— Вот здесь он стоял, — Риция указала на проход между стеллажей, — и, понимаешь, в нем было что-то не то, что-то неестественное. Я так испугалась, что даже не поняла, что именно. Какая-то диспропорция что ли?6.. Не свети на меня, я ослепну.
Он отвернулся. Все было самое обыкновенное, как везде, и до тоски заброшенное.
— Скорее всего, тебе все-таки показалось, — сказал он, — жаль, что ты была одна, и подтвердить твои слова никто не может.
— Я была не одна, — тихо проговорила Риция.
— Что? — Ольгерд обернулся к ней, ее черные глаза сверкнули в свете луча, — с кем же ты была?
— С Патриком, — призналась она, — он тоже его видел.
— Почему ты сразу не сказала?
— Не хотелось скандала. Конс запросто может уволить Патрика за нарушение техники безопасности. Ты же меня не выдашь, дядя Ол?
— Нет, — сказал он хмуро, — зато я выдам вам обоим. Где этот мальчишка? Наверху?
— Нет. Он в Менгре. К нему мать прилетела.
— Тогда тебе.
— Мне? — Риция усмехнулась, — это всегда пожалуйста. Обожаю, когда ты меня воспитываешь.
— Не смей спускаться в подземелье одна, — сказал он угрожающе.
— Хорошо, не буду, — тут же согласилась она, — только я была не одна.
— Не смей спускаться в подземелье ни с кем, кроме меня и Конса, — добавил он.
— И отца? — уточнила Риция насмешливо.
— Твой отец такой ерундой не занимается. Только я и Конс, поняла? Никаких Патриков. Никаких Кера и Ру Нрисов.
— Послушай, — Риция мгновенно стала серьезной, — я согласна ходить только с тобой… сам знаешь… но ты, видно, забыл, что через две недели тебя здесь не будет.
Забыл. В голове не укладывалось, что его здесь не будет. Но когда-то надо было со всем этим порвать.
Потом они услышали стон. Или чей-то глубокий и вымученный вздох. Как будто сами стены глубоко вздохнули.
— Господи… — Риция окаменела, — что это?!
— Тише!
— Ты слышал, он стонет!
Волосы под шлемом норовили встать дыбом. Ольгерду показалось, что они находятся в чреве огромного стонущего животного, проглоченные живьем, и по стенкам уже течет желудочный сок. Он еще раз поразился мужеству этой девочки, добровольно рискующей собой каждый день. Рядом с ней бояться было особенно стыдно.
— Чур меня, — усмехнулся Ольгерд, опомнившись, — когда роботов-проходчиков долго не смазывают, они именно так и скрипят.
— Ты уверен?
— Уверен. И заниматься этим должен твой Патрик. Вместо того чтобы лазить тут и пугать бедных призраков.
— Что будем делать? — спросила Риция успокоившись, — вскрывать сейфы?
— Пожалуй, — кивнул он и достал из рюкзака лазерную отмычку.
Они потратили полдня в этом сыром душном склепе, копаясь в истлевшей рухляди. Похоже, хозяева спихивали в эту комнату всё, до чего не доходили руки выбросить: старые приборы, архивы и радиохлам. Так он убил день, так он убил уже не один год.
Ольгерд смотрел на Синелу, примеряющую вечернее платье. Он поймал себя на том, что его не оставляет тревога, что у него скверное настроение, и давно пора себе признаться, что всё их счастье, теперешнее и будущее — только замок на песке, который вот-вот рухнет. Он постарался улыбнуться.
— Когда ты его купила?
— Сегодня.
Платье было такое же синее, как ее глаза. А глаза у нее были, как два озера, два синих озера в зеленом лесу с черничником, о котором он так долго мечтал.
— Тебе очень идет, — сказал он.
— Знаешь, я тебе все-таки не пара, — заявила она неожиданно и вздохнула, рассматривая себя в зеркале.
— Это еще почему? — нахмурился Ольгерд.
— Посмотри на себя. Ты — бог. Ты невозможно красив. Иногда мне просто страшно, до чего ты красив.
— Это я слышал много раз. Ну и что я имею с этого?
— Не знаю… Просто я сейчас подумала, что встану рядом с тобой на приеме…
— Разумеется, встанешь.
— Я ненормальная, Ол. Надо было забыть тебя сразу же, еще на карнавале.
— Слава богу, этого не случилось, — сказал он с усмешкой.
Леций, как обычно, возлежал в своей теплой ванне, устало щуря глаза. Конс смотрел на него с привычным раздражением и жалостью. Он один знал, что представляет из себя его брат. Леций давно уже поизносился и растратил былую силу, здоровье его совершенно расшаталось, нервы тоже. Он тщательно это скрывал, выдерживая свой имидж Верховного Правителя, неуязвимого, непобедимого, непогрешимого и неуловимого, и только Конс знал, что этот неуловимый Леций пропадает не по делам, а в теплой ванне.
— Черт возьми, почему ты не скажешь Флоренсии?
— Она возьмется ремонтировать меня так активно, что все об этом узнают.
— А ты собираешься скрывать это вечно?
— Во всяком случае, пока не найду себе замену.
— На кого же ты рассчитываешь? — усмехнулся Конс.