– Иди ты знаешь куда вместе с писателем этим! – я бросила трубку и повалилась на кровать.
Мне казалось, что еще чуть-чуть – и меня хватит удар. Это ведь какой же кошмар-то! Если закрыть глаза на временную непараллельность наших свиданий, то мы знакомы всего-то несколько дней. А как далеко все зашло!
Я побрела на кухню, с силой запихнула в себя яичницу с бутербродом, потом вернулась в комнату, написала всем заказчикам, что улетела в отпуск, и потратила остаток дня на просмотр скачанного из сети документального многосерийного фильма о Второй мировой войне. В десять вечера, вдоволь налюбовавшись Сталиным в интерьерах ставки Верховного главнокомандования, я выпила рюмку валерьянки и легла спать.
Утром я ожесточенно давила на звонок Натанычевой квартиры.
– Заходи, – тихо сказал он, появившись на пороге в каком-то допотопном костюме семидесятых годов. – Все твои измерения в норме. Сейчас заполню координатную сетку и отправлю тебя.
Я прошла в комнату, села на ковер и посмотрела на Натаныча. Выглядел он, прямо сказать, неважно.
– А что с тобой случилось-то? – спросила я, подтягивая к себе за провода электроды. – Ты, может, переутомился? Ты вообще, зачем по ночам все время работаешь? Ляг хоть, поспи немного.
Он закивал головой и, ссутулившись, стал вводить в компьютер координаты.
– Да, да… Посплю… Да, да… – бормотал он и быстро шлепал по кнопкам. – Надо, надо мне сделать перерыв… Ну вот. Готова? Тебя туда до вечера?
Я кивнула. И сообщив мне, что время возврата – 18.30, Натаныч отправил меня на дачу.
Как и было запрограммировано, я появилась не в большой комнате, где мы расстались перед завтраком, а возле окна в спальне. За ту минуту, которую я отсутствовала в 1937 году, Сталин успел дойти до места моей телепортации, и теперь я оказалась на ковре прямо возле него.
Посмотрев на меня не дольше секунды, он в ярости схватил меня за плечи и, поставив на ноги, сильно сжал:
– Я же сказал, чтобы ты пришла сразу!!! Сколько времени тебя здесь не было?!
Мне показалось, что еще немного – и я начну дымиться под его взглядом. Может, наврать ему, что я отсутствовала час?… Или два?… Или уже не нарываться и выступить с чистосердечным признанием? Я еще раз посмотрела ему в глаза и поняла, что он испытывает острое желание мне двинуть.
– Сутки, – на свой страх и риск шепнула я и попыталась выдернуться.
Но он не отпускал меня:
– Тебя сутки не было?! А где ты была эти сутки?! Где?!
– По магазинам ходила, – продолжала я лепетать вполголоса.
– Так! Пойдем! – Он выволок меня за руку из спальни и швырнул на стоявший посреди комнаты стул. – Сиди здесь! И отвечай мне на все вопросы, которые я задавать буду!
Он набил трубку, закурил и сел на диван. Ситуация стала принимать формат допроса с пристрастием. Я попыталась что-то сказать, но он оборвал меня на полуслове:
– Говори. С кем ты живешь в 2010 году?
– С сыном. – Я лихорадочно думала, как мне вернуть его благорасположение, но от испуга мне в голову ничего не лезло.
– Подробнее! Сколько ему лет, где он учится?
– Ему двадцать лет. Он окончил второй курс факультета журналистики. Подрабатывает в газете.… Ну, сейчас так принято. Почти все подрабатывают, когда учатся…
– Он не женат еще?
Я помотала головой:
– Нет. Но у него есть любимая девушка. Он сейчас с ней отдыхать поехал… В страну какую-то, ее у тебя на карте еще нет…
– Кем ты работаешь? – его тон не оставлял мне никакой надежды на начало мирных переговоров.
– Переводчиком… Переводчиком работаю… В разных местах. Так удобно, чтобы дома быть все время…
– И какие языки ты знаешь?
– Я… Это… Английский, немецкий, французский… Турецкий еще, вот…
Видимо в этот момент Сталин подошел к наиболее интересной для него фазе разговора, так как в его голосе зазвучали уже даже не стальные ноты, а какие-то титановые:
– А муж? Куда и когда муж твой подевался?
Тут я уже не выдержала нервного напряжения и начала говорить на повышенных тонах:
– Я его бросила в девяностые годы! Потому что он хотел эмигрировать! А я ненавижу, понимаешь, ненавижу эмигрантов!
– И куда же он уехал, позволь поинтересоваться?!
– В Италию!
– К Муссолини?! – автоматически спросил Сталин.
Не сдержавшись, я расхохоталась:
– Нет! К Гарибальди!
Он швырнул трубку в стоявшую на столе пепельницу:
– Быстро иди сюда!
Услышав, что казнь неожиданно заменена пыткой, я обрадовалась и в одно мгновение переместилась на диван. Сталин, видимо сильно колеблясь между желанием меня обнять и потребностью покончить со мной в сжатые сроки, буквально задушил меня в приступе страсти. И поскольку, как я поняла, мне было разрешено без ограничений проявлять свои чувства, я не стала себя сдерживать и вылила на него поток любовных признаний.
Немного успокоившись, он сказал:
– Я тебя пристрелю когда-нибудь. Говори наконец, почему ты меня обманула!
– Ну, ты же сам послал меня гардероб обновлять, – завиляла я хвостом. – Вот я и решила ненадолго отлучиться. Потом… Потом вернулась, а машина времени сломалась. Мне пришлось ждать, когда ее починят. Я страдала и смотрела хронику войны, чтобы хоть как-то быть к тебе поближе. А утром наконец-то переместилась сюда.
Он посмотрел на меня, и в его взгляде промелькнуло что-то очень отдаленно напоминающее зачатки нежности:
– Не смей, понимаешь, не смей больше так делать! Я же все равно узнаю, сразу ты вернулась или нет.
– Я… Я тебе обещаю… – поспешно ответила я и с радостью согласилась на его предложение пойти и наконец-то позавтракать.