..Когда-то, давным-давно, они немножко повздорили, но уже через пять минут Руно обнял ее:
- Золотая ты моя! С тобой не соскучишься!
Помнится, она обиделась тогда на эти слова. А ведь была в них своя правда. Она ссорилась с Руно, терзалась, осуждала, плакала, сердилась, теряла его и вновь обретала, но соскучиться с ним было невозможно. Ни в печали, ни в радости. С того самого дня, когда он признался там, в институтском парке, что тоже любил ее все эти четыре года... когда она поверила в свое невероятное, немыслимое, прямо-таки сказочное счастье... когда Руно на глазах ошарашенных студентов на руках унес ее из института невесомую, потерявшую голову от восторга... с того самого дня жизнь ее была праздником. Это и понятно, если два человека созданы друг для Друга. Конечно, были трещинки, были раздоры, на то она и жизнь. Он ревновал ее к земле, она его-к небу. Он не мог жить без космоса, она-без него. Ради нее он оторвал от себя космос, а вместе с космосом и частицу души- она бросила научную работу, вспорхнула и полетела за ним в Якутию. Да, разное бывало. Разное, из чего и состоит счастье. Но жизнь ее с Руно всегда оставалась прямой. Без него все запуталось.
Защита диссертации, не доставившая радости, оказалась только средством - не целью. Чего-то ждет Жюль, которого она, сама того не желая, обнадежила. Где-то носится со своей непримиримостью Церр-и всюду ссылается на неe как на высшего судью в деле Руно. А главное - она запуталась в себе. Начать с того, что человек, виновный в смерти другого человека, недостоин любви. Так ли это? Да и виновен ли?
Суд сказал: невиновен. Почему же она вправе иметь особое мнение?
Церр говорит: цель общества- благополучие. Руно говорит: расцвет личности.
Но ведь и Жюль, которому она еще вчера готова была сказать "да",-" тоже за расцвет личности. И если Руно все-таки в чем-то сдерживал себя, то Жюль-пример полной, стопроцентной реализации всех заложенных в человеке возможностей. И Жюль рисковал, еще как... правда, только собою, не другими. Но если бы у него была жена, получилось бы, что и другими тоже. Так в чем же разница? Почему Жюль стал в ее глазах чуть ли не эталоном, а Руно?.. Her!
Она ничего не скажет Жюлю. Он любит ее преданно и безответно, он всем хорош, не хватает в его характере лишь; одного - "перца", как говорили в старину. С ним соскучишься. А женщина ищет в любви страстей. Тихой гавани, но и страстей одновременно, такое уж она нелогичное; существо, женщина. Да и того проще: она не любит Жюля. И едва ли полюбит. Кто выдержит сравнение с Руно?
Как они жили в Якутии! Какой полной, яркой, праздничной жизнью! Ради недели такой жизни она и сейчас не моргнувши готова отдать все пять лет последующего прозябания. Но в этом благоденствии уже созревала драма:. Церр, Анита, рыбки, яхты, шашлыки -и Руно с его космическим размахом.
Да, она не может забыть этот маленький гроб, эти черные головни на песке. Но при чем тут она? И почему, если даже Руно виноват... если на минуту допустить, что он виноват... почему расплачиваться своим счастьем должна она?..
Мороженое давно растаяло. Игорешка смотрел на нее во все глаза и ждал. Да Нора и сама ждала от себя какогр-то решения. Какого? Последнее время она стала пугающе рационалистична.
Рассуждает, анализирует, взвешивает... Это к добру не; приведет.. Она была счастлива только тогда, когда слушалась, сердца. Если бы там, в аллее, та, юная Нора принялась рассуждать, позволительно ли девушке первой признаться, в любви почти незнакомому человеку, что осталось бы и в жизни? А она ляпнула: "Я вас полюбила с первого взгляда".
"Вот так; дорогая моя Нора. Сердце не ошибается. Не потому ли машины, неизмеримо более сложные, чем мозг, никак не могут угнаться за человеком в решении задач со многими неизвестными? И не потому ли так тревожно на сердце? Потеряв друг друга, мы оба потерялись, ради чего? РАДИ чего жертвовать лучшим, что подарила нам жизнь, любовь? Ради идеалов? А если Церр не прав? Если идеалы ошибочны? Да и какие там идеалы! Слова... Звуки...Разве это объяснишь мальчишке?"
- Да, я люблю его, Игорешка; Люблю... но... не так все просто. И давай договоримся вернуться к этому разговору через полгода. Хорошо?
- Хорошо, мамочка. Я только хочу, чтобы ты знала: я тоже люблю отца. А ты можешь дать мне одно обещание?
- Смотря какое, - улыбнулась Нора.
- Дождаться, пока папа вернется с бакена. И все решить вместе. Мне кажется, когда он будет рядом, ты решишь... правильнее.
"Да он и впрямь совсем взрослый!" - ужаснулась Нора, приглаживая его вихры.
- Я сыграю тебе два кусочка из моего фортепьянного концерта. Только не суди слишком строго -я сам чувствую пробелы. Вот слушай...
Он поднял крышку рояля.
С первых же тактов музыка взбудоражила ее азартом, жаждой дерзания, порывом в неизвестное.. Маленький гордый человек рвется ввысь, плечами раздвигает глубины мироздания, проникает в иные миры и, пораженный, останавливается на пороге новых далей, неприступных далей. Они манят, зазывают, но человеку известно, какова назначена цена... И вот он стоит перед дилеммой: остаться жить или исполнить долг ценою жизни Там, позади, свет, радость, счастье, пышные облака, шум сосен над головой и любимая, раскинув руки, бегущая навстречу. А впереди мрак, небытие- и лишь исполненный- долг. Что такое долг? Слово...
Звук... Но за этим звуком - вся твоя жизнь.
Ей представился черный беспросветный овал неба, раДужные полосы вокруг-- и яркая голубая черта; отделяюнщя жизнь от смерти. Человека от бездны...
Крышка рояля захлопнулась.
Время, отведейное на подготовку, истекло. Кажется, он предусмотрел все. Руно Гай глянул на часы: три четырнадцать по московскому.
Если удастся задуманное, через сорок пять минут он пожмет руку Ларри Ларка, "неистового Ларри", которого никогда не видел, хотя и преклонялся перед ним всю жизнь.
А если не удастся, что ж... Это никому не принесет вреда.
Ровно в четыре включится радио, вызовет Другоевича я объяснит ситуацию. В четыре ноль пять вторая ремонтная лодка, заранее запрограммированная, откроет снаружи заклинившийся люк и перевезет пленников "Профессора Толчинского" на бакен. В четыре двадцать они уже прочтут его записку: что и как делать им на бакене в ожидании спасательного судна.
Если же замысел удастся осуществить, но сам он пострадает, тогда... тогда они обойдутся и без него, и без лодки, и без бакена. В этом случае лодка не откроет люк, чтобы они, чего доброго, не вздумали оказывать ему помощь или хоронить останки, и Другоевичу, хочешь не хочешь, придется взять курс на сближение со спасателем. "Толчинский" разовьет приличную скорость и выиграет почти двое суток - для больного время весьма существенное, если учитывать, что каждый толчок отдается мучительной болью.
А других вариантов быть не может.
Единственное, в чем он виноват перед Другоевичем,- маленькая комедия с радио. Вероятно, они грешат на антенну; это стало уже своего рода традицией - валить все на антенну. Зато руки развязаны. А иначе ему пришлось бы долго и нудно объясняться с Другоевичем, и все равно Другоевич не дал бы согласия. Да и кто согласится на такое? Однако Руно надеялся, Другоевич простит ему это отступление от норм джентльменства, особенно если вспомнит, что в подобных ситуациях Церр тоже имеет право голоса, -- не вступать же им в переговоры с Церром! А возможно, и Церр простит, когда поймет, какое он принял решение. Что же касается Ларри Ларка, то в нем; Руно был уверен с самого начала. Более того, сильно подозревал, что "неистовый Ларри" наперед знает каждый его шаг. Если только пришел в себя.
Итак,-три сорок пять. Пора.
Лодка мягко вынырнула из люка, oписала длинную петлю и на пределе скорости устремилась к судну. Теперь все решают секунды. Эх, если бы судно... не брыкалось. Но если бы оно не брыкалось, тебе не пришлось бы принимать экстренных мер, друг мой Руно. Однако в том-то и беда, что оно вращается, взбрыкивает, заваливается набок и тем самым в тысячу раз усложняет твою задачу. И уж тут никакой компьютер не поможет -только твоя воля, твоя интуиция, твоя натренированность, точность глаза, твердость рук..
Судно приближалось стремительно и неотвратимо. Казалось, не он несется навстречу кораблю, а "Толчинский" всей своей громадой падает на лодку. Руно знал: подобные иллюзии не редкость в космосе - и все же это впечатляло.
Очень важно, чтобы все получилось. Он обязан любой ценой спасти Ларри Ларка. Впрочем, дело даже не в Церре. В конечном счете Церр-уже вчерашний день, прошлое человечества и, как представителя прошлого, его можно понять и простить. Ведь Он любил Аниту. И с нею потерял Все. Но там еще стажер, мальчишка, впервые выпорхнувший в космос. Птенцу будет полезно узнать, что такое Космическая этика. Да и нельзя допустить, чтобы птенец разуверило в человеке; Не в нём именно - в человеке вообще. Каждый из нас в силах чуточку приблизить будущее, стало быть, обязан приблизить.
Ну что ж, рискнем. Раз... два...
Три! Руно Гай резко принял штурвал на себя. Едва не коснувшись брюхом обшивки судна в месте повреждения, лодка взмыла вверх и прошла в полуметре над "Толчинским".
- Неплохо для первой примерки, - сказал себе Руно, пытаясь сдуть щекочущую струйку пота.-А теперь - к черту Церра, к черту стажера, к черту меня самого! Теперь я имею право думать о Норе. Только о Норе...
Но у него уже почти не оставалось времени думать о Норе. Описав петлю, лодки снова устремилась к судну.
"Так вот, Нора, - думaл он азартно, весело и Легко, как в лучшие свои годы, - вот что хочу я сказать тебе на прощанье, золотая моя, а ты пoразмышляй на досуге. Все идет к тому, что рано или поздно люди станут практически бессмертны. Мы уже сейчас живем вдвое, втрое дольше, чем двести лет назад. И все, что мы делаём - мы делаем для человекa, для его блага, для его счaстья, для расцвета его талантов и способностей. Но поверь мне, Нора, поверь, голубка: как бы ни любили мы жизнь, мы никогда, слышишь, никогда не будем бегать от смерти и прятаться oт нее. Пусть она от нас убегает. Как в той старинной песне: "Смелого пуля боится, смелого штык не берет".
Раз...
И тут он вспомнил, что такое штык. Это острый клинок на военном ружьe. Еще в двадцатом веке люди кололи друг друга этим штыком. Насмерть. Трудно представить: государства посылали миллионы людей, чтобы они колoлй друг друга штыками! Это называлось-война...
Два...
"Но я тогда, Нора, уже тогда штык не брал смелого. И пуля боялась! И так будет всегда, покуда человек останется человеком".
Три!
Его ослепило, сплющило и, закрутив штопором, отшвырнуло прочь.
13
- Он сумасшедший! - закричал Мелин. - Он пошел на таран!
Бентхауз сел, спрятав лицо в ладони, Другоевич хрустнул пальцами и отвернулся. Только Церр, казалось, был удовлетворен: разве он не предсказывал?..