– Он все еще на улице, если не ушел.
Я вскочил с места, перевернув стул и еще больше напугав менеджера, и едва ли не бегом направился к выходу. Краем глаза заметил, как Фрэй лениво раздавил в пепельнице окурок и последовал за мной.
На сцене после долгого проигрыша прозвучал последний куплет:
Мойры слепы, ну что же, наверно, за дело.
Я и сам слеп и глух – не мне укорять.
В грозных пальцах твоих снова прялка запела:
"Слышишь? Время уходит! Попробуй догнать..."
На улице ночь была густой, насквозь пропахшей настороженностью и страхом. Хлюпала стекающая по водостокам и канализационным люкам вода, застаивающаяся вонючими лужами в любых углублениях после прошедших дождей. Обострившиеся ощущения ловили малейший признак эмоции. Но именно в этот раз, когда моя эмпатия вдруг приобрела такую небывалую силу, она оказалась не нужна.
Недалеко от входа стояла знакомая фигура, практически сливавшаяся с темнотой. Свет отражался только в белках глаз и на лоснившихся поверхностях заплетенных кос. Я тоже замер на секунду, не веря своим глазам. Словно бы только что двухсоткилограммовый тунец сам выбросился ко мне в лодку.
Чувства говорили, что Дэвон был настроен решительно: за ним стоял не просто страх, а животный ужас. Только под гнетом этого ужаса он мог прийти к нам, а это для него было равносильно предательству. Не просто предательству кого-то, гораздо хуже: предательству самого себя. Он пока не сказал ни слова, не сделал ни единого движения, но чужие эмоции и побуждения замелькали передо мной ярким калейдоскопом, из которого сложно было выхватить что-то определенное. Это мельтешение кружило голову до тошноты. Потом вдруг вихрь остановился так быстро и неожиданно, что меня по инерции чуть не выкинуло из реальности, как из резко затормозившего грузовика.
Перед моим мысленным взором встала хорошо знакомая фигура. Она была настолько нереальной, шокирующе-неправдоподобной, что просто не могла быть плодом моего воображения.
Фрэй, как всегда, оказался прав. Он даже представить себе не мог насколько.
Глава 22. Мойры слепы
После той ночи я был уверен, что Ата больше не появится. Слишком уж похоже это было на сон: смесь кошмара и эротических фантазий. Но я оказался неправ. Через несколько дней она пришла снова и исчезла так же незаметно, как в прошлый раз. Ее внезапные появления и уходы сделались чем-то повседневным в моей жизни. Я уже ничему не удивлялся и ничего не спрашивал. Сама девушка рассказывала мало. Иногда она заявляла, что любит меня, но странной была эта любовь: неистовой, изнуряющей, исступленной. Ата будто подпитывалась от меня, каждый раз оставляя выпотрошенного без сил, как суккуб из древних легенд. Я прекрасно понимал это, но не прогонял ее. Положение вещей меня устраивало, если не сказать больше – нравилось. Что-то мазохистское было в этих отношениях, что-то странное, но мы все уже привыкли, что в резервации нет места ничему нормальному.
Фрэй с подозрением косился на Ату, если они случайно где-нибудь сталкивались. Остальные подначивали меня на все лады и норовили поймать девушку за длинную узкую косу, но, один раз хорошенько получив от нее по морде, отставали. Так продолжалось до тех пор, пока однажды Фрэй не подошел ко мне со странным выражением на лице. Не надо было уметь читать эмоции, чтобы понять – предстоял неприятный разговор.
– Ты знаешь, кто эта девушка?
Чувствуя себя идиотом, я покачал головой.
– И она никогда не рассказывала о себе?
– Нет.
– И не расспрашивала, чем ты занимаешься?
– Нет! К чему эти вопросы?
– Я навел справки, – по глазам Фрэя как будто скользнул отблеск металла. – Она дочь Кербера и Золотого Лотоса.
– Что? – я беспомощно заморгал, не зная как справиться с этой информацией. – Ты...ты уверен? Откуда ты знаешь?
– Тоже мне, тайна. Всех детей, родившихся в резервации, знают наперечет. А уж дочку Кербера...
Я вспомнил лицо Аты с этими продолговатыми, черными, не отражающими свет глазами – точно такие же зрачки были у босса. И то, что на девушке стоял код – а я не раз имел возможность в этом убедиться – говорило о том, что она унаследовала какие-то из способностей ее родителей.
– Какая разница, чья она дочь?
– Какая разница?! Какая разница?! – Фрэй ударил по стене около моего лица и перешел на крик. – Инк, ты совсем идиот?! Чтоб я больше ее здесь не видел! Порви с ней! Если она ляпнет что-то не то, завтра же наши трупы поплывут по Стиксу.
– Что случилось?
– Пока еще ничего не случилось. Но, Инк, ты не понимаешь, что происходит, – он немного успокоился, но все равно продолжал нависать надо мной. – В любом случае, если кто-нибудь увидит ее здесь еще раз, ее убьют.
– Фрэй!
– Я так сказал!
Несмотря на столь явную угрозу Ата все равно продолжала появляться, только теперь она делала это скрытно, проскальзывая мимо всех боевиков, словно дочь мрака и тени. Ей было плевать на запреты Фрэя, она слышать не хотела про Кербера. Иногда у меня складывалось впечатление, что девушка сумасшедшая: слишком мало было в ней от разума, и слишком много от плоти.
Теперь я стал с большим вниманием вглядываться в черты Кербера, пытаясь отыскать в них что-то знакомое. В доме босса его дочь никогда не появлялась, словно и не имела никакого отношения к банде псов. Наверно, и правда не имела. Зато ее часто видели около мастера триады. При всем желании я не мог вычислить, что она такое, чего хочет, чего добивается, и действительно ли представляет собой угрозу.
Кербер скоро заметил мой пристальный взгляд и несмотря на все свои способности истолковал его по-своему.
– Что, Инк, не нравлюсь? Думаешь, что нет смысла охранять такое чудовище, как я?
Отвечать не было смысла. Бутылка с коньяком уже опустела на треть, а это значило, что босс попросту начал один из своих многочисленных монологов, которые так же мало требовали ответа, как уличные бои честного поединка.
– Такая уж у тебя судьба: жить в окружении чудовищ, – он рассмеялся своей шутке. – И похоже, что твой красноволосый дружок станет самым страшным монстром в твоем окружении. Фрэй – чудовище, он сумасшедший и всех нас сделает такими же сумасшедшими. Если бы ты знал, что за планы он вынашивает. Если бы я знал до конца, что это за планы. Он утопит вас всех в крови и первый же в ней захлебнется. Ты ведь тоже об этом знаешь, а? Но молчишь. Всю жизнь молчишь, и будешь продолжать молчать, пока молчание не станет вечным.
Он сделал перерыв в своих мрачных предсказаниях и глотнул из бокала янтарной жидкости, словно бы голос его сел. На этот раз я слушал внимательнее, чем всегда. Что-то зловещее пробивалось в его голосе, какое-то темное торжество, сродни ликованию пророка, предрекавшего конец света и, наконец, увидевшего, как начинает рушиться мир.
– Ты знаешь, что нам потому только и позволяют жить, что мы возимся тут в своей грязи и не поднимаем головы. Стоит только нам встать, как нас уничтожат, растопчут. Мы можем грызться между собой, копаться в своих мелочных проблемах, но ни в коем случае не высовываться. Поверь мне, я знаю, что говорю, – он вздохнул, рухнул в кресло и поставил иглу граммофона на пластинку. – Передай ему, что я не допущу этого. Он поймет. Пока я жив, мы будем продолжать сидеть в грязи. Лучше существовать в дерьме, чем не существовать вовсе.
Музыка становилась все громче, оркестр развернулся в полную силу и последние бессвязные слова Кербера потонули в яростно поднявшемся вале мелодии. Он вынул из глубокого кармана халата дирижерскую палочку и, полуприкрыв глаза, стал водить ей в воздухе, управляя невидимыми скрипками, контрабасами, литаврами, виолончелью...а заодно и нашими жизнями, которые так же послушно исполняли то, что укажет острый конец его палочки. А он был очень острым...
Кербер находился в своем полузабытьи уже минут десять, когда в дверь постучали. Он не остановил музыку, но махнул мне, чтобы я впустил. За дверью оказался Ящер – боевик с вечно больной кожей, будто покрытый твердой чешуей – и еще какой-то человек, смутно мне знакомый. Вместе они втащили третьего- настолько избитого мужчину, что кровь с его лица капала на чистый паркетный пол.
Босс взглянул на него только краем глаза, но тут же вспыхнул... я говорю вспыхнул, потому что для меня это было именно как вспышка – неожиданный всплеск эмоций, который прорвался даже через его серые стены и, все еще достаточно сильный, достиг меня. В глазах Кербера зажглись нехорошие огоньки, он снова поднял дирижерскую палочку и вместо взмаха, прежде чем кто-либо успел произнести хоть слово, швырнул ее на манер ножа. Острое дерево воткнулось точно в шею избитого. Человек захрипел, забулькал и стал конвульсивно дергаться в державших его руках.
– Я же говорил, чтобы ко мне в комнату никогда не приносили падаль! – загремел босс, перекрывая музыку. – Вон! А то он мне сейчас весь ковер зальет!
Боевики поспешно выскочили. Не знаю, кого они приносили: очередного провинившегося, или избитого триадой товарища, – но теперь в это помещение точно больше никто не войдет. Кербер бессильно откинулся в кресле, и скоро я обнаружил, что он просто отключился и спит.
С Фрэем тоже творилось что-то неладное: он стал подозрительным и дерганным. Все прояснилось, когда я застал его орущим на Го.
– Какого черта? Как? Как, я тебя спрашиваю, Монах мог появиться в том месте и в то время? Ты же лично договаривался с Бором!
– Да случайность это была, мать твою, гребаная случайность! – голос байкера тоже звучал взвинченным до предела. Я постоял около полуприкрытой двери, но входить не стал. Сейчас мне только влетит за компанию, что от одного, что от другого. То, что с нами творилось в последнее время, мне не нравилось, словно приближался следующий гребень волны. Несколько мы уже пережили. Сумеем ли вынырнуть из-под этого?
– Го, хватит зарываться в ил, не бывает таких случайностей! Кто-то сдает нас! Какая-то шавка до сих пор лижет ноги Керберу! Он перестал поручать мне дела! Ты знаешь, что это значит?!!
Я прислонился спиной к стене. Это значит, что следующая волна может вполне оказаться цунами.