теперь вы дрожите сильнее прежнего. Естественно. Ведь теперь вы
представляете себе вещи, которые могут с вами произойти. И вы мне
расскажете о них.
- Я не знаю... - в эту же секунду Аннет ощутила щекой
прикосновение чего-то острого.
- Сконцентрируйтесь, миссис Лоутон. Дернитесь - останется
шрам, видеть который на вашем лице не хочется даже мне. Что я
скажу в день страшного суда, отвечая на вопрос Всевышнего о том,
почему я изувечил венец Его творения? Эталон благолепия? Божьей
любви? Неужели вы считаете, что мне хватит смелости сказать
Создателю, что таковы были правила? Возьмите себя в руки. Вопрос
вы помните.
- Вы изнасилуете меня.
- И так всегда, Аннет. Самые прилежные ученицы оказываются
самыми глупыми. Они делают то, чему их всю жизнь учили: впитывают
в себя, не пытаясь вникнуть в суть получаемой информации. По-
настоящему же светлый ум наоборот - страдает нехваткой усердия.
Ему не нужно копать глубоко, это происходит само собой. Но те
усилия, которые требуются для восхождения по лестнице, ведущей к
спасительному просветлению, отсутствуют вовсе. Природа. Она не
порождает идеалы.
- А как же вы?
- Вы мне льстите, миссис Лоутон. И речь идет не обо мне.
Скажите, вы хотите, чтобы я надругался над вами?
- Нет, - дыхание рывками выдавливало ужас.
- Тогда почему вы думаете, что я позволю себе это? Вы
считаете, что моя цель - растоптать вас. Верное умозаключение. Но
растоптать, не отняв души. Более того, насытив ее до состояния
полного созидания. Абсолютного равновесия.
Острие отпрянуло. А к щеке прижались влажные губы. Все тело
Аннет невольно содрогнулось. Ее накрыло теплыми волнами.
Рассудок окончательно покинул и без того затуманенную голову.
Левая рука Эйса скользнула по волосам и тыльной стороной ладони
одарила вниманием другую щеку. Дрожь становилась неумолимой.
Напоследок, он шепнул лишь:
- Я спасу тебя.
Послышался щелчок наручников. И только равномерно
затихающий стук каблуков, растворяющийся во тьме с ароматом
"мучителя"...
Эйс. На подоконниках детства.
Я начинал потеть всякий раз, когда видел итог своей работы.
Не столько от страха, сколько от восторга. Когда вносился
последний штрих, я принимался за увековечивание своего деяния.
Садился и рисовал. Вот он, Закери Мозли...Зак...
Каким же беспомощным он кажется, когда у него полный рот
бутылочных осколков, все тело в сигаретных ожогах, а его
стеклянные глаза смотрят на меня без былого презрения. Завтра
его найдут. Именно на завтра и запланировано возрождение. Из
безликого алкаша и педофила Зак превратится в мученика, его