- В это время я сплю, - повторил он, поскольку Ровер не ответил. Но тот все молчал и лишь вилял хвостом, будто извиняясь таким образом.
- Ты знаешь, кто я такой? - спросил колдун. - Я - Псаматос Псаматидес, глава всех псаматистов!* - Он произнес это еще несколько раз, очень гордо и отчетливо, выговаривая каждую букву, и с каждым "Пс" из его носа выдувалось целое облако песку.
* ... Я - Псаматос Псаматидес, глава всех псаматистов! - Он произнес это еще несколько раз, очень гордо и отчетливо, выговаривая каждую букву, и с каждым "Пс" из его носа выдувалось целое облако песку... Сравн. с "он... чрезвычайно ревниво относился к тому, чтобы оно произносилось должным образом". Толкин в шутку обыгрывает тот факт, что в словах "Псаматос", "Псаматидес" и "псаматист", произносимых по-английски "должным образом", т.е. правильно, "П" в "Пс" не произносится. Однако Оксфордский словарь английского языка оспаривает практику опускания "п" в словах с "пс" как "ненаучную, часто ведущую к двусмысленности или вуалированию смысла слова" и, исходя из этого, рекомендует произносить легкое "п" во всех словах, заимствованных из греческого, за исключением psalm и psalter, где "п" не произносится.
Ровер оказался почти погребенным под ним. Пес сидел такой перепуганный и такой несчастный, что песчаному колдуну стало его жалко. Он внезапно перестал смотреть свирепо и рассмеялся:
- Ты очень смешной, малыш! Нет, правда, песик, я не помню, чтобы когда-нибудь видел такую крохотную собачку.
И он снова засмеялся, а затем вдруг посерьезнел.
- Не поругался ли ты в последнее время с кем-нибудь из волшебников? прищурив один глаз, спросил он почти шепотом. И выглядел он при этом таким дружелюбным и таким знающим, о ком идет речь, что Ровер рассказал ему все. Возможно, в этом и не было необходимости, потому что, как я уже говорил вам, Псаматос, вероятно, и так все знал. Тем не менее Ровер почувствовал себя гораздо лучше, рассказывая свою историю кому-то, кто казался таким понимающим и кто, вне всякого сомнения, обладал большим чувством смысла, чем обыкновенные игрушки.
- Это был волшебник что надо, - сказал колдун, когда Ровер завершил свой рассказ. - Старина Артаксеркс*, судя по твоему описанию. Он родом из Персии**. Но, как это бывает иногда даже с самыми лучшими из волшебников, если они покидают свой дом - в отличие от меня, не делающего этого никогда, в один прекрасный день, возвращаясь к себе, он сбился с пути. Первый, кто ему попался, вместо Персии направил его в Першор***. С тех пор он так и живет в тех краях, лишь изредка устраивая себе каникулы, чтобы проветриться. Говорят, для старика он чрезмерно падок на сладкое. И обожает сливы: может съесть до двух тысяч в день. И чрезвычайно увлекается сидром****. Гм... но это я так, к слову...
* ... Артаксеркс... Имя вполне подходящее, если иметь в виду страну происхождения волшебника. Его носили три царя Персии в V и IV веках до н.э. а также основатель династии Сассанидов в III в. н.э.
** ...он родом из Персии... вместо Персии направил его в Першор... Говорят... он... обожает сливы. Может съесть до... Першор - маленький городок недалеко от Эвешема в Ворчестершире. Разумеется, Толкин обыгрывает здесь почти омонимичность названий Персия и Першор, однако важно еще и то, что долина Эвешема славится своими сливами (включая желтую першорскую разновидность) и что брат Толкина Хилари являлся владельцем садовой плантации рядом с Эвешемом, где много лет выращивал сливовые деревья. ("Любит сливы" /plum также - "лакомый кусочек", "сливки"/ свидетельствует еще и о том, что Артаксеркс "падок на сладкое" в переносном смысле слова намек на его многочисленных жен. - Прим. пер.)
*** По-английски "Персия" и "Першор" звучат почти одинаково, так что немудрено, что "первый, кто попался", мог спутать. - Прим. пер.
**** ...увлекается сидром... Весьма популярный в Англии алкогольный напиток, производимый из перебродившего яблочного (в данном случае сливового. - Прим. пер.) сока. Некоторые считают, что лучший сидр производится на востоке Англии, в том числе в долине Эвешема.
Тем самым Псаматос дал понять, что отклонился от основной темы.
- Вопрос в том, чем же я сумею тебе помочь?
- Я не знаю, - сказал Ровер.
- Ты, вероятно, хочешь домой? Боюсь, я не могу вернуть тебе твою прежнюю величину - во всяком случае, не испросив сначала разрешения у Артаксеркса. У меня нет сейчас охоты с ним ругаться. Хотя, думаю, отправить тебя домой я бы мог. В конце концов, Артаксеркс ведь всегда может услать тебя куда-нибудь снова, если ему так уж этого захочется. Впрочем, если он действительно сильно раздражен, то в следующий раз может заслать тебя в какое-нибудь гораздо худшее место, нежели магазин игрушек...
Роверу услышанное совсем не пришлось по вкусу, и пес рискнул сказать, что, если он вернется домой таким маленьким, его, наверное, не признает никто, кроме кота Тинкера, а ему вовсе не хотелось бы, чтобы Тинкер признал его в нынешнем виде.
- Что ж, прекрасно, - сказал Псаматос. - Тогда подумаем о чем-нибудь еще. А кстати, поскольку в данный момент ты опять настоящий, не хочешь ли ты что-нибудь съесть?
Прежде чем Ровер успел сказать: "Да, пожалуйста! ДА!! ПОЖАЛУЙСТА!!!" на песке прямо перед ним возникли крошечная тарелочка с хлебом и мясной похлебкой, и две крошечные косточки - именно того размера, который ему был нужен, и маленькая, доверху полная воды миска, на которой маленькими синими буквами было написано: "Пей, песик, пей". Он съел и выпил все и только потом спросил: "Как вы это сделали?.. Спасибо".
Мысль добавить "спасибо" осенила его внезапно, так как он вспомнил, что волшебники и существа подобного рода, похоже, весьма неравнодушны к таким вещам.
Псаматос только улыбнулся. Ровер же улегся на горячий песок и сразу уснул. И снились ему кости и кошки, которых он загонял на сливовые деревья и которые оборачивались волшебниками в зеленых шляпах, швырявшими в него гигантскими, похожими на мозговые кости сливами. А ветер дул ровно и мягко и наносил песок, засыпая Ровера чуть не выше головы...
* * *
Вот почему мальчики так и не нашли пса, хотя они еще раз специально спустились в бухту, когда малыш обнаружил свою пропажу. На этот раз с ними был их отец. И они искали и искали до тех пор, пока солнце не начало снижаться и не настало время ужина. Тогда отец забрал детей домой, ибо он слышал об этом месте слишком много странного, и не мог позволить детям дольше там оставаться.
Спустя некоторое время мальчику купили обычную трехпенсовую собачку (в том же самом магазине). Но он так и не мог забыть свою маленькую "просящую" собаку, хотя и обладал ею совсем недолго.
Однако это было потом.
А сейчас вы можете представить его сидящим за чаем, очень печального, вообще безо всякой собаки...
...тогда как в это же время далеко-далеко оттуда некая старая дама хозяйка Ровера, так дурно воспитавшая нашего пса в бытность его обыкновенной собакой нормального размера, - пишет объявление о пропаже щенка: "...белый, с черными ушами, откликается на кличку Ровер..."
...а сам Ровер спит себе на песке...
...в то время как Псаматос мало-помалу придвигается все ближе и ближе к нему, сложив свои коротенькие ручки на пухленьком животике...
2
Когда Ровер проснулся, солнце стояло очень низко. Тень от скал пролегла по песку. Псаматоса нигде не было видно.
Совсем близко от пса, поглядывая на него искоса, стояла большая морская чайка, и на какой-то миг Ровер испугался, что она собирается его съесть.
Но чайка произнесла:
- Добрый вечер! Я давно жду, когда ты проснешься. Псаматос сказал, что ты должен проснуться к ужину, но сейчас уже гораздо позже.
- Скажите, пожалуйста, а что я должен делать, мистер Птица? - спросил Ровер очень вежливо.
- Меня зовут Мью*, - сказала чайка, - и я заберу тебя отсюда, как только взойдет луна и появится лунная дорожка. Но перед этим нам надо еще кое-что сделать. Влезай-ка мне на спину - посмотрим, как тебе понравится летать.
* ... Мью... Mew, наряду с gull, означает просто "чайка".
Поначалу Роверу совсем не понравилось летать.
Это было еще терпимо, пока Мью держался близко к земле, скользя ровно и спокойно на недвижных, широко раскинутых крыльях. Но когда он пулей выстреливал вверх или мгновенно бросался из стороны в сторону, каждый раз под разным углом, или падал вниз внезапно и круто, будто собираясь нырнуть в море, маленький пес, у которого в ушах завывало от ветра, больше всего на свете мечтал очутиться опять в безопасности на твердой земле.
Он несколько раз сказал об этом, но в ответ услышал лишь: "Держись крепче! Мы еще и не начинали!"
Так они полетали недолго, и Ровер только-только начал привыкать - и немного уставать, как вдруг: "Стартуем!" - вскричал Мью, и пес чуть не "стартовал" со спины. Потому что Мью, как ракета, взмыл ввысь и с огромным ускорением взял курс прямо по ветру.
Вскоре они были уже так высоко, что Ровер смог увидеть, как далеко-далеко за темными холмами солнце заходит прямо за край земли. Они устремили свой полет к гигантским черным скалам, так круто обрывавшимся в море*, что нечего было и думать по ним карабкаться. Ничего не росло на их гладкой поверхности, покрытой каким-то белесым, тускло светившимся в сумерках налетом. У подножия гулко плескалось и хлюпало море. Сотни морских птиц ютились на узких скальных уступах. Одни перекликались скорбными голосами, другие сидели безмолвно, нахохлившись. Время от времени какая-нибудь из них вдруг срывалась со своего насеста, чтобы выписать в воздухе кривую перед тем, как нырнуть в море - такое далекое, что его волны казались сверху всего лишь морщинками.
* ...гигантским черным скалам, так круто обрывавшимся в море... Рядом с Файли находятся Спитон и Бэмптон, известные своими отвесными обрывами (высотой 400 футов) - местами гнездовий бесчисленных морских птиц. Правда, эти обрывы меловые, а не черные. Множество необитаемых островов с подобными обрывами и колониями птиц расположены вдоль северного побережья Англии.
Это было жилище Мью, и ему перед отлетом нужно было повидаться кое с кем из своего народа, и самое главное - со старейшими, самыми уважаемыми Черноспинными чайками: он должен был взять у них кое-какие послания. Итак, он оставил Ровера на одном из уступов, гораздо более узком, нежели дверная приступка, и велел ему ждать и не сваливаться.
Можете быть уверены, что Ровер приложил все усилия к тому, чтобы не свалиться, с трудом удерживаясь под сильными боковыми порывами ветра, и что все это ему совершенно не нравилось. Он жался к самой поверхности скалы и поскуливал. Словом, это было ужасно неприятное место, никак не предназначенное для пребывания там заколдованных и одолеваемых заботами маленьких собачек.
Наконец отсветы солнца полностью растаяли в небе. С моря поднялся туман, и в сгущающейся тьме начали загораться первые звезды. И вот, оставив море далеко внизу, круглая и желтая, над туманом всплыла луна и проложила по воде сверкающую дорожку.
Вскоре возвратился Мью и подхватил Ровера, который уже начал было дрожать от страха. После холодной скалы перья птицы показались ему такими теплыми и уютными, что пес зарылся в них как можно глубже.
И вот Мью подпрыгнул высоко в воздух над морем, и все чайки сорвались со своих уступов и издали, прощаясь, пронзительный крик, в то время как Мью с Ровером уже устремились прочь от берега вдоль лунной дорожки, протянувшейся теперь прямиком к темному краю мира.
* * *