Главный по узилищу не соврал - Вассерман действительно лежал, скорчившись, не дыша, постепенно принимая температуру окружающей среды. Только вот с лицом у него было как-то не так. Нет, не мерзкие следы, возникающие вследствие действия яда, обезображивали его, не трупные пятна, не запекшаяся кровь. Черты Вассермана были искажены ужасом - безмерным, неописуемым, не поддающимся оценке. Нечеловеческим. И так-то был при жизни не красавец, а теперь... Лучше не смотреть.
- Да, готов, - кинул взгляд Чесменский, выругался, засопел, пальцем поманил тюремного начальника. - К черкесцам на Кавказ поедешь, сволочь. Весь сегодняшний караул выпороть, беспощадно, кнутом, а как подлечатся - в солдаты. К тебе в подчинение. А сейчас иди, кликни Ерофеича. Живо у меня.
И чтобы показать, насколько живо, дал экс-начальнику пинка - вылетел тот из камеры шмелем, со скоростью просто невероятной.
- Здравствуй, государь ты мой, - быстро, как по мановению волшебной палочки, появился Ерофеич, повздыхал, поцокал языком, понаклонялся над телом. - Ишь ты, болезный, как его. Даром что жидовин и нехристь, а все одно - тоже Божья тварь, человек как-никак... - Кашлянул, тронул жиденькую, но все же пудреную швелюру и сказал: - И-и, государь ты мой, не обессудь. Носом, руками не пойму. Надо вскрывать.
- Ну так давай, вскрывай. - Из правого кармана камзола Чесменский вытащил янтарную табачницу, из левого - фарфоровую трубку, с пыхтением набил, понюхал, крякнул, дождался поднесенного раболепно огня. - Давай, давай, не тяни жида за яйца.
Ерофеич между тем открыл сафьяновую суму, надел мясницкий, хорошей кожи фартук, извлек поблескивающий зловеще инструмент, и пошла работа. Вот тебе и травник, вот тебе и знахарь - и жнец, и швец, и на дуде игрец. Одно слово - виртуоз. В мгновение ока бедный Вассерман был вскрыт, разделан, выпотрошен, тщательно осмотрен, основательнейше обнюхан. Процесс шел активно, однако Ерофеич кривил рот, хмурился, всем своим видом выказывая неудовлетворенность и неудовольствие. Где фиолетовый цвет языка, кирпично-кровавый печени и черный кишечника? Почему не прожжен желудок? Отчего это в подчревной области все обстоит благополучно? Где все симптомы, где? Так что скоро пришлось взглянуть правде в глаза - прервать процесс, вернуть Вассерману Вассерманово и виновато посмотреть на Чесменского:
- Все чисто, ваше сиятельство, отравы нет. Буров при этом едва заметно хмыкнул - ко всем этим манипуляциям, связанным с органолептикой, он отосился скептически. Глаз-алмаз - это, конечно, хорошо, но спектральный анализатор, мембранный хромотограф или, на худой конец, аппарат Марша<Аппаратура для определения наличия и концентрации ядов.> куда как лучше. Правильный яд не оставляет видимых следов. А потом, судя по всему, что-то не похоже, что глушанули Вассермана токсинами. Скорее здесь что-то психотропное, нервирующее, берущее конкретно за душу.
- Как это нет отравы? - удивился Чесменский, выругался, но не всерьез, и затянулся так, что захлюпало в трубке. - Ты хорошо смотрел? Везде?
- Везде, ваша светлость, везде. - Ерофеич поклонился, виноватясь, вздохнул и с достоинством, пошмыгивая носом, принялся убирать инструмент. Только вот в душу мне к нему не глянуть. Не по моей, государь ты мой, это части, не по моей.
- А, вот оно что, - побагровел Чесменский, поперхнулся дымом, закашлялся. - И как это я сразу не сообразил, по чьей это части... Выругался, но уже без дураков, подозвал экс-начальника застенка, приготовившегося к худшему. - Кавказ отменяется, остаешься здесь. А этого, - он указал на Вассермана, скорбно распластавшегося на столе, давай вниз, к Дронову. Посмотрим, такую мать, что тот скажет.
Злой кудесник Дронов был колдун природный<Природный колдун - наиболее сильная категория колдунов, наделенных особым даром и способностью поддерживать непосредственный контакт с нечистой силой. Такими колдунами не становятся - рождаются. Генеалогия их такова: ведьма родит девку, эта вторая приносит третью, и родившийся от той мальчик сделается на возрасте колдуном. Различают еще "ученых" колдунов, научившихся промыслу у природных, а также "невольных", получивших свою силу по незнанию, волей случая, по принципу: Бог шельму метит. Вернее, черт.>, со стажем, а потому не столько говорил, сколько дело делал. Не откладывая оное в долгий ящик, он открыл "книгу отреченную"<Постановление Стоглавого собора 1551 года приводит названия "отреченных книг", коих следует избегать христианам. Это "Шестокрыл", "Воронограй", "Остромий", "оелей", "Альманах", "Звездочеты", "Аристотель", "Аристотелевы врата", а наипаче "Черная Библия" Петра Могилы, писанная, по преданию, с благословения дьявола.>, бесовскую, "Шестокрыл", выпустил, как обычно, в мисочку водки да зашептал истово слово потаенное, волховское, чаровное:
- Бду, бду, бду, бду...
А как закончил свои коби еретические, горькую выпил, огурчиком заел и, отдышавшись, поведал правду-матку.
- Сие, ваша светлость, не отрава какая и не яд злой. Вражьи словеса это, заговор на испуг. Сердце-то у покойника смотрели? Чую, что нет. Быстро он подошел к Вассерману, извлек сердце, покачал на руке. - Вишь ты, и впрямь с изъяном, негодное совсем, лопнувшее от страха. Да, не медвежья болезнь, не с головой плохо, не естества недержание...
- А кто заговорил-то, сказать можешь? - вяло поинтересовался Орлов, глянул на часы и потянулся так, что затрещали кости. - Какая сволочь?
По тону, по артикуляции, по сжатым кулакам ясно чувствовалось, что магия ему прискучила.
- Э, батюшка, не так-то тут все просто. Тут знаешь какие волшебные препоны понаставлены. - Колдун понюхал руку, вытер о штаны, опять понюхал, сплюнул, прерывисто вздохнул и, выловив из плошки маринованный грибок, с достоинством, неспешно отправил его в рот. - Так что не я - вот этот скажет, - и, указав на Вассермана, он принялся жевать. - Слепить его мертвяком ладным, сделать потвор знатный, чары навести изрядные, с зелейством да кобением, и все. Забает, заговорит, все поведает, аки на духу. Потому как...
- Ну так и давай, лепи, - прервал его Чесменский, встал, набычился, судорожно зевнул и начал подаваться к двери. - Хоть ладным, хоть знатным, хоть изрядным. Как хошь. Только чтобы сказал, такую мать... - Выругался как бы про себя, оттопырил губу и повернулся к Бурову: - А вам не кажется, князь, что день нынче как-то не задался?
- М-да уж. - Буров неопределенно хмыкнул, пожал плечами и промолчал. Действительно денек не очень - сперва кто-то провалился с треском, потом убрали главного свидетеля, и что там будет впереди, один Бог знает. Пришла беда - отворяй ворота. Се ля ви - суровая проза жизни спецслужебного бытия. Что же касается оккультной стороны дела, то здесь Буров ничему не удивлялся - во-первых, видимо, знакомство с Калиостро сказывалось, а во-вторых... Что там мертвяки-жмуряки, вражьи словеса и наговор на Вассермана, когда в 1991 году, сразу после путча, из окон выбросились головками на асфальт аж 1746 человек из высшей номенклатуры. Слаженно, дружными рядами, в ударно-централизованном порядке, как и положено партийцам. Будто кто-то невидимый дал команду на старт. Вот это магия так магия, такое де Гарду и не снилось...
- Да что ты, кормилец, окстись, ведь дело-то это не простое, хлопотное. - Колдун заторопился, задергал бородой, изо рта его брызнула слюна, разбавленная маринадом. - Чтобы мертвяк ладный был, говорливый, нужно вначале погребсти его по вашему, по христианскому обычаю, а затем... - Глянув на Вассерманово обрезанное естество, он замолк, поперхал горлом, и экспрессии в его голосе поубавилось. - Ну, в общем, вначале зарыть надо. Подымать будем потом. Батюшка мой, все исполню для тебя в точности, не пожалею ни силов, ни умений. Только ты уж не присылай ко мне Лушку, гунявая она, Лушка-то, затхлая...
Вот ведь, хоть и природный колдун, а по сути своей дурак.
- Пошел на хрен, - прервал общение Чесменский, в раздражении потряс кулаком и уже на лестнице произнес: - Да, князь, понедельник он и есть понедельник. Тяжелый день.
Еще какой. Только они выбрались из-под земли на белый свет и вдохнули полной грудью благоухание сада, как послышался дробный стук копыт, скрип рессор, пофыркивание лошадей, и во двор пожаловали боевые экипажи. Это прибыл, как выяснилось вскоре, богатырь Гарновский со своими чудо-молодцами. А круглосуточные посты, а строжайший караул, а печатные станы, являющие собой главную улику для предстоящего следствия?
- Здоровья и благополучия, ваша светлость! - гоголем подскочил Гарновский к остолбеневшему Чесменскому, приосанился по мере сил и важно отрапортовал: - Ваше приказание исполнено в точно-сти, всенепременнейше и в срок. Убитых и раненых более нет, вооружение и снаряжение - полностью.
Изъеденная комарами рожа у него была чуть лучше, чем у первопечатника Федорова.
- Ты зачем приехал? Тебя кто звал? - севшим, каким-то очень странным голосом осведомился Чесменский, гневно задышал и сухо хрустнул пальцами, подбирая их в кулаки. - Почему посты оставил, сволочь? Запорю ведь, лишу дворянства, солдатом на Кавказ отправлю. Выпотрошу, такую мать, душу выну, будешь у меня как Вассерман...
Смотреть на него было страшно, сразу чувствовалось, что не шутит. И ведь и впрямь выпотрошит, душу вынет, с него станется...
Только вот Гарновский не испугался. Побелев как мел, но не потеряв лица, он вытащил из-за обшлага пакет, извлек бумажный лист, с хрустом развернул и подал Чесменскому:
- Вы, верно, запамятовали, ваша светлость. Вины моей ни в чем нет. Вот прошу, прочтите.
На гербовом, доброй бумаги листе значилось: "Мы, с соизволения Божия генерал-адмирал генерал-аншеф и граф Орлов-Чесменский велим полковнику Гарновскому выдать подателю сей петиции все механические машины, находящиеся в его ведении, а также расстараться в содействии погрузке и кантованию оных. Милостью Божьей генерал-адмирал генерал-аншеф и граф Орлов-Чесменский". А для вескости, вящей представительности и отметания каких-либо сомнений послание было облагорожено личной витиевато-жирной подписью его светлости, а также фамильно-родовой, вырезанной на камне перстня печатью. Не хухры-мухры, империи Российской графья. В общем, если это была фальшивка, то весьма добротная, самой высшей пробы, кою органолептикой не взять.
- Ну... В бога душу мать! - выругался Алехан, стукнул кулачищем о ладонь, однако бушевать не стал, сложил бумагу, убрал в карман, кинул быстрый взгляд в сторону Гарновского. - Ладно, ладно, Василий, Кавказ отменяется. - Потом пожевал губами и в задумчивости повернулся к Бурову: М-да, князь, похоже, обосрались мы, весьма жидко и обильно. Что делать теперь, ума не приложу. С какого конца заходить...
На его мрачном, обезображенном шрамами лице явственно читалась решимость пойти и, невзирая на всех этих бойцов, мертвяков и магическую хитрость, придушить распросукиного сына де Гарда аки кутенка.
"Был бы конец, а куда зайти, найдется", - хмыкнул про себя Буров, но невесело, скорее зло, глянул ласково на Чесменского и с небрежностью сказал:
- Я бы заглянул сегодня вечером в клоб гробовщика Шримгенхельма. Если верить Вассерману, то там вовсю хозяйничает де Гард. Глядишь, и встретим кого, поговорим по душам...
Вся эта возня с черным магом его изрядно утомила - все, аллес, финиш, финита, пора ставить точку. А с другой стороны - скучно без живых-то врагов. Все сразу становится пресным, тягомотным, разжижающим кровь. Как ни крути, a vivere militare est<Жить значит бороться (лат.).>. Так что, может, и не такую уж брехню несли Энгельс с Марксом про единство и борьбу противоположностей.
- В клоб гробовщика Шримгенхельма? На Большой Миллионной? обрадовался Алехан, отбросил все сомнения и снова превратился в могущественного военачальника. - Так, полковник Гарновский, распрягайте лошадей, кормите людей. К ужину жду вас с обстоятельнейшим докладом и подробнейшим рапортом в трех экземплярах с комментариями. - Потом он замолчал, проглотил слюну и очень по-командирски изрек: - А что, князь, не мешало бы подумать об ужине и нам. И как следует. Надо бы основательнейше закусить и не менее основательно выпить.
Подумали. Основательно. Так что после кофе с коньяком, ликерами и ромом его сиятельство отчалили почивать, а Буров, отяжелевший не столько от выпитого, как от съеденного, до глубины души проникся мыслью, что инициатива наказуема. Однако куда ты денешься - ноблесс оближ, труба зовет, надо ехать. После печеного гуся, паровой козлятины, вкуснейшего шпигованного поросенка искать свидания с поганцем де Гардом. На свою жопу приключений искать. Да уж, наша служба и опасна и трудна...
Выдвигаться на Большую Миллионную было решено ударно, кадрированным взводом, в составе Бурова, Гарновского, тройки графов, двух баронов, одного виконта и пары дюжин чудо-богатырей званием не ниже сержантского. Вооружились, снарядились, расселись по каретам и тронулись, в молчании, отставив разговоры, с твердым намерением пусть даже и не встретить каналью де Гарда, но уж истребить-то его осиное гнездо до самого основания. А гнездо сие представляло собой мрачный, черного карельского камня дом в два этажа. У крыльца было изрядно наблевано, дверь отмечена следами сапог, сквозь зашторенные окна доносились звуки музыки, слышались пьяный смех, крики, мужские голоса, хлопанье в ладоши и кокетливый женский визг. Судя по всему, это был не просто клоб - место отдохновения людей почтенных, обстоятельных, чинно убивающих время в приятном ничегонеделании, но еще и заведение с девочками. Весьма и весьма веселыми, веригами морали не обремененными. Расклад был, надо полагать, обычный - на первом этаже служили Бахусу и Фортуне, на втором - Венере и Морфею, а вот где печатали липовые ассигнации - это был вопрос. Ладно, гадать не стали, быстро отжали дверь, без шума вошли, разом успокоили сунувшуюся было прислугу. Виконт с чудо-богатырями подался блокировать здание, а Буров при Гарновском, баронах и графьях отправился инкогнито в игорный зал - осмотреться. Хотелось, чтобы все было тихо, спокойно, пристойно, без скандала. Как в лучших домах Лондона. Однако без скандала не получилось - в России живем. Только Буров и подчиненные вошли, как из дальнего угла, где метали абцуги<То есть там шла азартная игра. Абцуг - пара карт, раскладываемых банкометом по правую и левую руку.>, с резкостью повысили голос:
- Это черт знает что такое! Карты-то того, крапленые! Господин банкомет, вы шулер! Гнида, сволочь, мизерабль, мерд, дешевая вонючая каналья! Такую растакую твою мать!
Голос этот, гневный и язвительный, показался Бурову знакомым. Невольно он пошел на крик, вгляделся сквозь завесу дыма и не смог сдержать ухмылку удивления - ба, знакомые все лица. Еще какие знакомые: за столом в качестве понтеров сидели секунд-майор Павлик, почти что ротмистр Федя и вечный, судя по всему, поручик Ржевский, а вот банк метал... сказочный самец, невообразимый мужчина, первейший кавалер и ловелас Европы. Все такой же лихой, кучерявый и брюнетистый, как тогда, год назад во Франции. Бурову даже показалось на миг, что время обратилось вспять, что он снова в Париже, в большой разговорной комнате монастыря Святой Магдалины<См. первую книгу.>, а рядом с ним шевалье и маркиз де Сад... Впрочем, не удивительно, события развивались как во Франции, с небольшой лишь поправкой на российский колорит.
- Ну, падла, молись! - Поручик Ржевский между тем закончил выражаться, вскочил и плавно перешел от слов к делу - швырнул колоду банкомету в лицо. Нераспечатанную. Попал хорошо.
- Я? Шулер? Гнида? Сволочь? Мизерабль? Мерд? Дешевая вонючая каналья и падла? - возмутился банкомет, побледнел и тоже, словно уколотый шилом в чувствительное место, вскочил. - Вы, милостливый государь, посмели осквернить честное имя Джованни Джиакомо Казановы, кавалера де Сингальта, персоны, вхожей к ее величеству императрице российской<Казанова действительно встречался несколько раз с Екатериной II. Официальная история утверждает, что общение их хотя и носило доверительный характер, но ограничивалось совместными трапезами и беседами о григорианском календаре.>. И сейчас об этом очень пожалеете. Требую сатисфакции. И немедленной.
При этом он расправил плечи, приосанился и очень мужественно возложил ладонь на эфес шпаги. Красив, ох красив, а уж грозен-то, грозен... Только ведь и поручик Ржевский был не лыком шит.
- Хрен тебе, каналья, а не сатисфакцию! - в ярости воскликнул он и, подавая скверный пример братьям по оружию<Несколько позже, уже в веке XIX, создатель романса "Соловей" офицер Алябьев во время игры в карты поступил точно так же. За что и был разжалован, лишен дворянства и сослан в Сибирь.>, с чувством приголубил Казанову подсвечником. - Получи абцуг!
Подсвечник был массивный, на четыре свечи, размах хороший, по полной амплитуде. Явственно чмокнуло, брызнула кровь, лицо кавалера окаменело. Мужественно, так и не отняв пальцы от эфеса шпаги, он рухнул на пол. До смертоубийства дело, правда, не дошло, помешал парик, кудлатый, добрый, голландской работы. И переменчивое колесо фортуны завертелось в другую сторону: бесчувственного банкомета понтеры потащили из зала, отыгрываться, по своим правилам. Не Европа чай - Азия, Тартария. Буров же, будучи всецело на стороне соотечественников, тут же распорядился, чтоб им дали зеленый свет, - пусть, пусть этот шарлатан, шулер, дамский сердцеед и по совместительству агент инквизиции получит свое. Вот ведь гад, все в своем репертуаре, мало ему тогда настучали по башке на берегах Сены. Теперь вот добавят еще на берегах Невы. И вообще, хрена ли собачьего ему здесь, в России? М-да, интересно, очень интересно...
А вот в заведении Шпрингельхейма, как вскоре выяснилось, ничего интересного не было. Ни станков, ни ассигнаций, ни Уродов, ни Бойцов. Только пьянство, игрища, непотребство и блуд - средней руки, широко раскинутой ноги. Никакой изюминки. То ли Вассерман набрехал, то ли де Гард замел следы - один Бог знает, спросить было не у кого. В общем, прошлись по номерам, навели кое-какого шороху, взяли на недолгую память бочку коньяка и покатили домой. Джованни Джиакомо Казанова, кавалер де Сингальта, двинулся следом - малой скоростью, на четырех костях, захлебываясь кровавыми соплями. Судя по всему, он был не в настроении и не в форме. Не удивительно. Тяжелый день, понедельник...
VII
Вторник начался сюрпризом, на первый взгляд вроде бы приятным - сразу же после завтрака Бурову сделали презент. Ну как презент - уличный мальчишка на глазах у стражников пропихнул посылочку между прутьев ограды, свистнул приглашающе, помахал рукой и стремительно утек. А на пакете том, сделанном изящно, обвязанном галант-нейшей розовой ленточкой, значилось: "Кавалеру Бурову от неизвестной воздыхательницы". Как говорится, пустячок, а приятно. Да ведь только халявный сыр бывает, как известно, в мышеловке.
- М-да, князь, кто-то вас здорово не любит, сразу же сказал Гарновский, вытащил кинжал, потыкал им в посылочку и принялся принимать экстренные меры: презент был с тщанием укрыт овчиной, обернут трижды воловьей шкурой и с бережением, неспешно перенесен под землю к Дронову.