Дальше все пошло как по маслу. Тори в верховых бриджах, не важно, мужского или женского пола, всегда были для мистера Боггиса легкой добычей. Две минуты у него ушло на страстный панегирик в защиту крайнего правого крыла консервативной партии, еще две минуты - на осуждение социалистов. В качестве решающего довода он привел случай, когда социалисты внесли на рассмотрение билль об отмене кровавых видов спорта. После чего он поделился с собеседницей своей идеей рая ("только не выдавайте меня епископу, дорогуша"): рай - это место, где можно охотиться на лису, оленя или зайца с большими сворами неутомимых собак от зари до зари, все дни недели, включая воскресенье.
Говоря все это, он внимательно наблюдал за нею и подметил, что чары начинают действовать. Женщина заулыбалась, обнажив огромные желтоватые зубы.
- Мадам! - вскричал он, - умоляю, не давайте мне завестись на тему социализма.
Тут она разразилась гоготом и своей красной ручищей с размаху так хлопнула его по плечу, что он еле удержался на ногах.
- Заходите! - гаркнула она. - Не знаю уж, какого черта вам надо, но давайте заходите!
К сожалению и к великому его удивлению, во всем доме не нашлось ничего представляющего ценность, и мистер Боггис, который никогда не тратил время впустую на бесплодных территориях, скоро извинился и откланялся. Весь визит в целом занял меньше пятнадцати минут, в точности столько, сколько случай заслуживал, сказал он себе, залезая в машину и трогаясь с места.
Дальше шли только фермерские дома, до ближайшего было с полмили по главной дороге. Это было большое деревянно-кирпичное здание солидного возраста, почти всю его южную стену закрывало роскошно цветущее грушевое дерево.
Мистер Боггис постучал в дверь. Подождал. Никто не отозвался. Он еще раз постучал, но, не получив никакого ответа, обогнул дом, надеясь найти хозяина где-нибудь в коровнике. Там он тоже никого не нашел. Он подумал, что хозяева, вероятно, еще не вернулись из церкви, и стал заглядывать в окна - не увидит ли что-нибудь интересненькое. В столовой - ничего. В библиотеке тоже. Он подошел к следующему окну, и там, в гостиной, под самым его носом, в небольшой нише, образуемой окном, он увидел красивейшую вещь полукруглый карточный столик красного дерева, с богатой фанеровкой, стиля Хепплуайт, работы приблизительно 1780 года.
- Вот оно, - произнес он вслух, плотно прижав лицо к стеклу. Недурно, Боггис.
Но это еще не все. Там стоял стул, одинокий стул, и, если Боггис не ошибался, еще более высокого качества, чем стол. Тоже Хепплуайт, так ведь? Боже, какая прелесть! Сквозная спинка украшена резьбой тончайшей работы жимолость, чешуйки, гладкие розетки, сиденье из настоящего камыша, ножки обточены самым изящным образом, а задние - изогнутой формы, и это особое изящество линий о многом говорило. Словом, изысканный стул.
- Еще до конца дня, - тихонько пробормотал мистер Боггис, - я буду иметь удовольствие сесть на это восхитительное сиденье.
Ибо без этого обряда он никогда не покупал стульев. Это была его излюбленная проверка, и надо было видеть, как осторожно он усаживается на стул, ожидая ощущения "податливости" и умело определяя любую неизмеримо малую степень усыхания, которое годы причинили ласточкиным хвостам на стыках соединений.
Однако никакой спешки нет, сказал он себе. Он сюда еще вернется, у него полдня впереди.
Следующая ферма стояла на отшибе, ближе к полям. Чтобы машина не бросалась в глаза, пришлось оставить ее на главной дороге и пройти около шестисот ярдов по проселочной, которая вывела его прямо на задний двор. Эта ферма, как он сразу заметил, была значительно меньше предыдущей, и особых надежд он на нее не возлагал. Беспорядочно разбросанные строения выглядели неопрятно, да и сараи явно требовали ремонта.
В углу двора тесной группой стояли трое мужчин, один держал на сворке двух крупных черных борзых. Завидев идущего в их сторону мистера Боггиса в его черном костюме с пасторским воротником, они разом замолчали и словно окаменели и так, молча, в оцепенении стояли, обернув к нему лица и с подозрением глядя на него.
Старший из троих, коренастый, с широким лягушачьим ртом и маленькими бегающими глазками, был Рамминс, чего мистер Боггис, разумеется, не мог знать. Он и был хозяином фермы.
Высокий парень, у которого что-то было не в порядке с одним глазом, был его сын Берт.
Низенького плосколицего мужчину с узким в морщинах лбом и непомерно широкими плечами звали Клод. Клод заглянул к Рамминсу в надежде выманить у него кусок свинины или уже ветчины из свиньи, которую хозяева забили накануне. Клод отлично знал, что забили - визг ее разносился на всю округу, - и он знал также, что для этого требуется разрешение властей, а у Рамминса его нет.
- Мое почтение, - обратился к ним мистер Боггис, - прекрасный денек, не правда ли?
Никто из троих не шевельнулся. В этот момент все они думали одно и то же: священник явно не из местных, он подослан, чтобы разнюхать, чем они тут занимаются, и донести властям.
- Какие красивые собаки, - продолжал мистер Боггис. - Должен сказать, сам я никогда собачьими бегами не увлекался, но мне говорили, что бега борзых - занятие очень увлекательное.
Снова ни звука в ответ. Мистер Боггис быстро перевел взгляд с Рамминса на Берта, с него на Клода, потом опять на Рамминса и заметил на лицах у всех одинаковое, не поддающееся определению выражение: нечто среднее между ухмылкой и дерзким вызовом - презрительно искривленный рот и глумливая складка около носа.
- Осмелюсь узнать, не вы ли владелец фермы? - обратился ничуть не обескураженный мистер Боггис к Рамминсу.
- А что вы хотите?
- Прошу прощения за то, что беспокою вас, тем более в воскресенье... Мистер Боггис протянул свою визитную карточку, Рамминс взял ее и поднес к самому лицу. Двое других не шелохнулись, но, как по команде, скосили глаза, пытаясь прочесть, что там написано.
- Так что вы хотите-то? - переспросил Рамминс.
Второй раз за день мистер Боггис весьма пространно рассказал про цели и идеалы Общества сохранения редкой мебели.
- У нас ее нету, - сказал Рамминс, когда мистер Боггис кончил. - Зря время теряете.
- Нет, погодите, сэр. - Мистер Боггис поднял кверху палец. - В последний раз эти слова я слыхал от старого фермера в Сассексе, а когда он наконец впустил меня в дом, знаете, что я увидел? Старый грязный стул в углу кухни, который, как потом выяснилось, стоил четыреста фунтов! Я помог ему продать его, и он купил себе новый трактор.
- Что вы такое несете? - вмешался Клод. - Нет такого стула на свете, чтоб стоил четыреста фунтов.
- Извините, - строгим тоном возразил мистер Боггис, - в Англии сколько угодно стульев, которые стоят вдвое дороже. И знаете, где они все? Они пропадают зря на фермах и в загородных особняках по всей Англии, и владельцы используют их как приступочки и лесенки и становятся на них сапогами, подбитыми гвоздями, чтобы достать с верхней полки банку варенья в кладовке или повесить картину. Я вам говорю чистую правду, друзья мои.
Рамминс беспокойно переступил с ноги на ногу.
- Вы хотите сказать, что вам нужно только зайти внутрь, постоять посреди комнаты и посмотреть вокруг себя?
- Именно. - Мистер Боггис наконец начал догадываться, в чем состоит затруднение. - Я не собираюсь заглядывать в ваши буфеты и кладовые. Я только хочу взглянуть на мебель - не скрываются ли тут у вас случайно сокровища, чтобы я мог написать о них в журнал нашего Общества.
- Знаете что? - сказал Рамминс, сверля его своими маленькими злобными глазками. - Сдается мне, вам самому охота что-нибудь такое купить. А то с чего бы так утруждаться.
- Куда мне. Хотел бы я иметь для этого деньги. Конечно, если бы мне что-то очень приглянулось, да к тому же не слишком дорогое, я бы, может, и соблазнился... Но, увы, это случается редко.
- Ладно, - проговорил Раммиис. - Большой беды от погляда, наверное, не будет, коли это все, что вам надо.
И он направился через двор к задней двери дома, мистер Боггис за ним, а вслед потянулись остальные - сын Берт и Клод с двумя собаками. Все они прошествовали через кухню, где из мебели имелся лишь дешевый сосновый стол с лежащей на нем куриной тушкой, и очутились в довольно большой, невероятно грязной комнате.
И там!.. Мистер Боггис заметил его в первое же мгновение, он замер на месте и, потрясенный, издал какой-то хриплый всхлип. Он простоял так по меньшей мере пять, десять, пятнадцать секунд, вытаращившись с идиотским видом, не смея поверить своим глазам. Невероятно. Это не могло быть правдой! Но чем дольше он глядел, тем реальнее это становилось. В конце концов, вот он, стоит себе у стенки, прямо перед ним, настоящий, прочный, как этот дом. Кто бы мог ошибиться в данном случае? Правда, он выкрашен белой краской, но это ничего не меняет. Ну, выкрасил какой-то болван. Краску легко отчистить. Боже ты милостивый! Только посмотрите на него! И чтобы в таком месте!
В эту минуту мистер Боггис вдруг осознал, что вся троица, Рамминс, Берт и Клод, стоят кучкой около камина и внимательно наблюдают за ним. Они заметили, как он остановился, и перевел дыхание, и вытаращил глаза, и, наверное, заметили, как он покраснел, а может быть, побледнел. В любом случае они видели вполне достаточно, чтобы испортить ему игру, если он немедленно не примет мер. В мгновение ока мистер Боггис прижал руку к сердцу, пошатнувшись, добрался до ближайшего стула и, тяжело дыша, хлопнулся на него.
- Что с вами? - спросил Клод.
- Ничего, - с трудом выговорил мистер Боггис. - Сейчас пройдет. Будьте добры, стакан воды. Это сердце.
Берт принес ему воды и остался стоять рядом, глядя на него с бессмысленной ухмылкой.
- А я уж было подумал, вы что-то увидали. - Широкий лягушачий рот Рамминса растянулся еще на какую-то долю, обнажив в хитрой усмешке пеньки нескольких обломанных зубов.
- Нет, нет, - запротестовал мистер Боггис. - Конечно же нет. Просто сердце прихватило. Извините, пожалуйста. Это у меня бывает, но быстро проходит. Через пару минут все будет в порядке.
Надо выиграть время, чтобы подумать, сказал он себе. Что еще важнее, нужно время, чтобы сперва полностью успокоиться, прежде чем он откроет рот. Осторожнее, Боггис. И главное, сохраняй спокойствие. Эта люди невежественны, но они не дураки. Они недоверчивы, подозрительны и хитры. И если это правда... нет, это не может быть правдой, не может...
Он прикрывал глаза рукой, как будто от боли, и сейчас опасливо и незаметно чуть-чуть раздвинув пальцы и взглянул в щелку.
Ошибки нет, он тут, стоит по-прежнему на месте, и теперь-то мистер Боггис всмотрелся в него как следует. Да! С первого взгляда он определил правильно. Никаких сомнений быть не может! Невероятно!
То, что он видел перед собой, было предметом мебели, за который любой знаток выложил бы какие угодно деньги. На непосвященного он, вероятно, не произвел бы должного впечатления, особенно в теперешнем виде, покрытый белой краской и слоем грязи. Но для мистера Боггиса это была мечта антиквара. Он, как и любой торговец мебелью в Европе и Америке, знал, что среди самых известных и желанных образцов английской мебели восемнадцатого века числятся три знаменитых "чиппендейлских комода". Он знал их историю в обратном порядке, то есть что первый из них был обнаружен в 1920 году в доме на Мортон-ин-марш и в том же году продан на аукционе Сотби; что два другие объявились год спустя на том же аукционе и оба поступили туда из Рэйнем-холла, Норфолк. Все принесли баснословный доход. Он не мог вспомнить точно, сколько именно давали за первый, да и за второй тоже, но знал наверняка, что последний проданный пошел за три тысячи девятьсот гиней. И было это в тысяча девятьсот двадцать первом! Сегодня же комод стоил бы десять тысяч фунтов! Кто-то (мистер Боггис не мог вспомнить фамилию) не очень давно тщательно изучил историю этих комодов и доказал, что все три вышли из одной мастерской: фанеровка сделана из одного и того же бревна и при сборке использовался один и тот же набор лекал. Счетов к ним не нашлось, но все эксперты сошлись на том, что эти три комода могли быть выполнены только руками самого Чиппендейла на пике его карьеры.