весело. Итак, триумвират сложился - Зубов, де Гард и Шешковский. Бог любит Троицу.
- Я сбрызну грудь "Вздохами амура", живот - лавандовой водой, а лоно розмариновой настойкой. Я надену прозрачный пеньюар с розовыми блондами и шелковый чепец с желтыми кружавчиками. Я буду словно Клеопатра на ложе нашей страсти. Мы начнем с "негрессе" - неторопливо, затем перейдем к "наезднице"<Позы при половом акте.>, ну а уж потом я сделаю глубокий "постильонаж", "сорву листок розы" и "сыграю на кларнете"<Приемы изощренной любви.>. Чтобы наконец добраться до "дилижанса"... - сообщила между тем якобы Надя, кокетливо придвинулась к Бурову, ищуще заглянула в глаза, но тут, на его счастье, ударили в гонг, и общество единодушно потянулось на премьеру - Господи не приведи опоздать.
- Так, значит, сегодня, князь, сегодня, - конкретизировала страдалица, сделала игривый реверанс и, не мешкая, одной из первых устремилась в обитель Аполлона - любовь любовью, а положение-то обязывает.
Делать нечего, пошел и Буров, впрочем, в охотку, с интересом, в театре он, верно, не был лет двадцать пять. А в таком и подавно, стилизованном под римский цирк. В коем стены были мраморные, занавес шит золотом, места же для зрителей, обитые зеленым бархатом, подымались ступенями и образовывали полукруг. В общем, действительно обитель муз, штаб-квартира Аполлона, чертог отдохновения души, вместилище всего возвышенного и прекрасного. А вот литературный опус ее величества был так себе. И по идее, и по стилю, да и по манере написания. Сюжетец пьесы не баловал: масон, обманщик, плут и шарлатан с изящным имечком Калифалкжерстон держал за круглых дураков народ православный в лице наивного и кроткого помещика Самблина. Навешал ему на уши лапши, что, мол-де, есть алхимик великий, что ел и пил с Александром Македонским и может увеличивать бриллианты "втрое больше того, как они теперь". Затем, естественно, терпилу кинул, ручкой помахал и свинтил с концами. А несчастный помещик все сокрушался, что, "желая помочь в стесненных обстоятельствах, чудотворец варил мои богатства, но в один день котел, в котором кипели драгоценности, лопнул, а на другой день другой котел полетел в воздух и исчез".
М-да, не "Гамлет", и не "Король Лир", и не "Генрих IV". Просто "Обманщик"...
Народ реагировал на представление по-разному. Дамы ее величества преданно хихикали, французский посланник снисходительно кивал, наследничек престола брезгливо хмурил бровь, поддатый Разумовский благополучно дремал. Что же касается Бурова, то он все больше следил не за действом, а незаметно наблюдал за инквизитором империи - тот так и жег его глазищами из-под своих бинтов, при этом улыбался криво и крайне нелицеприятно. Как пить дать, замышлял какую-нибудь подлянку. Узнал, каналья, узнал...
А пьеса между тем финишировала - под стенания Самблина, под аплодисменты зрителей, под крики придворного актива: "Браво!"
- Чудовищно, - вроде бы себе под нос, но так, чтобы услышала и мать родная, выдохнул наследник престола, встал и двинулся в соседнюю залу, где помещался стол с напитками и закусками. Двинулся неспешно, по большой дуге, с тем чтобы подрулить к фрейлине Нелидовой<Екатерина Нелидова была его любовницей в то время. Вскоре ее заменила княгиня Гагарина.> и сделать приглашающий кивок. - Компанию не составите, мадемуазель?
Чувствовалось, что Бахус и Венера ему гораздо ближе Аполлона и Талии<В общем-то, что бы там ни говорили про великого князя Павла Петровича, но он, изрядный жизнелюб, успел за свой недолгий век многое: только от своей второй законной супруги Марии Федоровны у него было десять наследников.>.
- Ваше величество, мои поздравления, - приблизился к самодержице гроссмейстер Елагин, сладчайше улыбнулся с полнейшим одобрением, учтиво поклонился, изображая восторг. - Какой стиль, какой слог, какая глубина содержания! Этот негодный Калифалкжерстон с его бредовыми идеями развенчан, жестоко посрамлен и разбит в пух и прах. Вы, ваше величество, широтою мысли аки Гипатия Александрийская<Прославившаяся глубиной своих знаний и очаровательной внешностью девственница-философ Александрийской школы неоплатонизма. Будучи ученицей Плутарха и Посвященной в Высшие Мистерии, она с легкостью затмевала в диспутах всех апологетов христианства в Северном Египте. Естественно, апологетам христианства и александрийскому епископу Кириллу это очень не нравилось. Кончилось дело тем, что из Нитрийской пустыни вышли воинствующие монахи, ведомые Петром Читателем, набросились на Гипатию, ехавшую в колеснице, и умертвили ее камнями. Затем содрали раковинами плоть с костей, останки растоптали, вываляли в пыли, а затем только сожгли. Аминь.>.
Улыбался он через силу, нехотя, потому как пребывал в миноре. Этот чертов философский камень, для постижения секрета коего проведено было столько ночей в ротонде, все никак не давался ему в руки. А может, все-таки слукавил в чем Калифалк... тьфу, Калиостро?
- Ну, князь, и каковы же ваши впечатления? - подплыла к Бурову царица, вальяжно, величественно, с улыбкой на устах. - Всецело отдаюсь на ваш суд. Надеюсь, вы зритель не слишком жестокосердечный?
Судя по ее торжествующему виду, все ответы на свои вопросы она уже знала.
- О, ваше величество, вы еще спрашиваете! - с чувством поклонился Буров, трепетно вздохнул, и голос его задрожал от восхищения. - Столько такта, шарма, знания жизни. Уж не знаю, которая из муз водила вашим пером, но, верно, такая же прекрасная, как и вы сами.
Мастерски прогнулся, без намека на фальшь, преданно и честно глядя в глаза. Пусть, пусть их величество порадуется, женщины, аки мухи на мед, падки на лесть. А державные тем паче.
- О, князь, вы, я вижу, и впрямь ценитель прекрасного, - отлично поняла его Екатерина, и умные, лукавые глаза ее игриво блеснули. Давайте-ка приходите вы в четверг. Я вам покажу коллекцию своих гемм<Екатерина Алексеевна увлекалась резьбой по камню, изготовлением гемм на манер античных, разнообразных штампов, медальонов, камей и печатей. А содействовали ей в сем благородном деле химик Кениг и медальер Лебрехт.>. Прошу без церемоний, по-простому.
А сама особым образом посмотрела на графинюшку Брюс, и та ответила ей сальным, развратно-ободряющим взглядом - мол, намек, ваше величество, ясен, клиент будет незамедлительно взят в работу. Не впервой-с...
Бурову же этот взгляд очень не понравился - вот ведь до чего самоуверенные дамочки, все им ясно-понятно, расписано, как по нотам. За него, за Васю Бурова, решено, кого и как ему, Васе Бурову, трахать. Уж во всяком случае не потаскуху Брюс, чье целомудрие ни на каких условиях не возьмут ни в один ломбард. Так что не стал Буров дожидаться авансов "пробир-дамы", а бочком, бочком, с галантнейшей улыбочкой начал подаваться на выход. Не куртизан какой, не жиголо, не проститутка мужского рода<Фаворит Александр Васильчиков, который вошел в спальню императрицы безвестным офицером, а вышел графом и владельцем огромного имения, так и говорил: "Я был только проституткой, и со мной так и обращались".>. Пусть ее величество не обольщаются, не раскатывают какую-то там губу - не было в истории России фаворита по фамилии Буров. И не будет.
Только вот слинять тихо, по-английски, не получилось - не дал какой-то хлыщеватый офицер в форме подпоручика кавалергардов.
- Сударь, не соблаговолите ли на пару слов? - мощно боднул он воздух, с лихостью вызвонил шпорами и выдавил под усищами слащавую ухмылку. - Силь ву пле. Вот сюда, в бильярдную.
"Никак Шешковский расстарался? Оперативно, молодец. - Буров, настраиваясь на побоище, шагнул в услужливо распахнутую дверь, приголубил в кармане, слава Богу, не "коготь" - "клык дьявола", и выжидательно замер, оценивая обстановку. - Нет, нет, похоже, это не Шешковский..."
Перед ним стояли в вызывающих позах двое ладных, погано улыбающихся молодцов - в доброй одежке, в исправной обувке и при длинных, залихватски повешенных шпагах<То есть клинки вследствие своей длины носились горизонтально, иначе гард бы находился где-то на уровне локтя.>. Несмотря на разницу в возрасте и росте, между ними было что-то очень общее.
- Сударь, я князь Николай Зубов, - грозно, с падающей интонацией начал первый молодец...
- А я, сударь, его младший брат, князь Валерьян, - очень страшно, с жуткой артикуляцией подхватил второй.
Поручик кавалергард не сказал ничего, молча прошмыгнул внутрь, притворил дверь и устроился на софе рядом с бюстом Потемкина-Таврического. Лицо его выражало равнодушие.
- Вы же, сударь, прохвост, негодяй и каналья, - между тем дуэтом вскричали братья Зубовы и одновременно с изумительным проворством приласкали пальцами эфесы шпаг. - Вы жестоко оскорбили, нанесли урон и немилосердно унизили нашего среднего брата князя Платона. И ответите за это. Не угодно ли вам прогуляться с нами в какое-нибудь уединенное место? Требуем сатисфакции, и незамедлительной.
При этом они надулись, приосанились, расправили плечи, выпятили груди и сделались похожими на индейских петухов.
"Ах вот оно что. Ай да князь Платон, штопаный гондон. Значит, не мытьем, так катаньем". Буров ухмыльнулся про себя, вытащил руку из кармана и сделал элегантный полупоклон:
- Имею честь представиться: князь Буров-Задунайский-старший. Никогда канальей и прохвостом не был. А потому не премину всенепременнейше засунуть ваши длинные языки вам же, милостивые государи, в жопу. Готов к немедленному променаду до победного конца.
Происходящее напоминало ему ситуацию где-нибудь на танцах в поселковом клубе после литра выпитого: а ну-ка выйдем!.. Еще сразу вспомнился любимый народом фильм: "Мы пришли, чтобы отомстить за честь опозоренной тобой сестры<Если кто не помнит - студентки, комсомолки, спортеменки и просто красавицы Варлей.>. Такие обиды смываются только кровью..." Вот именно, кровью. Наверняка у братцев князей уже все было продумано и затевали они не честную сатисфакцию, а наивульгарнейшую мокруху. Так что все, шуточки закончились, начался процесс выживания.
- Ну вот и славно, поедем на Крестовский. Есть там одна укромная полянка, - с облегчением в унисон выдохнули братья фаворита, убрали длани с рукоятей шпаг, по рожам видно - внутренне размякли, потеряли бдительность, посчитали Бурова уже холодным и тихим. Несколько преждевременно. Младшенький тут же получил мыском ботфорта в пах, скорчился, замычал и рухнул на колени, старший был осчастливлен прямым ладонью в нюх, замер на мгновение и спикировал в горизонталь - с грохотом, ничком, физиономией об пол. Кинувшийся было на выручку красавец кавалергард напоролся рожей на брошенный бильярдный шар, мигом затормозил, охнул и оказался настоящим другом - вытянулся неподалеку от корчащихся князей. А ведь и впрямь Бог-то любит троицу.
- Увы, братцы, не судьба, променад отменяется, - не то чтобы огорчился Буров, вытер окровавленную ладонь галстуком Зубова-старшего, сплюнул непроизвольно, с брезгливостью, и быстренько подался к дверям. - Лечите яйца. Сатисфакция потом.